Арнон Грюнберг - Фантомная боль
— Я не хочу тебя больше задерживать, — сказала она.
Лицо у нее было какое-то кислое. Я бы не взялся определить ее возраст.
— Ну что ты, Ребекка, — сказал я, — ты меня не задерживаешь. Нисколько даже.
Ее пачка сигарет опустела. Она стала озираться в поисках автоматического киоска. Пациентам моей жены не разрешалось в стационаре курить. Во время обеда по палатам ходили дежурные, в обязанность которых входило напоминать о запрете на курение.
Семья с отпрысками удалилась, мы остались в зале одни.
Когда тебя окружают чучела динозавров и акул, а перед тобой стоит стакан с коктейлем месяца, ничего толкового в голову как-то не приходит. Меня тяготило молчание, оно слишком напоминало мне ночной магазин и мои сны про цены на рыбные палочки в тесте, порцию салата из семги, пакетики чипсов с паприкой, овощную запеканку и молоко.
Я мысленно составлял в голове фразу на тему «коллекция бабочек». Я просто обязан был сделать еще одну попытку, я не мог поверить, что Ребекку вообще не интересует эта коллекция. Но если она действительно равнодушна к бабочкам, то наверняка должна заинтересоваться лотерейными билетами.
Я чуточку наклонился вперед и разглядел комочки туши на ее ресницах.
— У меня некрасивые руки, — произнесла она.
Снова повисла пауза, она длилась несколько дольше предыдущей. Я удивленно на нее посмотрел, решив, что неправильно расслышал. Возможно, мне это только почудилось, но я заметил в ее глазах слезы. Впрочем, их причиной вполне мог быть сигаретный дым.
— Ноги у меня тоже кошмар, — добавила она.
Я снова посмотрел на рыб, мучительно пытаясь составить какою-нибудь фразу, но даже рыбы на этот раз не помогали находить удачные формулировки. Цитаты и то не приходили на ум, хотя обычно у меня не бывает затруднений с цитатами. Предложение, которое я в конце концов выдал, прозвучало довольно неуклюже:
— Почему же ты в таком случае не носишь перчатки?
Она посмотрела на меня ошеломленно, словно теперь это она меня неправильно поняла. Глаза у нее по-прежнему слезились. Наверняка от дыма и пыли. У меня тоже всегда слезятся глаза от дыма и пыли.
В прежней квартире моей жены постоянно висела дымовая завеса. Это объяснялось тем, что моя жена делила кров с заядлой курильщицей. Однажды эта курильщица потеряла сознание в туалете, в результате возник небольшой и сравнительно безопасный пожарник. И тогда моя будущая жена осталась ночевать у меня. Из-за того, что в ее собственной квартире нечем было дышать от дыма. В ту ночь она несколько раз поклялась, что никогда больше не станет жить ни с заядлой курильщицей, ни с заядлым курильщиком, что показалось мне не слишком романтичным, потому что как раз в этот момент я на ощупь искал презервативы.
* * *Ребекка пыталась вставить себе контактные линзы.
— Не торопись, — посоветовал я, — такие вещи нужно делать очень осторожно.
Она указательным пальцем вправляла себе в глаз линзу.
— Может, все же стоит осмотреть коллекцию бабочек? Кажется, это всемирно известная коллекция.
Она рассеянно кивнула. Я понял, что для нее один черт — что бабочки, что динозавры. Как, впрочем, и для меня.
— Моя жена несколько раз пыталась затащить меня сюда поглазеть на динозавров, но ей это так и не удалось.
— У тебя есть жена?
Я не стал этого отрицать.
— Нравится?
— Что?
— Быть женатым.
— Очень даже.
Ее линзы наконец встали на место.
— Значит, твоя жена любит динозавров?
— Нет, я бы этого не сказал, просто у нее очень разнообразные интересы.
В то утро, когда мы крупно поссорились из-за бритвы, моя жена спросила меня:
— Почему любой человек, который находится рядом с тобой, рано или поздно начинает чувствовать себя муравьем?
Я ответил:
— Потому что я и сам муравей.
— Они все равно что угольные лопаты, — сказала Ребекка.
— Пардон, я немного отвлекся.
— Мои руки точь-в-точь как угольные лопаты.
Тут я впервые по-настоящему внимательно поглядел на ее руки. Сравнение с угольными лопатами было явным преувеличением.
— По крайней мере, это лучше, чем страдать псориазом.
Она посмотрела на меня, и по выражению ее лица я понял, что она придерживается иного мнения о руках, которыми наградил ее Творец.
Я снова вспомнил свой рассказ об эротомане. Писать его я начал давным-давно, но так и не закончил.
На салфетке я черкнул название ресторана. Это было похоже на откровение, некое удивительное откровение.
Если мне не изменяет память, прежде мне никогда не приходилось вести разговор о некрасивых руках. Правда, порой мои собеседники заводили речь о других некрасивых частях тела, но никто никогда еще не говорил со мной о некрасивых руках.
— Если ты сегодня вечером проголодаешься, — сказал я, — приходи в этот ресторан, я бываю там часов с восьми. Даже если тебе захочется всего-навсего печенья или фруктового салата, все равно приходи.
Я поднял пакет. Он оказался тяжелым. Может, статуэтка была отлита из бронзы?
— Чао, — крикнул я от двери.
Мое прощанье трудно было назвать вежливым или изящным. Но я опасался, что разговор о некрасивых конечностях чересчур затянется.
В такси, по дороге домой, стремясь отогнать посторонние мысли, я погрузился в размышления о романе между метеорологом и пожилой дамой.
За несколько месяцев до этого у меня брал интервью один немецкий журналист. Это был последний раз, когда у меня вообще брали интервью. Журналист распечатал на машинке заготовленные заранее вопросы. Похоже, он был из породы тех, кто ничего не оставляет на волю случая. Он провел основательную подготовку и заранее знал, что я ему отвечу, — ему хотелось только еще раз в этом убедиться.
Под конец журналист воскликнул:
— Да вы просто душка!
Он готов был меня расцеловать. Спрятав свой кассетный магнитофон с микрофоном, он закурил и вдруг ни с того ни с сего спросил:
— А вам, вообще-то, интересна власть?
Я взглянул на пепельницу, на пачку сигарет, потом на его руки.
— Власть, — задумчиво повторил я, — да, думаю, что да. А кому она неинтересна? — И тонко улыбнулся, словно сомневаясь в собственных словах, возможно даже опровергая их.
— Власть — это обоюдоострый меч, — сказал журналист и протянул мне руку, — но вы не побрезговали бы его носить?
— Я вообще не из брезгливых, — ответил я и исчез из его жизни.
Вернувшись из Музея естественной истории домой, я подошел к своему книжному шкафу. Посмотрел на верхнюю полку, на которой стояли мои собственные книги, включая переводы. Обычно мне приятно видеть их корешки, но теперь у меня возникло такое чувство, какое появляется при виде материальных свидетельств любовной истории, оставшейся в далеком прошлом, например, при виде открытки, которую вы кому-то написали, но бог знает почему не отправили. Слова, написанные на открытке, вдруг начинают казаться вам ужасно пошлыми, и вы не понимаете, как вы могли так выражаться.
* * *Она пришла, когда я уже перестал ее ждать. Чтобы создать иллюзию, что я хоть как-то забочусь о своем здоровье, я расправлялся со своим десертом, фруктовым салатом.
Статуэтку, как была, в пакете, я оставил дома возле открытого камина. Не то чтобы я собирался ее сжечь — просто мне показалось, что благоразумней ее не распаковывать. Моя жена больше меня сведуща в таких делах. Она мне регулярно повторяет: «Напиши в знак благодарности записку, хотя бы одну строчку, — и все будет в порядке».
Впрочем, тот период, когда мне дарили подарки, по счастью, миновал. Наступил период строгих внушений и вторичных напоминаний о платежах. Статуэтка, сделанная страдающей псориазом скульпторшей, вряд ли могла что-либо изменить в сложившейся ситуации. Собственно, свою жизнь я мог бы разбить на периоды, например период ночного магазина, период лотерейных билетов.
Ребекка вымокла до нитки.
Я попросил официанта принести полотенце.
— Сначала немного просуши волосы, — посоветовал я ей.
У нее были волосы, задерживающие дождь. Мои волосы тоже задерживают дождь.
— Ты всегда ешь один? — спросила она.
— Что ты имеешь в виду?
— Но у тебя ведь есть жена.
Она произнесла это таким тоном, будто не верила мне, будто я придумал себе какую-то жену.
— Да, — сказал я, — но она часто подолгу пропадает на работе.
— Тебе это, наверное, неприятно?
— Конечно, но ничего не поделаешь. Ну вот, теперь твои волосы посуше.
Она сердито на меня взглянула.
Я спросил, не хочет ли она чего-нибудь съесть.
— А что у них здесь вкусное?
Я посоветовал ей взять ризотто.
Она заказала порцию ризотто.
* * *На следующее утро после того, как моя будущая жена осталась у меня ночевать (из-за того, что ее соседка-курилка устроила маленький пожарник), я спросил:
