Мэтью Квик - Нет худа без добра

– Я вас не понимаю, – ответил я.

Она прикусила губу, посмотрела секунду в окно и спросила:

– Отец Макнами говорил вам, что надеется получить через вас сообщение от Бога?

Я понимал, что не стоит говорить ей правду, и потому промолчал.

– Я знаю, что отец Макнами был вашим религиозным наставником в течение всей вашей жизни, что вера и Католическая церковь очень важны для вас. Я знаю также, что отца Макнами очень заботит ваша судьба. Более того, именно он направил меня…

– Что у вас с рукой? – спросил я.

Вопрос вырвался у меня прежде, чем я успел остановить себя. На ее левом запястье был багрово-желтый кровоподтек. Я заметил его, когда она жестикулировала и запястье обнажилось.

– Что? – откликнулась она и опустила рукав, закрыв синяк.

У нее было такое выражение лица, что мне стало неудобно.

– Ах это! – произнесла она. Взгляд ее метнулся вверх и влево, что является, как я читал, классическим признаком того, что человек говорит неправду. – Я упала, катаясь на роликовых коньках. На Келли-драйв. Надо было надеть защитные перчатки. Но у них такой дурацкий вид! Теперь уже все в порядке.

Я не поверил ей, но не стал развивать эту тему. Венди ужасная лгунья. Она снова заговорила об отце Макнами – о том, что разговаривала с отцом Хэчеттом, которого очень беспокоит состояние отца Макнами. Он не сказал, где он будет жить, и даже ни с кем не попрощался. Ей придется сообщить отцу Хэчетту, где он находится. Я помню, что Венди несколько раз упоминала «психическое здоровье», но я слушал ее невнимательно, потому что прокручивал в уме возможные варианты приобретения ею синяка на запястье. Катаясь на роликах, она могла растянуть сустав или даже сломать руку, но вряд ли рука имела бы тогда такой жуткий вид. Хотя, возможно, я и ошибаюсь – я не доктор.

Может быть, ее укусила собака? Но не было видно следов укуса или запекшейся крови. Может быть, она держит дома ручную змею и та слишком туго обвилась вокруг ее руки, а теперь Венди боится, что змею у нее отберут, если она скажет правду?

Все может быть.

Однако все эти варианты были неубедительны. Я боялся, что с ней происходит что-то более страшное, а она делает вид, что все в порядке.

Сердитый человечек у меня в желудке был недоволен.

– Вы что, беспокоитесь обо мне, Бартоломью? – спросила Венди и посмотрела на меня так, как смотрела мама, когда впервые назвала меня Ричардом, или Тара Уилсон перед тем, как вести меня в школьный подвал. Такой взгляд был у сексуально активных девушек в школе: голова чуть наклонена вперед, пристальный взгляд исподлобья. – Вы прямо не сводите глаз с моего запястья.

Я уставился на свои коричневые шнурки.

– Как мило! – произнесла Венди чуть ли не злобно.

Это было нечестно. Обернуть мое участие к ней против меня же. Использовать свою красоту как оружие.

– Отец Макнами вполне нормален, – сказал я. – Он просто…

Я хотел рассказать ей о Чарльзе Гито, о том, что есть хорошее и плохое безумие, но я знал, что она не поймет.

– Как бы то ни было, – сказала Венди, – вы эмоционально не готовы жить в одном доме с другим человеком, особенно если он такого же возраста, как ваша мать.

– Почему вы так думаете?

– Потому что вам надо работать над приобретением друзей-сверстников. Найти подходящую по возрасту группу поддержки. Отыскать свой собственный путь.

– Быть птичкой, – подсказал я.

– О’кей, я признаю, что это сравнение было, возможно, неудачным.

Венди долго смотрела на меня, я смотрел на свои шнурки и ощущал на себе ее взгляд. Наконец она спросила:

– Вы чувствуете себя нормально?

Я кивнул.

– Вы думали о том, чтобы вступить в группу поддержки, о которой я вам говорила?

– Я еще думаю над этим.

– Не хотите поговорить о чем-нибудь, что происходило на этой неделе?

– Нет, спасибо.

– Чем вы занимаетесь с отцом Макнами?

– Ну, всякими мужскими делами.

– Мужскими делами?

– Да.

– Вы не расскажете мне, что это за дела?

– Вы же не мужчина, – сказал я и улыбнулся, потому что было приятно иметь мужские секреты, это как бы приближало меня к возможности выпить пива с другом в баре. Вы гордились бы мной, Ричард Гир, это точно.

– Понятно, – отозвалась Венди и рассмеялась, по-хорошему так. – А что вы читали в библиотеке?

– О далай-ламе, – сказал я, и это было правдой. – И о Тибете.

– Это интересно. А почему именно об этом?

– Вы знаете, что тибетские монахи прибегают к самосожжению в знак протеста против китайского правления?

– К самосожжению? Нет, я не знала.

– Почему?

– Что значит «почему»?

– Почему вы не знаете? Почему никто не знает об этом?

– Не могу сказать. Если это правда, то об этом должны были сообщить в новостях.

– Это правда. Об этом можно прочитать в библиотеке, в интернете.

– Ричарду Гиру следовало бы получше пропиарить этот вопрос, – сказала она и рассмеялась. – Тибет – это ведь его конек, да?

Я сначала не мог поверить своим ушам. Синхронистичность синхронистичностью, но чтобы вот так, ни с того ни с сего, вдруг всплыло Ваше имя! Потом до меня дошел смысл сказанного ею, и сердитый человечек у меня в желудке так и подпрыгнул, принявшись пинать и колотить кулаками мои внутренние органы.

– Не надо смеяться над Ричардом Гиром, – сказал я. – Он мудрый и влиятельный человек. И он делает очень важное и благородное дело. Вы не понимаете. Он помогает людям, очень многим!

– Хорошо, хорошо! – сказала Венди и вытащила из сумки записи, касающиеся меня. – Господи боже мой, я и не знала, что вы такой поклонник Ричарда Гира.

Я хотел сказать ей, что я не просто Ваш поклонник, но что Вы мое доверенное лицо, рассказать ей о нашем общем притворстве, но вовремя спохватился, поняв, что это создаст массу лишних проблем. Венди не увидит смысла в нашей переписке. Венди хочет, чтобы я был птичкой и посещал группу поддержки с людьми подходящего возраста. А птички не заводят друзей среди знаменитых кинозвезд и всемирно известных деятелей культуры.

Не стоит сердиться на Венди.

Она не виновата.

Она искренне хочет помочь мне.

Она просто не знает, как это сделать, но это не ее вина.

Венди всего-то чуть больше двадцати лет – как раз в этом возрасте меня арестовали за то, что я позволил копу, переодетому проституткой, потереться о мою ногу. Человек ничего не знает, когда ему чуть больше двадцати. Постарайтесь вспомнить то время, когда Вам было столько же, Ричард Гир. Вы тогда жили то в Нью-Йорке, то в Лондоне и играли в «Бриолине». Интервью, которые Вы давали, были сенсационными. Вы были гораздо больше развиты во всех отношениях, чем Венди, но могли бы Вы тогда дать мне ценный совет? Нет. Так что не судите Венди слишком строго. Она просто молодая женщина, которая старается делать доброе дело, как может.

– Могу я говорить с вами откровенно?

Я кивнул.

– Я аспирантка.

Я молчал, ожидая продолжения, она же смотрела на меня с таким видом, будто сказала все, что требуется, и исчерпала тему.

– Вы ведь понимаете, что это значит?

Я помотал головой.

– Это значит, что у меня нет разрешения заниматься лечением.

Я продолжал смотреть на нее.

– Я консультирую вас ради практики и поэтому не беру с вас денег.

– Спасибо.

Венди рассмеялась очень звонко и удивленно, будто я сказал что-то очень забавное.

– Послушайте. Я считаю, что надо быть честной с людьми. Посещение терапевтической группы будет для вас полезно. Правда. Это поможет вам. Возможно, вы подружитесь там с человеком подходящего возраста и даже выпьете с ним пива в баре. Я уверена, что вам надо туда вступить. Обязательно надо, непременно. К тому же я должна уговорить вас вступить в группу. Это служит критерием моего профессионализма. Все мои однокурсники уже уговорили своих клиентов посещать групповую терапию, а я выгляжу из-за вас неудачницей. Я понимаю, что не должна была бы говорить вам об этом. Но, может быть, вы все-таки вступите в группу ради меня? Тогда меня не исключат из аспирантуры. Сделайте это для меня, пожалуйста!

Венди умоляюще сложила руки. При этом синяк на ее запястье снова выскочил из рукава, уродливый, как таракан, выползший из щели в полу. Маленький сердитый человечек нанес резкий удар по моей почке. А Венди, приподняв брови, повторила:

– Пожалуйста!

– Если я вступлю в группу, это поможет вам в ваших занятиях? – спросил я.

Эта идея предстала передо мной в новом свете. Вступить туда для того, чтобы помочь Венди, а не себе самому. Почему-то групповая терапия стала выглядеть при этом более привлекательно. Может быть, потому, что мне самому помощь была не нужна и мне не хотелось тратить время на то, что никому не нужно.

– Еще как поможет! Больше, чем вы думаете. В последнее время учеба в аспирантуре складывается у меня не очень хорошо.