Катажина Грохоля - Хьюстон, у нас проблема
Отличный кадр.
– Знаешь что, малышка? – я решил быть искренним. Понятия не имею, как там надо разговаривать с детьми, мне это совсем ни к чему. Но я хотел поскорее вернуться домой, допить пиво и завалиться спать, раз уж все обо мне забыли. – Я тебе вот что скажу. Я не очень хорошо разобрал, кто звонил. Я встал сегодня в пять утра, а вчера загулял. Телефон оставил в машине, а машину – в Средместье. И с самого утра меня преследуют неудачи, – я вспомнил, что мне пришлось сегодня пережить, и аж вздрогнул. – Меня поймали полицейские, потому что я пользовался телефоном, я ехал на очень важную встречу и, твою ж любовь, не взял с собой камеру.
– Твою любовь?
– Ну, одним словом, я хотел сказать, что я сегодня очень устал, – (опять я облажался…). – Я упустил свой шанс вернуться в профессию, понимаешь? А потом я вернулся домой, а у меня сегодня день рождения, и никто ко мне не пришел, кроме твоей мамы, которая на меня накинулась за то, что я тебя там как-то обидел. А я еле живой и сыт всем этим по горло.
Я только в этот момент вдруг сообразил, что разговариваю с ребенком, и у меня от стыда кровь в жилах застыла.
А девочка смотрела на меня с пониманием.
– Мне тоже один раз не подарили ничего на день рождения, так что я тебя понимаю. Хочешь слоника?
И прежде чем я успел отказаться от слоника и любых других милых пустяков, которыми так любят одаривать тебя женщины, как будто ты только и мечтал об очередном мишке, пингвинчике или плюшевом кролике, она открыла ящик стола и вытащила оттуда пластиковую гадость, перевязанную красной ленточкой.
– Вот, на счастье.
Я не знал, куда деваться. Взял эту мерзость в руку и постарался выглядеть осчастливленным.
– Спасибо, я поставлю его около своей кровати, он очень красивый, – выдавил я из себя и добавил: – Ты совсем не толстая, и голос у тебя совсем не грубый. Ты очень красивая. А мне можно верить – я в этом разбираюсь, я ведь кинооператор.
– И ты думаешь, мне не надо худеть? А ты меня снимешь? – задала Аня вопрос, который задает любая женщина независимо от возраста, услышав предыдущий текст.
– Конечно, – сказал я с готовностью, – при условии, что ты не будешь худеть. И если мама разрешит. О’кей? Как-нибудь потом, ладно?
– Ты прикольный, – заявил этот ребенок и первый раз за все время улыбнулся. – На меня мама тоже иногда накидывается.
– Не говори так, это нехорошо.
– Это ты так сказал. Что мама на тебя накинулась.
Да, у меня могут быть проблемы. Над быть внимательнее к словам.
– Я так сказал, потому что считаю тебя взрослым человеком, который понимает, что так нельзя говорить о маме. О’кей? Это будет наш секрет, – я защищался как мог. – И ты не будешь ведь так говорить, да? О’кей?
– О’кей, черепашка, – кивнула она и протянула руку, как будто хотела дать мне пять. Я дал ей пять в ответ, и мы стукнули ладошками как равные. Я был мокрый, как мышь под метлой.
Маленькая женщина соблаговолила закончить беседу.
– Можешь идти.
Я поднялся.
– Твой слоник! – она догнала меня в дверях. – Мама, я дала Иеремиашу слоника на счастье! И я не толстая!
– Вот и хорошо, милая, – ответила Кристина и наградила меня значительным взглядом. Аня прижалась к ней, и только тогда взгляд Крыси смягчился и в нем появилось что-то похожее на «спасибо».
Я вернулся к себе и без сил прислонился спиной к двери. И вспомнил про рис.
Влетел в кухню и… оказалось, что как раз вовремя. В жизни он так не получался! Рассыпчатый, мягкий, пышный… я вывалил в него свининку по-китайски – и у меня получилось блюдо на любое количество персон.
И тогда зазвонил домофон.
Ко мне пришел первый гость.
* * *На самом деле этот день рождения удался на славу. Если не считать поздравлений от зиготы, подарков от полицейских и слоника от юной подружки.
Первым гостем оказался Толстый.
– День рождения – это день рождения, а работа – это работа. – Он вошел и, к моему изумлению, вручил мне самый замечательный подарок, о котором только можно мечтать: экспонометр самой лучшей фирмы.
Повеселились мы с Толстым великолепно.
За китайской свинятиной он, правда, вспомнил, что у него есть дружок-полицейский, который ему рассказывал, что единственные народы, которые в Польше не умирают, – это китайцы и вьетнамцы. Что, дескать, если какого-нибудь англичанина может инфаркт хватить, какой-нибудь американец в отеле может захлебнуться в ванне собственной, какой-нибудь француз погибнет в аварии и даже какой-нибудь русский, не к ночи будь помянут, может душу Богу отдать по непонятной причине – то эти как будто бессмертные. Никогда ни одного сообщения о смерти. Ни в одной картотеке – ни одного зафиксированного случая.
Я не знал, в чем тут дело, потому что еда у них, по моему мнению, очень даже вкусная.
Он посмотрел на меня как на идиота:
– Ну как в чем тут дело?!! Они же все между собой похожи, правда?
Ну, правда. Нам они действительно кажутся все на одно лицо – так же, как и мы им.
– Ну думай, человече, думай же! Нет, не сечешь? Они умирают так же, как и все остальные, только об этом никто не знает. А по паспорту умершего тут же приезжает другой – теперь догоняешь? А что они со своими мертвыми делают – это только им одним известно…
У меня чуть кусок поперек горла не встал, к счастью, было чем запить, хотя и не самый подходящий напиток. Мы уже к тому времени выкушали пол-литра и догнались белым вином, которое я так предусмотрительно закупил для Аськи, – она приехала вместе с Бартеком около десяти часов, но не пила, а я же вино, как идиот, уже открыл.
Не могло же оно пропасть.
Бартек вручил мне диски, специально заказанные в Англии, – полное издание «Битлз», великолепно оформленное! Джери пришел с двенадцатилетним виски, которое, разумеется, необходимо было тут же попробовать, а я старался его сохранить, и это мне, насколько я помню, удалось, потому что после одиннадцати пришел Маврикий, который специально позвонил мне с поздравлениями, чтобы я подумал, что он не придет, а он пришел и принес бутылку коньяка.
* * *Маврикий, Толстый, Джери, я и еще трое наших однокашников во время учебы организовали элитарное «Хреновое братство». Чтобы вступить в это братство, нужно было заручиться симпатией 1) моей и Джери, 2)
Джери и Толстого, 3) моей, Джери, Толстого и Маврикия. А еще надо было снять фильм, который требовал бы от каждого из нас чего-то большего, чем просто наблюдения за окружающим миром.
Толстый, например, буквально рискуя жизнью, снял еще в студенчестве фильм о проститутках с Катовицкой, который у него довольно решительно изъяли хозяева этих проституток прямо из монтажной на Хельмской, а жаль, потому что это был самый лучший документальный фильм на эту тему, который мы когда-либо видели, а материалы мы отсмотрели еще до монтажа!
Тогда пришел мужик с шеей минимум полтора метра в обхвате, а вернее – пришла шея, к которой был прилеплен мужик, и сказал мрачно:
– Хрена ли, братцы.
Потом взял, что хотел, и удалился.
Мы тогда и решили, что это отличное название для нашей компании. «Хреновое братство».
Джери завербовался на два месяца служить в полицию только для того, чтобы снять двадцатиминутный фильм, который, ясное дело, показывать было нигде нельзя, но мы оценили его весьма высоко.
Маврикий устроился в дом престарелых и снял совершенно гениальный фильм о старости, гениальнее я не видел, хотя, к сожалению, фильм обрывался на половине, потому что он перегонял его на шестнадцатимиллиметровку и случайно опрокинул на пленку сок.
Потом я сделал свою знаменитую «Липу».
Мы держались вместе, потом к нам присоединились ненадолго Тадек, Михал и Збыня, но потом Тадек уехал в Штаты и там нанялся в модельное агентство, а Михал допился почти до смерти, до нас дошли слухи, что нужно сорок тысяч, чтобы выкупить его из Главного Списка Обреченных, мы даже ездили к нему, пытались его спасать, но контакта с ним уже не было, только вода, вода и так называемое контролируемое пьянство. У него была женщина, но невооруженным глазом было видно, что он больше интересуется ее дочерью, причем не как отчим, я даже что-то пытался сказать об этом его женщине, но она не хотела ничего слышать и знать. Мы исключили его из «Братства».
А Збыня продолжает работать по профессии, но не хочет нас знать. Он пристроился к телесериалам, пять лет делает неплохие деньги, и друзья ему не нужны. Он построил себе дом в Константине и ударился в меценатство – основал музей современного искусства, говорят – лучший в мире.
* * *Мы сидели до двух часов, хотя, когда пришли Бартек и Аська, я уж думал, что больше не выдержу.
Они вытащили какое-то фото и подсунули мне.
На переднем плане какие-то пятна, на втором плане – какие-то пятна, на третьем – пятнышки.
