Джонатан Кэрролл - Страна смеха
– Что это, “Ода греческой вазе”24? – пробормотал я в пространство.
Я наблюдал, как женщина с булочками для гамбургеров вскрыла коробку вилкой для барбекю. Остальные пребывали в оцепенении еще секунд десять, потом чары развеял рев мотора – оказалось, грузовик привез пегую лошадь с белой гривой. Один из мужчин у жаровни улыбнулся и помахал лопаточкой в пятнах соуса.
– Тут хватит на всех, ребята. Подходите и поддержите галенских львов.
Мы двинулись вперед, и он одобрительно кивнул. На одной из скамеек было свободное место, и Саксони села, а я пошел к дымящимся жаровням.
Мой новый знакомый очистил блестящие прутья от жира, стряхнул его в огонь и крикнул через плечо, чтобы принесли еще ребрышек. Потом взглянул на меня и постучал по жаровне:
– Из Коннектикута? Проделали такой путь, чтобы попробовать моих свиных ребрышек?
У него была толстая белая поварская рукавица с коричневыми пятнами соуса на ладони. Я бессмысленно улыбнулся и хохотнул себе под нос.
– Вот, видишь, у меня ребрышки, а у Боба Шотта вон там – гамбургеры. На твоем месте, впрочем, я бы не стал их брать, потому что Боб – доктор и может попытаться вас отравить, чтобы получить пару новых клиентов.
Боб решил, что ничего смешнее в жизни не слышал, и огляделся вокруг посмотреть, все ли хохочут вместе с ним.
– А вот мои ребрышки – это да, проверьте, не пожалеете. Я тут держу рынок, и это мясо привезли только сегодня утром. Высший сорт. – Он указал на жарящиеся ребрышки. Их поливали красным соусом, и горячий жир капал на угли, которые, в свою очередь, почти непрерывно шипели. Пахло восхитительно.
– Конечно, Дэн, конечно. На самом-то деле это просто остатки, которые ты не смог продать на прошлой неделе.
Взглянув через плечо на Саксони – интересно, как ей эти остряки-самоучки,– я удивился: она от души смеялась.
– Ладно, приятель, не будем отвлекать тебя от еды. Чего желаете вы и ваша леди?
Дэн, местный конферансье, сверкал лысиной, только по бокам головы оставались короткие русые пряди. На толстой, красной, гладкой физиономии (немало свиных ребрышек съел он, должно быть, за эти годы) выделялись темные дружелюбные глаза. Одет он был в белую футболку, мятые рыжие штаны и черные рабочие ботинки. В целом он напомнил мне умершего пару лет назад актера Джонни Фокса, печально известного тем, что поколачивал жену, однако в ковбойских фильмах он всегда играл трусливого мэра или лавочника. Вроде того, который боится бросить вызов Далтонской банде25, когда они врываются в городок и начинают все крушить.
Отец то и дело приводил домой типов наподобие Джонни Фокса. Они всегда казались поражены тем, что он действительно пригласил их на обед. Отец заходил в дом и от самой двери кричал Эстер, нашей кухарке, что к обеду будет гость.
Если я был в комнате вместе с мамой, она непременно стенала и возводила глаза к потолку, словно там был написан ответ.
– Твой отец отыскал еще одно чудовище,– говорила она и устало вынимала себя из кресла, чтобы, по крайней мере, стоять, когда он появится в дверях со своим новым приятелем на буксире.
– Мэг, посмотри, кто к нам пришел! – голосил отец с робковатым и в то же время шкодливым видом. – Джонни Фокс! Ты ведь помнишь Джонни?
Джонни на цыпочках выходил вперед и осторожно пожимал маме руку – будто она электрический угорь и вот-вот ударит током. В ее присутствии все цепенели и, несмотря на ее неизменную вежливость, чувствовали, что она их на дух не переносит; что будь ее воля, ноги бы их не было в этом доме, не говоря уж – за столом. Но обед проходил хорошо. Говорили о картинах, в которых снимались, сплетничали, обменивались пикантными новостями. По завершении трапезы Джонни (или кто-нибудь другой такой же) со всей возможной скоростью ретировался, подобострастно благодаря маму за великолепный обед. Однажды кинооператор по имени Уитни, который проломил своей жене голову тостером и получил за это тридцать суток, так спешил удрать, что споткнулся о резиновый половик и растянул связки.
Когда гости удалялись, родители обычно перемещались в гостиную. Отец закуривал сигару “монтекристо”, а мама, повернувшись к нему спиной, занимала боевую позицию у окна.
– Это не тот тип,– как бы между делом спрашивала она, – который колотит свою жену (ограбил кафетерий, разводит бойцовых псов, переправляет через границу мексиканцев)?
Отец выдувал длинные серые облака дыма и скашивал глаза на кончик сигары. Счастливый человек.
– Да, верно. Он всего две недели как вышел из тюряги. Брайсон боялся, что придется на роль мэра подыскивать кого-то другого. Повезло, что его жена решила отозвать заявление.
– Повезло, правда?
Мама старалась придать своим словам больше цинизма, но безуспешно, и в результате звучало это так, будто она действительно радовалась за Джонни.
– Интересный парень. Интересный парень. Лет пять назад я работал с ним на одной картине. Он все время либо пьян был в стельку, либо охмурял эту уродину, помощницу режиссера.
– Восхитительно. Ты подбираешь всех очаровашек, Стивен.
Это длилось, пока отец не докуривал сигару. Потом он или приближался к маме сзади и клал руки на талию, или выходил из комнаты. В последнем случае она оборачивалась и долго смотрела на дверь.
– Так ребрышки или гамбургер?
– Простите? А, ребрышки! Да, ребрышки – это будет прекрасно.
Дэн зачерпнул несколько красных шипящих кусков и положил на большую желтую тарелку рядом с двумя булочками. Жир с ребрышек потек по тарелке и стал впитываться в булочки.
– С вас два пятьдесят, а развлечение бесплатно.
Я взял две кока-колы и вернулся к столу. Рядом с Саксони сидела седая старушка с морщинистыми впалыми щеками и черно-коричневыми зубами и что-то втолковывала ей тихой скороговоркой. Мне это показалось несколько странным, но Саксони внимательно слушала, и когда я поставил перед ней тарелку, то даже не шевельнулась. Слегка обиженный, я взял одно из ребрышек, но обжегся и уронил на стол. Я не думал, что произвел так много шума, но когда оглянулся, все опять смотрели на меня. Как я этого терпеть не могу! Я из тех людей, что заказывают бифштекс, а когда официант вместо этого приносит рыбу, берут и едят рыбу – только бы не устраивать сцену. Не люблю споров на людях, праздничных тортов на день рожденья в ресторане, терпеть не могу спотыкаться и шумно портить воздух, в общем, ненавижу, когда люди замирают и смотрят на тебя в течение бесконечных секунд.
Я улыбнулся окружающим, словно говоря “Ну что я за чучело!”, но это не помогло. Они все пялились и пялились...
– Томас! – пришла на помощь милая Саксони.
– Что? – отозвался я рыком раненого вепря.
Она подобрала ребрышко и положила обратно мне на тарелку.
– Познакомься, это миссис Флетчер. Миссис Флетчер, это Томас Эбби.
Старушка протянула руку над столом и энергично пожала мою. На вид миссис Флетчер было лет шестьдесят восемь-шестьдесят девять. Я представил, как она заправляет на местной почте или держит киоск с попкорном и конфетами в фойе кинотеатра. Едва ли она провела жизнь на воздухе, под солнцем, кожа ее не была сухой и змеиной, скорее белой, как у человека, привыкшего находиться в помещении, белой и начинающей сереть, словно старая открытка.
– Как поживаете? Я слышала, вы хотите остановиться здесь на какое-то время?
Я взглянул на Саксони, удивляясь, сколько она успела рассказать этой миссис Флетчер. Она подмигнула мне и вгрызлась в свиное ребрышко.
– Так может быть, хотите снять комнату?
– Что ж, да, возможно. Но пока, видите ли, мы еще не знаем, как долго здесь пробудем.
– Какая разница. У меня внизу так много места, что я могу сдавать первый этаж под кегельбан. Под два кегельбана.
Она достала из сумочки черный с золотом пластмассовый портсигар и вытащила тонкую стомиллиметровую сигарету. Щелкнув черной зажигалкой “крикет”, старушка глубоко затянулась, отчего на сигарете образовался длинный столбик пепла. Пока она говорила, столбик удлинялся и обвисал, а она все не стряхивала и не стряхивала.
– Дэн, а ребрышки аппетитно смотрятся. Положишь порцию?
– Конечно, Гузи*. [Goosy (англ.) – придурковатая. – Прим. переводчика.]
– Слышите, он зовет меня Гузи? Все друзья так меня зовут.
Я кивнул, соображая, не будет ли невежливо продолжить есть, пока она говорит.
– А то, что вы, там, не женаты, меня это не волнует,– Она оглядела каждого из нас по отдельности и постучала по безымянному пальцу левой руки. – Мне-то, собственно, что. Эх, жалко, в дни моей молодости на эти вещи смотрели иначе. Уж я бы развернулась, поверьте мне!
Я взглянул на Саксони, ожидая, что она ответит, но она смотрела на миссис Флетчер.
Старушка хотела что-то сказать, но осеклась и побарабанила пальцами по столу:
– Я сдам вам мой первый этаж... Я сдам его вам за тридцать пять долларов в неделю. Нынче вы не найдете таких цен ни в одном мотеле поблизости. Еще у меня там хорошая кухня.
