Франсин Проуз - Голубой ангел
– Мне понравилось название «Латинос дьяблос». И еще – «Латина дьябла», похоже на «Леди Годива». Отличное название для банды.
Анджела выглядит как-то по-новому – увереннее, спокойнее. Будто замедлились психические реакции – ничего резкого, порывистого, словно кто-то положил ей руку на плечо, и она, угомонившись, притихла. Неужели все это из-за сообщения, которое оставил на ее автоответчике Свенсон?
– А «дьябла» – это испанское слово? – спрашивает Клэрис. – Бывает дьявол женского рода? – Свенсон порой не может понять, что Клэрис делает в Юстоне.
– Спорим, нет? – говорит Мег. – Они бы нам никогда такой власти не дали. Даже у дьявола должен быть член.
Свенсон укоризненно качает головой. Студенты сочувственно хихикают.
– Надо подумать, – говорит Карлос. – Вы же знаете, мои предки с Доминики. Мне насчет diabla ничего не известно. Есть слово bruja. Это что-то вроде колдуньи. По-моему, не совсем то.
– Можно заменить на Latin brujos, – воодушевляется Анджела. – И на Brujas latina. Тоже хорошо.
Макиша говорит:
– Ну как, мы закончили обсуждать то, что понравилось? Я опять хочу сказать гадость.
– Разве закончили? – спрашивает Свенсон. – Друзья, кто хочет рассказать о том, что ему понравилось в рассказе Кортни? – Кортни сидит, уставившись в стену. – По-моему, была предпринята попытка коснуться серьезных социальных проблем. Это кто-нибудь заметил?
Молчание. Высказываться никто не хочет. Среди его учеников идиотов нет.
– Ну что ж, – вздыхает Свенсон. – Прошу вас, Макиша.
– Знаете, по-моему, это тот самый случай, когда человек пишет о том, в чем ни хрена не понимает. Ты-то сама, Кортни, где росла? Небось, в каком-нибудь бостонском особнячке? А прикидываешься, будто знаешь, что творится в душе этой девчонки, когда она торчит там, на улице.
А Макиша где выросла? Кажется, в Дартмуте, вспоминает Свенсон. Однако умеет в нужный момент перейти на сленг «братьев и сестер», чем с успехом и пользуется.
– Макиша, – говорит Свенсон, – вы полагаете, невозможно вообразить того, чего сами не испытали?
– Я этого не говорила, – отвечает она. – Я просто считаю, что есть вещи, которых ты вообразить не можешь, да просто права не имеешь, если ты…
– Это не так, Макиша! – перебивает ее Анджела. – Вообразить можно что угодно, если, конечно, постараться. Ну вот Флобер, он же не был женщиной, а читаешь «Госпожу Бовари» и поражаешься тому, сколько он про женщин знал. Кафка не был насекомым. Люди пишут исторические романы про те времена, когда их еще на свете не было…
Карлос принимает пас и продолжает:
– Научную фантастику тоже не инопланетяне пишут.
– Анджела и Карлос правы, – говорит Свенсон. – Если работаешь с полной отдачей, то можешь влезть в чью угодно шкуру. Вне зависимости от ее цвета. – Он что, действительно в это верит? В настоящий момент, пожалуй, да.
– Ну да, – соглашается Кортни. – И я так считаю. Почему мне нельзя писать о черной сестре, если мне хочется?
Так, немедленно отступаем. Что-то не заладилось: похоже, Кортни приняла его слова в защиту воображения за одобрение своего рассказа. Хуже того, заговорив, Кортни нарушила главное правило обсуждения.
– Хо-ро-шо-оо, – тянет нараспев Свенсон. Кортни он решает оставить на произвол судьбы. – Вопрос в том, справилась ли с этим Кортни. Ваше мнение?
– Меня ее текст не убедил, – говорит Клэрис. – И Лидия, и ее приятель получились какие-то… абстрактные. Это могли быть любая девушка, любой парень, любая улица…
– Браво, Клэрис! – одобрительно кивает Свенсон. – Вы снова ухватили суть. И как же Кортни это исправить? Как заставить нас поверить, что Лидия и Хуан – конкретные молодые люди с конкретной улицы, а не абстракции? Что они не безликие?
– О, безликие! – подхватывает Макиша. – В том-то и дело. У этих убогих типов словно нет лиц.
– Так что же делать? – интересуется Свенсон.
– Дать описание внешности? – предлагает Дэнни.
– Рассказать про город, где все происходит? – подает голос Нэнси.
– Не помешает, – соглашается Свенсон.
– А может, нужно знать, откуда они родом? – говорит Карлос. – Кто они – мексиканцы, пуэрториканцы или полукровки, например с польскими корнями? Я вам так скажу: здесь разница существенная.
– Наверняка, – говорит Свенсон. – Занятное предложение. Еще что?
– Пусть эти ребята как-нибудь выскажутся, – предлагает Макиша. – Мозги у них имеются? Личности они или нет?
– Интересно, – говорит Свенсон. – А как бы вы, Макиша, решили эту задачу?
Макиша не успевает ответить, потому что в разговор вступает Мег.
– Может, к концу рассказа героиня должна… задуматься о своем положении? О том, как притесняют… цветных женщин?
Повисает пауза. В это лезть не хочет никто.
– Нужны значимые детали, – говорит наконец Анджела.
Благослови тебя Господь, думает Свенсон.
– Да? Какие, например? – интересуется Кортни, и в голосе ее слышны нотки раздражения: девушка из рода Элкоттов не привыкла получать указания от панков вроде Анджелы.
– «Грязные», «замусоренные» – таких эпитетов для улицы недостаточно. – Анджела свернула листы с рассказом в трубочку и размахивает ей как кистью, которой собирается живописать квартал, в котором обитает Лидия Санчес. – Почему это именно ее дом, ее лестница? Да поставь там… ну хотя бы «лондромат» [7]. Или винную лавку.
– Бананами пусть торгуют! – предлагает Клэрис.
– Почему бананами? – вмешивается Карлос. – Лучше жареными свиными ушками. И запах прогорклого масла заползает во все окна.
– А у этого придурка бандита пусть будет вся грудь в татуировках, – говорит Дэнни.
– «Рожденный проиграть», – кисло шутит Джонелл.
– Ни один латино такой татуировки не сделает, – говорит Карлос. – Нет, там будет Mama. Mi Vida Loca. Mi Amor [8] и тому подобное.
– Вы что хотите сказать? – спрашивает Кортни. – Мне что, надо этнографическое исследование проводить?
– Нет, – говорит Анджела. – Закрой глаза. Сосредоточься и постарайся увидеть эту улицу, девушку, ее приятеля. Ну, словно тебе сон про них снится. А потом запиши, что увидела.
Да, главу романа Анджела написала сама. Почему Свенсон в это сразу не поверил?
– Ну хорошо, – говорит Кортни. – Это я могу сделать.
Да не можешь ты, думает Свенсон. Героиня Кортни будет как Натали Вуд в «Вестсайдской истории». Кортни дали наказ – поверить в то, что наблюдательность действительно поможет оживить текст, что средствами языка можно заставить и деревяшку ходить и говорить. Свенсон и не надеется дать им большее. Вот сейчас все вместе они хоть что-то выдоили из убогого текста Кортни. Плюс к этому обошли стороной скользкий вопрос: возможно ли при помощи достовернейших деталей и красот стиля скрыть неуклюжесть самого сюжета про девушку, решившую не вступать в банду, по вине которой погиб ребенок. Об этом упоминать вовсе необязательно. Они совершили очередное чудо – вылечили смертельно больного, ограничившись косметической операцией.
– Подождите! – говорит Джонелл.
Свенсон и ждет, что Джонелл как всегда скажет: рассказ и так отличный, и не надо ничего переделывать. Почти в каждой группе есть такой вот добровольный блюститель интересов автора, который ведет себя очень активно, даже воинственно, но делает это не по доброте душевной, а лишь для того, чтобы свести на нет потраченные остальными время и силы.
– Вы даже не дали Кортни слова сказать в заключение, – заявляет Джонелл. – Может, она хочет спросить нас о чем-нибудь или еще что.
Обычно автор только благодарит класс. И все же эта заключительная реплика необходима.
– Прошу прощения, Кортни, – говорит Свенсон. – Хотите сказать что-нибудь напоследок?
– Спасибо, ребята, – говорит Кортни. – Теперь я знаю, что делать дальше.
Это звучит как заключительная молитва. А еще похоже на завершение собрания квакеров, когда все встают, пожимают друг другу руки и лица кругом такие теплые, озаренные Внутренним Светом. Свенсон, сам не зная почему, смотрит на Анджелу Арго. Они обмениваются взглядами, из которых ясно: Анджела останется после занятия обсудить свою главу.
– Эй, погодите! – восклицает он. – Не расходитесь! Чей рассказ разбираем на следующей неделе?
Карлос протягивает ему рукопись.
– Вот – правда, по-моему, это полный отстой.
– Очень в этом сомневаюсь, – говорит Свенсон. – Благодарю, дружище!
Боковым зрением Свенсон видит, что Анджела встает. Она что, уходить собирается? Неужели он ошибся и никакого безмолвного уговора не было?
– Анджела! – Голос Свенсона чуть дрожит. Карлос странно смотрит на него. – Раз уж мы заканчиваем раньше, можете задержаться, обсудим вашу рукопись.
– Я на это и рассчитывала, – отвечает Анджела. – Если вы не против… Я просто встала размяться. Но только если вам удобно, если у вас есть время. Я бы не хотела надоедать…
