Жозе Сарамаго - Книга имен

Удар был такой силы, что сеньор Жозе, уже направив на улицу свои совершенно сбитые с толку стопы, не сразу заметил, что окутан полупрозрачной кисеей мельчайшего дождика из разряда тех, что мочат человека и по вертикали, и по горизонтали, да и вообще во всех направлениях. Следовало бы поискать в телефонном справочнике, со злорадством сказала на прощанье старуха, и эти слова, каждое из которых само по себе было вполне невинно и неспособно ранить даже самую болезненно деликатную душу, моментально превратились в оскорбительную грубость, в констатацию нестерпимой глупости, как если бы во время разговора, с определенной минуты столь богатого чувствами, она холодно рассмотрела его и заключила, что нескладный чиновник Архива ЗАГС, посланный на поиски чего-то далекого и сокрытого от взоров, неспособен увидеть то, что у него перед глазами и под самым носом. Сеньор Жозе, вышедший из дому без шляпы и без плаща, получил заряд вертящейся в воздухе водяной пыли прямо в голову, внутри которой, в свою очередь, вертелись неприятные мысли, причем, как он сразу отметил, вертелись они все вокруг некоей центральной точки, пока еще смутно различимой, но с каждым мгновением делавшейся все отчетливей. Да, он и вправду не вспомнил, что если желаешь узнать номер телефона и адрес того, на чье имя этот телефон зарегистрирован, примени такой простейший, такой буднично обыденный способ, возьми да загляни в телефонную книгу. Если он и вправду намерен установить местонахождение неизвестной женщины, то и следовало в качестве первого шага обратиться к справочнику, меньше чем за минуту узнать все необходимое, потом, под предлогом разъяснения мифических неувязок в досье, назначить встречу где-нибудь за пределами Архива, сказав, к примеру, что собирается взыскать какой-то просроченный налоговый платеж, а сразу же вслед за тем, ну, впрочем, не сразу, а так денька через два, уже войдя в доверие, поставить ва-банк да и попросить: Расскажите-ка о своей жизни. Но сеньор Жозе так не поступил и теперь, как ни слабо разбирается он в психологии и в тайнах подсознания, начинает с достойной уважения догадливостью понимать почему. Представим себе охотника, думает он, представим себе охотника, который тщательно и любовно приготовил всю свою амуницию — ружье, патронташ, запас продовольствия, флягу с водой, сетчатый ягдташ для дичи-добычи, болотные сапоги, — да, представим, как он выходит со своими собаками, исполненный решимости и воодушевления, готовый к долгому походу наподобие тех, что показывают в кино, и за первым же углом, то есть не успев еще далеко отойти от дома, видит стаю куропаток, расположенных принять смерть от его руки, летящих, да, но недалеко улетающих, потому что гремят ружейные выстрелы и они падают наземь, к восторгу и изумлению собак, которые никогда прежде не видели, чтобы валилось с небес столько пресловутой манны. И что же тогда за интерес будет охотнику охотиться, если такая прорва дичи сама себя предлагает, садится, можно сказать, прямо на мушку, спросил себя сеньор Жозе и сам себе дал ответ, совершенно очевидный для всякого: Никакого интересу. Вот и со мной нечто подобное происходит, прибавил он, сидит, наверно, у меня в голове и, без сомнения, в голове у каждого некая отдельная самостоятельная мысль, которая думается сама собой, а решается безо всякого участия другой мысли, она с нами на ты и знакома с тех пор, как мы себя помним, которая ведома нам и нами ведома, хоть на самом деле это она нас ведет туда, куда мы идем якобы своей волей, но при этом, может статься, будет она отведена по другой дороге, в ином направлении, а вовсе не на тот ближайший к дому перекресток, где, о том даже не подозревая, поджидает нас стая куропаток, зато знаем, что истинный смысл находки заключен в поисках и что порой, чтобы найти лежащее поблизости, надо отойти подальше. Озарение, произведенное в голове сеньора Жозе этой мыслью, этой ли, другой ли, захаживавшей туда и раньше или же нагрянувшей вдруг — на самом деле раз уж мысль пришла, не так уж важно, как она это сделала, — было столь ослепительно, что он застыл как в столбняке посреди улицы, окутанный пеленой дождя, которую подсветил уличный, случайно зажегшийся минуту назад фонарь. И всей душой, смятенной и благодарной, раскаялся в том, как дурно, как незаслуженно дурно, а на этот раз еще и вполне осознанно думал он о престарелой даме из квартиры в бельэтаже направо, о даме, чьей благожелательности обязан не только фотографией и адресом школы, но и самым совершенным и завершенным планом действий, коего у него, по правде говоря, не имелось. А поскольку она произнесла приглашение вновь посетить ее, сказав: Будете в наших краях, да, именно так и было сказано, этими самыми словами, достаточно ясными, чтобы не завершать фразу, сеньор Жозе пообещал себе, что как-нибудь на днях непременно постучит в ее двери, чтобы дать отчет о том, как подвигаются его расследования, а заодно и удивить ее, объяснив, почему же на самом деле он раньше не воспользовался телефонным справочником. Разумеется, сперва да поначалу надо будет признаться, что мандат у него — поддельный, что на поиски его отрядил не Главный Архив, а собственное побуждение, ну и, разумеется, во всем прочем. А прочее — это коллекция знаменитостей, это высотобоязнь, это почерневшие от времени бумаги, паутина, монотонная упорядоченность живых и хаос покойников, затхлость и пыль, уныние и подавленность и, наконец, непрошеный формуляр, колдовским образом прицепившийся к пяти другим: Чтобы не позабыли о нем и о вписанном в него имени, да, имени той девочки, которая здесь со мной, вспомнил он, и если бы не сеявшийся с небес дождик, тотчас достал бы из кармана фотографию и взглянул бы на нее. И если когда-нибудь кому-нибудь он решился бы рассказать, что представляет собой Главный Архив изнутри, то только этой пожилой даме из квартиры в бельэтаже, справа. Ладно, как-нибудь со временем, подумал сеньор Жозе. Время в этот самый миг подогнало автобус, чтобы тот доставил его домой, а в автобусе было много мокрых людей, мужчин и женщин, разного возраста, разной наружности, молодых и старых, одних таких, других, наоборот, этаких. Главный Архив ЗАГС знает их всех, знает, как кого зовут, кто где и от кого родился, Главный Архив отмеряет дни каждому, вот и этой женщине с закрытыми глазами, которая прижалась щекой к оконному стеклу, ей, должно быть, лет, ну, сколько, тридцать пять, тридцать шесть, да сколько бы ни было, хватило их, чтобы воображение сеньора Жозе встрепенулось и расправило крылья: А если это и есть та, кого я ищу, да нет, быть не может, а ведь и вправду не может, чаще всего в жизни встречаются нам незнакомые люди, и приходится смириться, нельзя же спрашивать всех подряд: Как вас зовут, а потом доставать формуляр, сверяться с ним да удостоверяться, что это не та, кого мы ищем. Через две остановки женщина сошла, постояла на остановке, дожидаясь, когда автобус уедет, она, без сомнения, хотела перейти на другую сторону улицы, а пока ждала, сеньор Жозе, благо она была без зонта, мог видеть ее лицо сквозь обсевшие стекло мелкие капельки, и вот в какой-то миг, досадуя, наверно, что автобус все не трогается, она вскинула голову, и сеньор Жозе встретил ее взгляд. Они смотрели друг на друга, пока автобус стоял и сколько могли, даже после того как он наконец двинулся, и сеньор Жозе тянул и выворачивал шею, а женщина по ту сторону стекла делала то же и, вероятно, спрашивала себя: Да кто это, а он отвечал себе: Это она.

От остановки, на которой сеньор Жозе должен сойти, до здания Главного Архива, благодаря рачительной заботе транспортных служб, подумавших о тех, кому пришла нужда заняться документами в управлении ЗАГС, было недалеко. Тем не менее сеньор Жозе, когда вошел к себе, был мокр с головы до ног. Он поспешно сбросил плащ, переобулся, сменил брюки и носки, вытер полотенцем волосы, с которых капало, а проделывая все это, продолжал вести с самим собой диалог: Неужели она. Да не она. А может быть, она. Может быть, но не будет. А если все же она. Вот найдешь ту, с формуляра, и узнаешь точно. Если это окажется она, скажу ей, что мы уже знакомы, виделись в автобусе. Не вспомнит. Вспомнит непременно, если не буду тянуть с поисками. Да ты ведь не хочешь найти ее поскорее, ни поскорее, ни помедленнее, боюсь, что и вообще не хочешь, иначе заглянул бы в телефонную книгу, с нее и надо было начинать. Я позабыл. Книга — там, в архиве. Мне сейчас не хочется входить в архив. Темноты боишься. Ничего я не боюсь, я эту темноту знаю как свои пять пальцев. Ага, ты их тоже не знаешь. Если ты такого мнения, оставь меня коснеть в моем невежестве, птицы небесные тоже ведь поют, а зачем, сами не знают. Да ты, я смотрю, лирик. Нет, просто мне грустно. Тут загрустишь, при такой-то жизни. Представь, что женщина из автобуса и женщина с формуляра — одно лицо, представь, что я больше не увижу ее, что это был единственный в своем роде случай, судьба, а я ее упустил. У тебя есть только один шанс начать сначала. Это какой же. Последовать совету жилицы из квартиры в бельэтаже, направо, старушенции этой. Будь так добр выбирать выражения. Ну а кто же она, как не старушка. Просто дама в годах. А ты бы бросил лицемерить, все мы в годах, весь вопрос в том лишь, сколько у кого этих годов, если мало — ты молод, если много — стар, а все прочее — лишь разговоры. Ну ладно, хватит об этом. Хватит так хватит. Посмотрю в телефонной книге. А я тебе о чем полчаса толкую. И сеньор Жозе, в пижаме и шлепанцах, завернувшись в одеяло, вошел в хранилище. Затрапезный вид вынуждал его держаться скованно, словно он боялся потерять уважение почтенных папок и вечного желтоватого света, который, подобно умирающему солнцу, окутывал хранительский письменный стол, на котором лежал искомый справочник. Пользоваться им без разрешения запрещалось, даже если речь шла о служебном звонке, и сеньор Жозе мог бы присесть за стол, как уже бывало раньше, впрочем, один только раз, в тот ни с чем не сравнимый миг торжества и триумфа, но не решился, быть может, оттого, что одет был неподобающим образом, от абсурдного страха, что кто-то застанет его в таком виде, хотя кому тут быть, если ни одна живая душа, за исключением его самого, не появляется здесь по окончании присутствия. Он подумал, что лучше будет забрать справочник с собой, дома он чувствовал бы себя спокойней, не ощущал бы угрожающей близости высоченных стеллажей, вознесенных туда, где под темным сводом потолка ткут и жрут пауки. И вздрогнул всем телом, словно эти липкие пыльные сети уже нависли над ним, и чуть было не совершил опрометчивого шага, когда протянул руку к справочнику, не вымерив предварительно и предусмотрительно, какое расстояние отделяет его от углов стола, а кто говорит о расстоянии, тот имеет в виду и углы, но вовремя заметил, что шеф по своим геометрическим и топографическим пристрастиям совершенно явно тяготел к прямым углам, к параллельным линиям. И сеньор Жозе вернулся к себе в полной уверенности, что, когда через некоторое время положит книгу на место, она и в самом деле окажется на месте, том же самом, прежнем, выверенном с точностью до миллиметра, где была, и шеф не отдаст приказ своим замам расследовать, кто брал ее, когда и зачем. Он до последнего момента опасался чего-то такого, что помешает ему унести справочник, ждал, что раздастся какой-нибудь шорох или подозрительный треск, или из могильных глубин архива внезапно выплывет некое свечение, но полнейшее безмолвие, царившее в архиве, не нарушалось даже тем еле уловимым поскрипыванием, которое производят челюсти жучков-древогрызов, по-ученому называемых еще bostriquideos.