Илья Кочергин - Я внук твой …
Эта официантка смутила нас почему-то.
– Как ты думаешь, почему она поняла по-русски? – спросила Муки.
– Полька, наверное. Не знаю я.
Некоторое время мы шли молча.
– Я хочу, чтобы ты меня околдовал, чтобы я так хорошо, как ты, говорила по-русски. Как русская. Ну, сегодня ночью, – ее ноздри делаются такими тонкими, а лицо почти некрасивым. Рот приоткрывается, и проступают невидимые веснушки. Она сжимает мои пальцы. Она становится беззащитной, ненадолго теряя умение быть красивой. Я люблю ее такую.
– Как я тебя околдую, Муки? Ну что я могу сделать? Ну, хорошо, постараюсь тебя околдовать, я люблю тебя.
– Расскажи, как ты увидел меня первый раз, – она уже весело марширует по улице, каре летает вокруг ее лица, когда она вертит головой туда-сюда. Улыбка снова обозначает ямки на щеках и высокие скулы. Она снова красивая, на нас все смотрят.
Когда она открывает дверь информационного центра, то присаживается на корточки – замок находится у самого пола. Она оглядывается на меня снизу. Она оглядывается на меня каждый раз, когда меняет позу, может быть, проверяет, насколько эта новая поза удачна?
Мы садимся – она за стол, лицом к входу, я с другой стороны, боком.
С этого момента мы с ней уже, наверное, не расстанемся до следующего утра, а может, и больше, мы будем болтать, рассказывать друг другу истории из своей жизни, спать вместе, просыпаться вместе.
Но тут она меня отсылает.
– Ты знаешь, мне надо что-то сделать. Небольшой перевод. Но я не могу, если ты тут. Пожалуйста, милый.
И я отправляюсь гулять, исследовать город, но почти ничего не вижу.
Просто улицы, улицы, которые делятся на те, где мы с Муки были вместе, и те, где мы не были. То есть – на мои и не мои. Я стараюсь идти по своим, но постоянно сбиваюсь, они теряются, заменяясь чужими.
С цветочных ящиков на окнах свешиваются красные цветы, люди в синих комбинезонах разгружают небольшой грузовичок, туристы несут в руках бутылочки с минеральной водой без газа. На площади группа перемазанных в краске ребят проходит посвящение в студенты. В витринах маленькие хэллоуинские ведьмы на метлах, пирожные, обувь.
Я иду с часами в руке, постоянно сверяюсь со временем. Выхожу к прудам, где плавают лебеди, и гляжу на циферблат. Мы тут были, это район Флаже, тут где-то неподалеку ее дом. Потом оказываюсь около
Дворца правосудия, и опять – взгляд на стрелки. Бомжи дают импровизированный концерт, они собрались кучкой, подняли головы к небу и нестройными голосами тянут песню. Один из них прилег отдохнуть.
Не могу двигаться медленно, мне хочется быстрее дошагать до того времени, когда можно будет возвращаться. Теперь мне легче ориентироваться, и я иду почти все время по своим местам. Если мы расстанемся с Муки, то наши улицы в этом городе все равно останутся моими. Но об этом так трудно думать, будущее отодвинулось так далеко вперед, что я с трудом могу его разглядеть. Оно почти пропало, остались только двадцать минут – до окончания времени, которое я обещал дать ей на перевод.
Поэтому я иду быстро, почти спешу, отсчитывая время по серым, светло-серым, бурым и красным домам по обе стороны улиц. Они различаются количеством этажей, количеством каминных труб на крышах, более светлой или темной черепицей, магазинами или кафе на первых этажах. Потом попадается перекресток, площадь с маленьким памятником или современное здание из стекла и бетона, и я опять гляжу на часы.
Минут десять курю около телефона-автомата, не в силах заставить себя услышать немного усталый, но радостный голос.
Мне скажут, что все нормально, чтобы я не беспокоился и спокойно работал, пожелают мне удачи и сообщат, что я самый лучший, самый талантливый, что в меня верят и меня любят. Сообщат, какие новые слова научился говорить мой сын, что он вспоминает меня и требует рассказывать истории про папу перед сном.
Или может быть другой вариант – я буду слушать в трубке рыдания, успокаивать. Потом она станет извиняться и скажет, что просто навалилось все разом и очень захотелось кому-то пожаловаться, чтобы просто поуговаривали, как маленькую девочку, что ей теперь гораздо легче. Просто парень приболел, на работе завал, совсем не высыпается, а тут еще в метро сумасшедший старик на нее наорал.
Скажет, что опять немного заняла денег, и обрадуется, что я сумел отложить приличную сумму с гонораров за выступления.
А может быть, даже скорее всего, что никто не снимет трубку – сын будет в садике, а она на работе. И телефон будет звонить в пустой квартире на маленькой деревянной полочке, которую я повесил у кровати.
Затаптываю вторую сигарету и иду дальше.
И вот я снова оказываюсь в галерее Равенштайн за две минуты до назначенного времени. Я прячусь за вращающимися стендами с туристическими открытками и гляжу сквозь стекло в информационный центр. Муки тут же поднимает глаза от монитора и улыбается. Я вхожу и сажусь боком к столу. Она берет мою руку, быстро смотрит в галерею, проводит моей ладонью себе по щеке.
– Э-мммр. Я та-ак ненавижу это все. Я искала в Интернет, где мы можем спать сегодня. Я не знаю, как это делать. Ну-у… милый? Ну почему этого никогда нет в фильме? Там так просто. Они хотят, и – вот отель.
– Ты успела перевести?
– Я не могла, – Муки укоризненно смотрит мне в глаза, улыбаясь. – Я всегда эмоционально стабильная девушка. А теперь – совсем нет. Я думаю, я завтра буду делать перевод.
– Давай вместе искать отель.
Я встаю за ее спиной и гляжу на монитор. За стеклянными стенами по галерее проезжает на одном заднем колесе велосипедист.
– Ф-фф, такие дорогие! Сто пятьдесят, и сто семьдесят евро, и… сейчас, я смотрю еще один.
Велосипедист проезжает обратно, все так же на заднем колесе, смотрит на нас.
– Муки, он, по-моему, выпендривается перед тобой.
– Что делает?
– Парень на велике, по-моему, катается для того, чтобы ты его заметила.
– О, да, конечно… Но вот, можно звонить в этот “Манхаттан”. Милый, подожди, не нужно меня теперь трогать, я так волнуюсь. Я… мне не очень хорошо.
– Давай, тогда я позвоню. Или давай не пойдем ни в какой отель. Я просто провожу тебя до дома.
– Но нет. Ничего плохого, милый. Просто немного жди.
Я жду, гляжу на велосипедиста, как он неустанно минует нашу комнату со стеклянной стеной, как он смотрит на меня и на Муки. Он рывком поднимает велосипед на дыбы, поворачивает голову и проезжает метров пять, потом падает на переднее колесо, тормозит. Настроение повышается с каждым разом, с каждым его взглядом. Я ничего не могу поделать с растущим ощущением своей крутости. Эта девушка, на которую пялятся все на улице, она звонит по дешевым отелям, выясняет, что такое дабл рум, раздельные ли кровати в таком номере. Можно ли ночевать в сингл рум вдвоем, сколько это стоит.
– Ты никогда не снимала комнаты в отелях?
– Нет.
– Муки…
– Сейчас, я звоню в этот “Ибис”. Минута. Бонжур…
Я тоже никогда не снимал номера. Я никогда не любил иностранку. Эта иностранка сейчас достает свою кредитную карточку и диктует номер.
– Мерси а ву… – она кладет трубку. – Я… Эмр-р… Милый, там будет комната для нас. Где твой план Брюсселя? Я хочу смотреть.
– Что такое Брюссель-1000?
– Это значит, что центр города. Да, это я знаю, как нужно идти. Это не так долго. Милый, мне не очень хорошо теперь. Я сказала моему другу, что поеду в Антверпен к подруге. Я так боюсь, что он видит нас на улице вместе, как мы идем туда. Милый, я люблю тебя. Я даже не могу знать, какой смысл от этого. Что будет хорошего?
– Давай мы выберем, что мы купим поесть с собой в номер. Мы можем накупить всяких вкусностей, а потом кушать и болтать. Хочешь? – Я представляю, как мы вместе ходим по супермаркету, выбираем сэндвичи, орехи и вино для вечера, яблоки и йогурт ей на утро, все смотрят на нас, как будто мы покупаем продукты домой.
– Да, конечно. Только я не хочу вместе быть долго. Ты можешь покупать один? А потом мы быстро идем в комнату, да?
– Муки, ну давай мы не пойдем в гостиницу, если тебе так плохо.
– Как я не пойду? Я же хочу спать с тобой. Но я не была никогда такая.
В это я не могу поверить. В то, что она никогда такой не была. А может, это и правда.
Может, и правда ей никогда не приходилось снимать комнату в отеле, не приходилось выяснять, могут ли двое спать в номере для одного, экономить наши деньги.
А может, это из-за того, что мы очень скоро расстаемся. Может быть, раньше она могла тянуть время и выбирать, выгадывать и искать смысл.
А теперь мы оба оказались пойманы временем в ловушку, в те два дня, которые нам остались до моего отлета, до окончания моей визы, до прощания.
– Ну ты хотя бы скажи, что ты хочешь кушать?
– Я не знаю, мне не очень важно. Ты можешь сам покупать все, выбирать.
– Апельсины хочешь?
– Нет.
– Бананы, груши, яблоки, ананасы?
– Пожалуйста, покупай что-то. Выбирай ты. – Она немного уже раздражена.
