Андрей Аствацатуров - Люди в голом
ТУАЛЕТЫ-ОЛИГАРХИ отличаются бесперебойной работой. В них обычно стоят унитазы с автоматическим сливом. Такие туалеты обычно располагаются в дорогих гостиницах. Они неинтересны никому, даже сантехникам, потому что в них никогда ничего не ломается.
Кому-то покажется странным, но туалет может сделать карьеру.
У нас на факультете, на втором этаже, был мужской туалет. В конце 80-х с началом политических реформ его заперли. Кабины сломали, писсуары и унитазы куда-то унесли. Сам туалет наспех привели в порядок и превратили в склад, где долгое время хранилась печатная продукция университетского издательства. Так туалет постепенно начал подниматься по социальной лестнице: из отхожего, презираемого места он превратился в склад. Но это еще не все. В начале 90-х там провели капитальный ремонт: поставили железную дверь, внесли стеллажи с книгами, разместили столы с компьютерами.
Склад превратился в научно-методический кабинет. Вот вам пример карьеры туалета. Туалет никогда не отчаивается. Он всегда бодр и оптимистичен. Он знает, что у него есть шанс стать если не научно-методическим центром, то хотя бы складом.
Да что там карьера!
У туалета есть душа!
Зайдите в любой туалет и внимательно прислушайтесь…
Сколько звуков… Капает вода, журчит наполняющийся бачок, шуршит бумага, гудят трубы, подражая голосу старинного органа.
Не пугайтесь! Это туалет пытается с вами заговорить, открыть вам свою душу. Как сказал поэт (правда, по другому поводу):
В нем есть душа,В нем есть свобода,В нем есть огонь,В нем есть язык.
Язык…
А чем, скажите мне, надписи на стенах туалета хуже надписей на сигаретных пачках? С уверенностью могу заявить, что они лучше. Почему? Потому что в них есть душа, порыв, а иногда даже гордость за свою страну.
Однажды, приехав в Стокгольм, я испытал прилив патриотических чувств, когда зашел в туалет в здании городской Ратуши (то самое здание, где вручают Нобелевскую премию). Там я обнаружил надпись: «Зенит — чемпион!» Она была нацарапана очень поспешно и коряво, но заключала в себе важную мысль: премия премией, но русский человек, особенно если он родом из Питера, здесь не должен забывать о главном. И не важно, что наверху стояли Элиот, Фолкнер, Томас Манн и Анри Бергсон. Важно, что в Питере есть футбольный клуб «Зенит». И он станет чемпионом, опозорив «мясных», «коней» или каких-нибудь «кочегаров»…
Тогда, в начале 90-х, тема туалетных надписей казалась мне очень перспективной. И я занялся, как бы это лучше выразиться, полевыми исследованиями, попросту говоря, стал набирать материал.
Однако это оказалось не так легко. Надписи совершенно не баловали разнообразием. В основном они сводились к предложениям сексуальных услуг с указанием контактного телефона и были весьма лаконичны: «Дрочу» (Антон), «Беру в рот» (Вольдемар), «Сосу» (Гоша). Попадались также объявления из цикла «знакомства»: «Ищу парня» (Васёк), «Ищу друга» (Константин).
Эти надписи я отверг с ходу. Они явно не представляли научного интереса. Меня интересовали другие, более развернутые или более загадочные.
В январе 1989-го во всех университетских туалетах появилась таинственная надпись «MZIX».
— Ничего таинственного здесь нет, — сказал мне Витя Андреев. Мы сидели в университетском кафе. — Эти надписи оставляет такой Костя Румянцев. Он — сумасшедший. MZ расшифровывается как «морской заяц». Так этот Костя себя называет. Он, кстати, недавно окна в своей квартире выкрасил в черный цвет. Представляешь!
В этот момент в кафе вошел, осторожно оглядываясь, неопрятный молодой человек в рваном свитере. У него было широкое лицо и маленькие бегающие глазки.
— Тссс! — шепнул мне Андреев. — Это — он. Костя Румянцев.
Безумный MZIX подошел к нашему столику, нагнулся к моему уху и предостерегающе прошептал:
— Ты зря сел на этот стул. Он брыкается!
Я вздрогнул и сосредоточенно принялся за салат.
Костя тут же забыл обо мне и тронул за плечо Андреева:
— И ты, Витя, тоже будь осторожней! Обещай!
— Буду, буду! — поспешно сказал Витя. — Обещаю!
MZIX кивнул нам на прощание и вышел из кафе.
А я, наконец, сообразил, что загадочные туалетные надписи вовсе не так загадочны, какими поначалу кажутся.
— Витя, как ты думаешь, — спросил я через два дня у Андреева (он считался на историческом факультете знатоком), — надписи на стенах туалетов — стоящая тема?
— Вполне! Только ты, прежде чем писать, собери побольше материала. Это я тебе советую как историк — филологу, а то вы, филологи, вечно в облаках летаете. Могу для коллекции предложить стихотворение. Я неделю назад прочитал на стене туалета в здании 12-ти коллегий.
Стихотворение мне понравилось. Оно начиналось очень романтично:
Приветствую тебя, пустынный уголок!Сюда я, наконец, добрался.
Впрочем, последние строчки все портили:
Когда бы ты мне не помог,То я б, наверно, обосрался.
Потом я прочел много надписей. Недолгое затворничество со спущенными штанами, видимо, не располагает к обстоятельному творчеству и изобилию мысли. Секс и политика. Политика и секс. И еще физиологические отправления. Вот, собственно, и весь круг тем, разработанный туалетными писателями.
Иногда эти темы переплетались. В том же туалете здания 12-ти коллегий на стене я обнаружил следующие строчки:
Пусть накакают в штаныПоджигатели войны!И да будет сей сортир —Бастион войны за мир!
В мужском туалете Публичной библиотеки, в здании научных залов, на двери кабинки долгое время красовалась надпись, вероятно оставленная противником либеральных реформ:
Пусть Собчак хоть трижды мэр,У него прыщавый хер!
Тем же почерком в соседней кабинке было написано:
Всюду жид сидит!
А ниже — приписано уже другой рукой:
И антисемит!
Общественность, по-видимому, хотели убедить, что по большой и малой нужде ходят не только антисемиты, но и стойкие борцы с этим безобразием.
Исключением из правил оказалась всего одна надпись, оставленная кем-то на стене филфаковского туалета, — по-видимому, забредшими туда математиками или физиками:
Легче вставить в жопу палку,Чем врубиться в начерталку.
Леха и Антон (злой)Не знаю… Я не пробовал ни того ни другого.
А той статьи про туалетные надписи я так и не написал.
И не прославился.
Рок-группа, которую я так и не создал
— Конформист вы, Андрей Алексеич! — сказал мне как-то раз Филипп Федчин.
Мы сидели за столиком в кафе Смольного института. Филипп, заместитель декана, я и Кристина Пекина, преподавательница английского языка. Эта Кристина была в свое время моей однокурсницей, и мы знали друг друга с очень давних времен.
— Почему это конформист? — удивился я. — Я, наоборот… я — левый, я — за революцию.
— Вот потому ты и конформист, — ухмыльнулся Федчин. — Сейчас ведь модно быть левым. Под это гранты раздают.
Ухмылка Федчина мне не понравилась.
— На что это ты намекаешь? — говорю. — Чего это ты врешь?!! Когда это я гранты получал? Я сроду ни на какие гранты не подавал. А Сороса всегда недолюбливал. Я за идею! Да где это ж я конформист?!
— «Где», «где», — пожал плечами Федчин. — Да везде!
«И этот туда же, — подумал я. — Мало мне дома разговоров».
— Ты со всеми дружишь, — спокойно продолжал Федчин, — беседуешь, особенно с девушками. Даже с теми, кого знать не знаешь, заигрываешь. Да и темы выбираешь конъюнктурные. На публику ты, Андрей Алексеич, работаешь! — резюмировал Федчин. — Хочешь всех развлекать, хочешь быть в центре внимания. Да еще при этом идеалами прикрываешься… Скажите, Кристина Владимировна, — повернулся Филипп к Кристине, которая во время нашего разговора сосредоточенно ела пирожок с мясом. — А вот когда вы вместе с Андреем Алексеичем учились, он тоже был таким?
— Каким? — спросила Кристина с набитым ртом.
— Кристина! — вмешался я. — Ты сосредоточься! Тебя спрашивают, был ли я блядью.
Услышав слово «блядь», Кристина покраснела, а Филипп поморщился.
— Не передергивайте, Андрей Алексеич, — сказал он. — Я вас так не называл. Я упрекал вас в некотором, подчеркиваю, в некотором, конформизме.
— Ладно, — согласился я. — Пусть Кристина скажет. Ну что, был я блядью, когда мы учились?
Кристина некоторое время молчала, сосредоточенно глядя перед собой. А потом сказала Федчину, словно оправдываясь:
