Владимир Микушевич - Будущий год
Кончив школу, я пытался поступить в театральное училище и не поступил: здоровье подвело. Я не пал духом, на будущий год собирался поступать снова, однако умерла моя мать, и я понял, что на стипендию не прожить, даже если я поступлю. Виктор тогда служил в армии, а я устроился работать на почту. Так повелось, что мое несложное хозяйство вела Ольга, благо она жила в соседней комнате. Я ей и зарплату свою отдавал. Мои слушатели считали, что Ольга не пара мне, и я не женюсь па ней только потому. На самом деле между нами ничего такого не было. Я твердо знал, что Ольга ждет Виктора и поэтому ее пока устраивает репутация моей сожительницы.
Когда Виктор демобилизовался, он сразу сказал, что я должен учиться, а он будет мне помогать материально. Я успел образумиться за прошедшие годы и держал экзамены уже не в театральное училище, а в педагогический институт, куда и поступил. Со дня на день я ждал, что Виктор и Ольга поженятся. Об этом свидетельствовало многое, хотя даже в нашем коридоре, по-моему, никто ничего не замечал, так как Ольга вела мое хозяйство по-прежнему. Но произошло непредвиденное. Однажды вечером Ольга вошла в мою комнату и осталась у меня до утра. Мы поженились, и родилась ты.
Это было счастливейшее время моей жизни. Я с увлечением учился, и меня окрыляла мысль о том, что два самых близких мне человека так в меня верят. Виктор отдавал мне большую часть своей немалой зарплаты, и это несколько смущало меня, но он слышать не хотел никаких возражений. Я предлагал, чтобы Ольга готовила и для него тоже, но он решительно отказался. Обедал он в заводской столовой, а завтракал и ужинал кое-чем в своей комнате. Его досуг заполняли голуби и скворцы. Когда я сидел во дворе, он иногда по старой памяти приходил послушать мои фантазии на темы старых романов.
Я закончил институт, и меня рекомендовали в аспирантуру. Виктор настаивал на этом, но я поспешил устроиться учителем в нашу поселковую среднюю школу. Я уже получал зарплату, а Виктор все равно предлагал мне деньги на том основании, что я получаю мало. Почему-то я обиделся и довольно резко сказал, что нам с Ольгой хватает. Виктор промолчал, а я потом обвинял себя в неблагодарности.
К тому времени ты уже достаточно подросла для того, чтобы мама могла работать в ночную смену. Она возвращалась ранним утром, и мы с тобой часто ночевали одни. В такие ночи я спал плохо и радовался тому, что ты спишь хорошо. Я не спал, когда дверь моей комнаты отворилась, и на пороге появился Виктор. Я узнал его, не зажигая света.
— Пойдем, — сказал он.
— Куда?
— Пойдем, говорю. Катьку не разбуди.
Я кое-как оделся и вышел к нему в коридор. Идти пришлось недолго, он втолкнул меня в соседнюю комнату, то есть в свою, где м I ie был очень давно. В постели кто-то лежал. Я хотел сразу же уйти, но он прислонился к дисри и не дал мне ее открыть.
— Постой!
— Что мне здесь делать?
— Постой, говорю. Ты узнал ее?
— Не узнал и узнавать не хочу.
— Тогда я зажгу свет.
Он зажег свет, и я увидел, что в постели лежит Ольга. До сих пор помню: ее платье аккуратно висело на спинке стула. Я рванулся в коридор, но, разумеется, не мог открыть дверь. Виктор твердо стоял на ногах, привалившись к двери:
— Постой… Не беспокойся… Я убил ее.
— Ты… ее?…
— Давно пора было. Вот они, ее ночные смены! Что она с тобой-то делала? Ты учитель… А она… От тебя ко мне, от меня к тебе, благо близко… Я сказал ей: еще раз придешь — убью. Принес нож, наточил, а она снова тут как тут. И денег не взяла…
— Каких денег?
— Которые ты брать перестал. Она-то никогда их не брала. Я пойду в милицию заявлю, а ты Катьке ничего не говори, слышишь? Никогда ничего не говори Катьке.
Он скрылся в коридоре, а я подошел к постели. Ольга лежала спокойно, даже безмятежно. Удивительно, как мало вытекло у нее крови… Потом был суд, куда меня вызвали свидетелем, и я лепетал что-то об убийстве из ревности, хотя, по общему мнению, ревновать полагалось мне. Так или иначе Виктора приговорили не к высшей мере, а к пятнадцати годам.
Теперь пишу самое главное. Я не знаю, что слышала ты в поселке об убийстве твоей матери за эти пятнадцать лет. Думаю, что ты не застанешь меня в живых, когда вернешься с практики. Но ты застанешь Виктора, чей срок заканчивается. Может быть, он и не приедет в наш поселок, но тогда тебе, по-моему, следу-; ет разыскать его. В ту ночь он все повторял: «Катьке не говори…» Он не мог не понимать, что рано или поздно ты узнаешь, кто убил твою маму. Конечно, он имел в виду другое: ты его дочь. Мне сказала об этом Ольга, когда вошла в мою комнату в тот вечер. Прости, что я написал тебе правду и предоставляю тебе решать.
Целую… Прощай. Папа.
Высокий, совершенно седой человек с глубокой морщиной на лбу, похожей на шрам дочитал письмо. Вечерний шум рабочего общежития не заглушал сибирской метели за окном. Человек медленно подошел к приземистой, молодой, очень белокурой женщине, глухо всхлипнул и с опаской обнял ее.
Увещание блудницы
Игнатий Бирюков решил сразу же обследовать адреса, указанные в записной книжке Ларисы Коротковой. Не говоря уже о том, что она погибла при подозрительных обстоятельствах, у нее в сумочке оказался шприц. Шприцы были обнаружены и у нее на квартире. Это не могло не навести на мысль о наркотиках. Последнее время Лариса нигде не работала, а главным источником ее доходов Могла быть именно торговля наркотиками, Хотя проституция тоже не исключалась. Возможно, следовало сначала уточнить, кто живет по адресам, перечисленным в записной Книжке, но адреса были разбросаны по всей Москве, так что возникал риск упустить преступников. Анатолий Зайцев остался в квартире Ларисы Коротковой, а Игнатий Бирюков через два часа уже звонил в квартиру на двенадцатом этаже в Чертанове. Однако Бирюкову не повезло. Не только в этой квартире, но и в двух других на звонки никто не ответил. Тогда Бирюков позвонил по телефону в квартиру Ларисы. Туда звонили многие, и Зайцеву пришлось вызвать напарницу, так как звонившие в ответ на мужской голос иногда бросали трубку. Впрочем, так было не всегда. Некоторых звонивших мужской голос не смущал, и они умоляли передать Ларисе, чтобы она срочно зашла. Зайцеву даже удалось записать несколько адресов. С приходом Леры дело пошло еще спорее. Адреса сыпались как из рога изобилия. Ларису звали, и в голосах слышалось отчаяние. Только однажды в телефоне прозвучал спокойный мужской голос: «Так приезжать?» Лера ответила: «Конечно», и теперь они с Анатолием ждали визита, быть может, опасного.
Игнатий хотел было к ним присоединиться, но решил испробовать еще один адрес из только что продиктованных. На этот раз ему открыли без промедленья. Когда он предъявил удостоверение, немолодая женщина пригласила его в комнату. В квартире резко пахло медикаментами. «У меня мама — сердечница, — сказала женщина, — только на уколах и живет». «А кто делает ей уколы?» — спросил Бирюков. «Да медсестра ходит каждый день», «А вы мне не скажете, как фамилия медсестры?» «Почему же не сказать: Лариса Короткова». «Когда она была в последний раз?» «Да только что ушла. Вы с ней на площадке не столкнулись?» Бирюков машинально посмотрел на часы. Клиническая смерть Ларисы была зарегистрирована, по крайней мере, восемь часов назад. «Лариса Короткова — ваша участковая сестра?» — осведомился Бирюков. «Нет, она просто так ходит к маме». «Сколько же вы ей платите за это „просто так“»? «Ничего не платим. Лариса денег не берет». «Так-таки не берет?» «Никогда не берет». «Может быть, она паша родственница или близкая знакомая?» «Она нам лучше родной». «Когда вы с ней познакомились?» «Когда мама заболела». «А кто ее к вам направил?» «Она сама пришла». «Что говорит врач по поводу ее уколов?» «Она точно выполняет все его назначения и сама знает, какой когда сделать укол». «Почему вы отказались от услуг участковой сестры?» «Участковая сестра не станет заходить по три-четыре раза в день». «Так когда, вы говорите, она у вас была?» «Минут пятнадцать назад».
Бирюков убедился в том, что в соседней комнате спит старушка, и бросился по другим адресам. Везде повторялась та же история. Лариса только что была, сделала укол, и Бирюков должен был бы столкнуться с ней на лестничной площадке. При этом ничего подозрительного Бирюков не замечал. Пациенты Ларисы, большей частью пожилые люди, нисколько не походили на наркоманов. У Бирюкова не было никаких оснований предполагать, что его дурачат. Когда ситуация повторилась в третий раз, Бирюков наведался в морг, чтобы убедиться, не сходит ли он с ума. Разумеется, тело Ларисы лежало там по-прежнему. Вскрытие показало, что Лариса умерла от кровоизлияния в мозг. Лицо Ларисы было прикрыто, но ее статная фигура хорошо смотрелось даже в морге. Бирюков посмотрел на фотокарточку покойной. Ясный, открытый лоб, большие глаза с длинными ресницами, волосы, по-видимому, пепельные, туго стянутые в узел на затылке. Так и напрашивался стих: «Была бы верная супруга и добродетельная мать». Смерть Ларисы настолько не шла ей, что Бирюков снова и снова перебирал в памяти обстоятельства этой смерти.
