Илья Штемлер - Нюма, Самвел и собачка Точка
— Точка, — смягчился Нюма. — Ее нашли у пивной точки.
— Возьми эти деньги ей на жратву. Подарок. От сестры!
— Именно, — кивнул Нюма. — С чего это ты такая добрая?
— Дела складываются удачно, — Фира положила руки на затылок и сладко потянулась, выпятив свою красивую грудь. — К большому корыту меня пристроили. Теперь я специалист по кадрам мэрии.
— Не больше не меньше! — удивился Нюма. — И что это значит?
— Я и сама пока не знаю… У меня был приятель, Сашка Зальцман, студент из «Техноложки». Талантливый парень, его так и звали — «вундеркинд»… Мама его знала. Он еще замок сломал в наших дверях…
— А… Пьяница, — подхватил Нюма. — До сих пор мучаемся с этим замком… Ну и что?
— Словом, он большая шишка в Смольном. Лицо, приближенное к мэру. Тот сколачивает свою команду. А Сашка — голова!
— Зальцман, — со значением заметил Нюма.
— Какая разница! Другие времена… Меня уже зачислили в штат. Выдали удостоверение. С понедельника на работу, в Смольный… Ну? Что скажешь?
Нюма поджал губы. Что он мог сказать? События, что происходили на экране телевизора или прочитывались в газетах, ему представлялись сполохами северного сияния — далекие, загадочные, красивые, но холодные. То была другая жизнь. А на его Бармалеевой улице как не было горячей воды много лет, так не было ее и сегодня, хотя Нюма исправно за нее платил. Да в магазинах шаром покати… В памяти ненадолго задерживались какие-то фамилии: депутаты Салье, Щелканов… Мэр города со смешной фамилией — Собчак… Тот не очень ладил с депутатами из Ленсовета. Видно, хотел полной власти. Драчка между Смольным и Мариинским дворцом, где заседал Ленсовет, увлекала, как футбол, — кто кого. Особенно в очередях за продуктами и на рынках. Да и просто в уличной толпе. Одни были на стороне президента страны Горбачева, другие за президента России Ельцина и того же Собчака, его человека в Ленинграде…
Лично Нюму все эти фамилии мало интересовали, как мало интересовали те, кто был до них, при той власти. У всех у них были свои интересы. Как говорила покойная Роза: «Вор сидит на воре и вором погоняет». А теперь вот и Фирка влетела в политику. Интересно, чем это закончится, если в Смольный сядут такие специалисты?
Нюма пожевал губами и произнес:
— Так где же ты сейчас живешь? Все у друзей?
— Пока да. Но Зальцман обещал мне приличную квартиру. Как сотруднику аппарата мэра. И дачный участок в хорошем месте. Они составляют список.
— О! — вздохнул Нюма. — Начинается!
— Ты что, против?
— Нет. Я не против. Наоборот! Теперь я спокоен за этот Смольный… Интересно, тогда зачем ты сегодня пришла, если отказываешься от своих денег?
— Во-первых, я не знала, что у вас появилась эта… Точка, и ее тоже надо кормить. Во-вторых, я пришла повидать тебя. Ты ведь мой папа. Или ты мне уже не папа?
— Папа, папа, — Нюма почувствовал, как набухли веки глаз.
Только этого ему не хватало…
— Ну… а что тот Зальцман? — пересилил себя Нюма. — Он женится на тебе?
— Это зависит не от него.
— А от кого?
Не ответив, Фира коснулась губами колкой щеки отца и вышла из комнаты.
…После визита дочери Нюма резко ощущал свой возраст. Слабели ноги, слезились глаза, потели ладони, по телу разливалась слабость. В такие минуты он особенно остро испытывал одиночество.
«Проверь кровь на сахар, — советовал Самвел, — может, это диабет? Надо вовремя схватить. Или давление. Помнишь, я тебе вызывал неотложку?» Какой к черту диабет? Какая гипертония? Просто, я старый хрен, одинокий, никому не нужный семидесятишестилетний старик. И все это видят, прежде всего дочь. Почему-то собственную старость человек замечает позже окружающих. Печально, когда начинаешь ощущать не только свою ненужность, а и то, что ты помеха другим. Все, что тебя тревожит, в представлении окружающих не более, чем занудство старика. И все, чем ты занимаешься, — бред и фантазии старого человека. Нет большего унижения, чем старость. Для того, кто прожил активную жизнь. Когда каждое твое слово принимается как глупость, а то и проявление маразма… Но самое страшное, это ощущение зависимости от тех, кто всю жизнь зависел от тебя. И нет большей казни, чем ожидание от них просто добрых слов, не говоря уж о дружеском разговоре. Единственное утешение тут — мстительная мысль, что наступит и их час испытать твои печали. Мысль слабая, летучая. Способная подвести к дреме, или, в лучшем случае, ко сну…
И Нюма задремал. Голова тяжелела, тянулась вниз, выпячивая тесто подбородка. Обе руки бессильно повисли, а ноги, разогнутые в коленях, расползлись в стороны, точно рассорившись между собой… Непонятно — уснул он или только пребывал в дреме?! В сознание Нюмы проникали видения… Маленькая девочка, похожая на Фиру, шла за светловолосой девушкой, похожей на Розу, какой Нюма ее увидел впервые, в Сберкассе на углу Невского проспекта и улицы Бродского. Потом оказалось — это же надо, такое совпадение, — что Роза дочь его начальника, старшего стивидора Торгового порта… Судьба!.. Следом за девочкой и девушкой, на длиннющем поводке, бежала собачонка с заплаканными глазами… Девочка, то и дело оборачиваясь, звала собачку… Точка, Точка…
Нюма разлепил сухие губы и, в полудреме, пробормотал про себя: «Точка, Точка…»
И слух его принял тихое, и какое-то деликатное, поскуливание.
— Точка? — Нюма посмотрел на пол. — Ты чего?
Услышав голос хозяина, собачонка осмелела и позволила себе вежливо тявкнуть… «Спишь?! — говорил ее кроткий вид. — А кто даст мне жранькать? Или ты думаешь отделаться манной кашей? Когда я сама видела в холодильнике треску. Хорошенькое дело: один хозяин где-то шастает с утра, второй — спит… А кто жранькать мне даст?! — и, осмелев, Точка дерзко пролаяла. — Жранькать давай!»
— Ладно, ладно. Сейчас что-нибудь придумаю, — Нюма, ворочаясь, принялся вызволять себя из кресла. — Кажется, в холодильнике треска дожидается. Отварить ее? Или так поешь?
«Так слопаю, — одобрила Точка бормотание Нюмы. — Чего уж там! Ждать, пока ты ее сваришь? Так пойдет», — и Точка весело зацокала коготками лап по линолеуму коридора, торопясь за хозяином…
— Где же этот Самвел? — бросил в пространство коридора Нюма. — Чтобы старый человек весь день где-то пропадал! Зимой! И с больной спиной!
«А черт его знает! — Точка обогнала Нюму по наиболее короткому пути к холодильнику — И при чем тут твой Самвел-волосатик?! Не отвлекайся! Жранькать давай!»
Нюма распахнул холодильник и посмотрел в его скудное брюхо. В прорехе мокрой газеты виднелся бледный хвост трески. Рыба уже достаточно оттаяла и вполне годилась для варки. Нюма снял с гвоздя кастрюлю, чье закопченное днище давно нуждалось в чистке, а еще лучше — в отправке на помойку…
Точка внимательно наблюдала за действиями хозяина, прядая ушами и похлопывая хвостиком по линолеуму.
— Имей терпение, — попенял Нюма собачке. — Сейчас вскипячу воду, посолю…
«Хватит болтать, — говорил нетерпеливый вид Точки. — Мы же договорились! Не желаю ждать. Тем более из такой гадкой кастрюли. Если хочешь: вари себе в ней и травись. Давай рыбу, дед, не издевайся!» — и Точка строго залаяла, что она себе позволяла, в основном, но отношению к воронам и кошкам. Перевела дух и вновь пролаяла, уже в сторону прихожей откуда доносился шорох снимаемой одежды.
— Что она лает?! — вопросил Самвел из прихожей. — Не узнала? — и, переступив порог кухни, проворчал: — Что лаешь, не узнаешь?
«Узнаю! Пока узнаю. Но все равно — сходи в парикмахерскую. А то совсем оброс, на меня стал похож! — не унималась Точка. — И не отвлекай Нюмку. И так трески мало!»
— Ара, перестань лаять! — крикнул Самвел. — Что с тобой?!
— Боится, что ты отнимешь у нее рыбу, — догадался Нюма.
— Дура! Нужна мне твоя вонючая треска, — серьезно проговорил Самвел.
Нюма обидчиво отвернулся. Не так плоха эта треска, за которой он вчера отстоял очередь на Пушкарской. Кстати, рядом с антикварным магазином, где Самвела засекла дворник Галина…
Но Нюма промолчал. И Точка умолкла, зарывшись носом в миску, куда Нюма положил кусок трески.
Самвел ушел в свою комнату и тотчас вернулся.
— Что, дочка не приходила? — спросил Самвел.
— Приходила, — Нюма продолжал копошиться у плиты.
— А почему деньги на столе? Забыл отдать? Или опять поругались?
— Она не взяла. Отдала Точке на кормежку. Подарок.
— Ее дело. Только пусть потом не говорит. Как в прошлый раз…
Самвел припомнил старую уже историю. Когда Фира ворвалась со скандалом на Бармалееву улицу, мол, квартирант недодал ей сто сорок восемь рублей — почти половину ежемесячной оплаты. Самвел смутился и молча вернул деньги. А назавтра Фира заявилась и сказала, что произошло недоразумение, что деньги она обнаружила. И ушла, без тени смущения на лице. Едва извинившись. После чего Нюма долго не мог найти себе места. Стыд за близкого человека горек и долго не проходит…
