Милан Кундера - Смешные любови (рассказы)

Девушка была благодарна молодому человеку за каждый комплимент; хотелось немножко понежиться в его тепле, и потому она сказала: — Вы отлично умеете лгать!

— Я что, похож на лгуна?

— Вы похожи на человека, который любит лгать женщинам, — сказала девушка, и в ее словах невольно прозвучала прежняя тревога, поскольку она и вправду верила, что ее молодой человек не прочь солгать женщине.

Ревность девушки порой начинала раздражать молодого человека, но на этот раз он мог легко не заметить ее, ибо фраза относилась все-таки не к нему, а к незнакомому водителю. И потому он задал вполне банальный вопрос: — Вам это неприятно?

— Будь я с вами в близких отношениях, мне было бы неприятно, — сказала девушка, и это был деликатный урок, преподанный молодому человеку. — Но вы чужой человек, и это меня не волнует.

— В близком человеке женщине мешает гораздо больше вещей, чем в постороннем (это опять-таки был деликатный урок, преподанный девушке молодым человеком), но мы с вами, как люди чужие, могли бы отлично понять друг друга.

Девушка, преднамеренно не желая понимать этот педагогический намек, тотчас обратилась исключительно к незнакомому водителю: — Какой в этом смысл, если через минуту мы разойдемся?

— Почему? — спросил молодой человек.

— Да потому что в Бистрице я выйду.

— А если я выйду вместе с вами?

После этих слов девушка посмотрела на молодого человека и обнаружила, что сейчас он выглядит именно таким, каким она представляет его в самые томительные минуты ревности; она ужаснулась тому, как он премило кокетничает с ней (с незнакомой попутчицей) и как это к лицу ему. Она спросила его со строптивым вызовом: — Интересно, что бы вы со мной делали?

— Над тем, что делать с такой красоткой, я особенно бы не задумывался, галантно сказал молодой человек, обращаясь сейчас скорее к своей девушке, чем к незнакомой попутчице.

Но у девушки вдруг возникло ощущение, будто на этой лести она поймала его с поличным, будто с помощью какого-то хитрого трюка выудила из него признание; внезапно проникшись острой ненавистью к нему, она сказала: — Не слишком ли много вы на себя берете?

Молодой человек посмотрел на девушку; ее строптивое лицо, казалось, было искажено судорогой; он почувствовал к ней жалость и затосковал по ее знакомому, привычному взгляду (он казался ему детским и простодушным); склонившись к ней, он обнял ее за плечи и тихо произнес имя, которым обычно называл ее и которым хотел оборвать игру.

Но девушка увернулась и сказала: — Умерьте свой пыл!

Отвергнутый молодой человек сказал: — Простите, барышня, — и молча уставился на дорогу.

Впрочем, горестная ревность покинула девушку так же быстро, как и пронизала ее. Она была все-таки благоразумной и понимала, что это просто игра; теперь ей стало даже немного смешно, что она оттолкнула любимого, поддавшись своей ревнивой злобе; не хотелось, чтобы он почувствовал это. По счастью, она обладала удивительной способностью задним числом переосмысливать свои поступки; эта способность помогла ей заключить, что оттолкнула она его не по злобе, а лишь для того, чтобы продолжать игру, которая своей причудливостью так под стать первому дню отпуска.

Она вновь стала попутчицей, только что оттолкнувшей назойливого водителя лишь для того, чтобы оттянуть результат обольщения и придать ему большую остроту. Повернувшись к молодому человеку, она ласково сказала:

— Я не хотела обидеть вас, пан!

— Простите меня, больше я не дотронусь до вас, — сказал молодой человек.

Он рассердился на девушку, не пожелавшую принять его предложение прекратить игру и снова стать самой собой; а когда она продолжала настаивать на своем маскараде, молодой человек перенес злость уже на незнакомую играемую ею автостопщицу и тут вдруг открыл характер своей роли: он прекратил говорить комплименты, которыми косвенно пытался польстить своей девушке, а стал изображать крутого парня, обращенного к женщинам грубыми сторонами своей мужественности: волей, сарказмом, самонадеянностью.

Эта роль была начисто противоположна той заботливости, с какой молодой человек относился к девушке. До его знакомства с нею он и вправду вел себя с женщинами скорее дерзко, чем мягко, но на демонически крутого парня не походил вовсе, не отличаясь ни силой воли, ни развязностью. Однако, не походя на него, он тем не менее с давних пор мечтал на него походить. Конечно, мечта эта довольно наивная, но ничего не попишешь: ребяческие мечты пересиливают все приманки зрелого духа и часто сопровождают человека до самой старости. И эта ребяческая мечта не замедлила воплотиться в предложенную роль.

Саркастическая сдержанность молодого человека пришлась девушке весьма впору: это освобождало ее от самой себя. А она сама — это прежде всего ревность. В ту минуту, когда рядом с собой она перестала видеть в молодом человеке галантного соблазнителя, а узрела его неприступное лицо, ревность ее успокоилась. Девушка смогла забыть о себе и отдаться своей роли.

Своей роли? Какой же? Это была роль и, дешевого романа. Автостопщица остановила машину не для того, чтобы ехать, а чтобы соблазнить мужчину, который ехал в машине; это была ловкая обольстительница, умело играющая своими прелестями. Девушка перевоплотилась в этот дурацкий романный персонаж с легкостью, которая ее самое сразу же удивила и очаровала.

Так они и ехали; чужой водитель и чужая автостопщица.

Более всего в жизни молодому человеку недоставало беззаботности. Его жизненный путь был начертан с жесткой точностью: служба не ограничивалась лишь восемью часами в день, она просачивалась и в остальное время непреложной скукой собраний и работой дома; просачивалась она и вторжением бесчисленных сотрудников и сотрудниц в его небогатую досугом личную жизнь, которая отнюдь не оставалась тайной и не раз делалась предметом пересудов и публичного разбирательства. Даже две недели отпуска не вызвали в нем чувства освобождения и приключенчества; и на них легла серая тень точного планирования; нехватка летнего жилья вынудила его еще за полгода заказать номер в Татрах, обзаведясь для этого необходимым ходатайством заводского комитета своего предприятия, ни на минуту не спускавшего с него своего недреманного ока.

Он со всем этим смирился, но иногда перед ним представал ужасный образ дороги, по которой гонят его, где все его видят, с которой он не может свернуть. Этот образ возник перед ним и сейчас; странным коротким совмещением дорога воображаемая отождествилась с реальной дорогой, по которой он ехал, — и это толкнуло его на неожиданный безрассудный шаг.

— Куда, вы сказали, вам надо? — спросил он девушку.

— В Банскую Бистрицу, — ответила она.

— А что вы там собираетесь делать?

— У меня там встреча.

— С кем же, скажите?

— С одним человеком.

Машина как раз подъезжала к большому перекрестку; водитель сбавил скорость, чтобы успеть прочесть дорожные указатели; затем свернул направо.

— А что случится, если вы не придете на эту встречу?

— Это будет на вашей совести, вам придется позаботиться обо мне.

— Вы, пожалуй, не заметили, что я свернул на Новые Замки.

— Правда? Вы сошли с ума!

— Не волнуйтесь, я позабочусь о вас, — сказал молодой человек.

Игра тотчас достигла высочайшего напряжения. Машина удалялась не только от воображаемой цели — Банской Бистрицы, но и от реальной цели, к которой направилась утром: от Татр и заказанного там номера. Игровая жизнь внезапно атаковала жизнь настоящую. Молодой человек удалялся от самого себя и от своей точной дороги, с которой до сих пор никогда никуда не сворачивал.

— Но ведь вы сказали, что едете в Низкие Татры! — удивилась девушка.

— Я еду, барышня, куда мне вздумается. Я свободный человек и делаю то, что хочу и что мне нравится.

Когда они доехали до Новых Замков, уже стало смеркаться.

Молодой человек здесь никогда не был и не сразу сориентировался. Пришлось останавливать машину и расспрашивать прохожих, как проехать к гостинице. Хотя гостиница и была совсем близко (по утверждению всех опрошенных), путь к ней лежал через множество раскопанных улиц и осложнялся столькими поворотами и объездами, что прошло не менее четверти часа, пока они добрались до цели. Гостиница имела неприглядный вид, но была единственной в городе, а ехать дальше молодому человеку не хотелось. Бросив девушке: «Подождите», он вышел из машины.

А выйдя, он, естественно, снова стал самим собой. И почувствовал ужасную досаду, что под вечер очутился совсем не там, где рассчитывал; и досада была тем сильнее, что его никто не принуждал к этому, да он и сам, собственно, об этом не помышлял. Он стал упрекать себя в безрассудстве, но потом махнул рукой: номер в Татрах до завтра подождет, и ничего страшного не случится, если он отметит первый день отпуска каким-то непредвиденным приключением.