Наталья Нестерова - Сарафанное радио и другие рассказы от первого лица
— Виктор Владимирович Козлов!
— Совершенно верно.
Мы знакомы лет пятнадцать. Что значит «знакомы»? Приветствуем друг друга при встрече, как люди много лет работающие в разных подразделениях, но на одном этаже. Если перекинулись когда-либо парой слов, то эти моменты в мой памяти не отложились.
В столовой мы загрузили подносы и сели за столик. У меня аппетита совершенно не было. Виктор Владимирович жевал с монотонностью барана. Склонился над тарелкой, предоставив мне на обозрение свою лысеющую макушку, и молча предавался процессу пищеварения. Менее всего он был похож на бабника, жуира и сокрушителя женских сердец. Скорее напоминал старую, побитую жизнью моль.
— Итак, — заговорила я, — жена ревнует вас ко мне? Уточняю: именно вас и лично ко мне?
Постаралась говорить спокойно, без ехидства. Но Виктор Владимирович, похоже, и не очень заботился оттенками моего голоса. Понуро кивнул и подвинул к себе тарелку с бифштексом.
— Но это же бред! — возмутилась я. — Хватит вам жевать! Объясните, как ей взбрело подобное в голову?
Он отложил вилку, но глаз не поднял:
— Ксюша увидела, как мы поздоровались.
— Что сделали?
— На Приморском бульваре, несколько месяцев назад. Мы гуляли, вы шли навстречу, кивнули мне и улыбнулись.
— Когда? Господи, да не важно когда! Что дальше? В постели нас застукала, письма перехватила? — горячилась я. — Поздоровались — чего, заметьте, не припоминаю, и потом?
— Все.
— Как все? Ваша Ксюша обрывает телефон и осыпает меня оскорблениями.
— Ей показалось, будто мы, — замялся Виктор Владимирович, — по-особому переглянулись… как тайные любовники.
— Ну, знаете! — я задохнулась от негодования. — А если ей завтра покажется, что у меня в сумке бомба, она камнями в меня начнет швырять? Ваша жена здорова или больна на всю голову?
Инна Александровна! Не горячитесь и, пожалуйста, извините! Я постараюсь сделать все возможное, чтобы звонки прекратились, — Виктор Владимирович набрался мужества и посмотрел мне в глаза.
— Сделайте милость! Уж постарайтесь!
Хотела еще прибавить пару грозных предупреждений, но осеклась — язык не повернулся угрожать этому человеку с выцветшими усталыми глазами.
Ничего у Виктора Владимировича не вышло. Ксюша продолжала звонить. Причем, я стала понимать, что хватается она за телефонную трубку на пике припадка ревности. Извергнет проклятия, бросит трубку, порыдает и затихнет.
Я сама вслед за ее звонком набирала номер Козловых, убеждала рыдающую Ксению Михайловну:
— Клянусь всем самым дорогим! Родителями, мужем, ребенком! Ну, не было у меня ничего с вашим мужем! Не было! Даже в мыслях!
— Как вы можете клясться ребенком? Для вас нет ничего святого!
Разговаривать с ней — все равно, что общаться со сломанным роботом, у которого все программы сгорели, кроме той, что утверждает: Инна Александровна — очень плохой человек, она — любовница моего мужа.
Брошенная мною в пылу, в запале фраза про бред и больную голову Ксении Михайловны постепенно превратилась в уверенность. Не мог нормальный, психически уравновешенный человек быть настолько непробиваемо упертым! Для нее не существовало аргументов, логики, доводов, клятв, уверений. Только слепая убежденность в неверности мужа, в коварности разлучницы и их (нашем) желании одурачить бедную страдалицу. А страдала она действительно отчаянно. Мои неприятности казались детскими невзгодами по сравнению с этим комком голых кровоточащих нервов. Мне было жаль ее до слез. А что делать?
Вызвала Виктора Владимировича на разговор. На том же месте, в столовой, в обед.
— Поймите! — невольно горячилась. — У вашей жены явное отклонение. Невроз, психоз, депрессия — не знаю что! Ей нужно подлечиться. Ведь существуют таблетки, лекарства. Покажите ее специалистам по психике.
Он вяло жевал, словно пища вкуса не имела, и процесс ее поглощения он выполняет механически.
— Ксюша всегда была ревнивой. Только в этот раз почему-то ее зацепило особенно сильно.
«Кого тут ревновать? — думала я. — Тебя? На тебя слепая и глухая инвалид первой группы не позарится. Ты сам-то на последней степени нервного истощения находишься. И жалко тебя, и досада берет: не мужик, а вяленый огурец».
— Виктор Владимирович! Но ведь надо что-то делать!
— Конечно, — ответил он с бодростью хронического неудачника. — Я с Ксюшей разговариваю, разубеждаю.
— Как именно?
— Говорю, что она ошибается, что я люблю только ее, а к вам, извините, никаких чувств не питаю.
— И после ваших слов она отчаивается еще больше? — я уже примерно усвоила выкрутасы Ксюшиного больного ума.
— К сожалению. Но это временно! Вы не волнуйтесь и ради бога не судите строго…
Извинялся он постоянно. И виделись мы теперь регулярно — едва ли не каждый день вместе обедали. Вечером я с ненормальной женушкой общаюсь, на следующий день муженька уговариваю психиатру ее показать. Виктор Владимирович реагировал так, точно я Ксению Михайловну на пожизненное заключение в богадельню предлагаю сдать:
— Нет, нет, что вы! Она совершенно здорова. Просто склад характера. Ревность — естественное чувство. Разве ваш муж не ревнует вас?
— Хороший вопрос. Кстати, о моем муже. Он возвращается из рейса через две недели. И меня не радует открывающаяся перспектива. Я убеждаю вашу жену в собственной безгрешности, а вы будете моему мужу объяснять, что между нами ничего не было? Вот это настоящий сумасшедший дом! Увольте! Мужа не было в Одессе четыре месяца. Он мне доверяет, и справедливо, но ведь могут сомнения закрасться. Зачем нам это? Почему по милости придурочной, извините, Ксении должны невинные люди страдать?
— Что же мне делать? — замер со стаканом компота в руке Виктор Владимирович.
— Что хотите! Не желаете Ксению Михайловну к врачам вести — ваше право и решение. Но чтобы через неделю звонки прекратились! Или я подаю в суд на оскорбление чести и достоинства! Понятно? В конце концов, моему терпению, в отличие от вашего бесконечного, есть предел! Хоть на другой объект свою жену переключайте! Например, на Розу Ивановну из бухгалтерии. Ей не страшно, она скоро в Израиль уезжает. Но чтобы мой номер телефона был забыт! Иначе — суд!
До суда дело не дошло. Получилось гораздо хуже. Наши совместные с Виктором Владимировичем трапезы не остались незамеченными сослуживцами. Какая-то сволочь позвонила его жене, чтобы сообщить скандальную информацию. Добавила ведро воды в переполненную бочку безумия, и случилось несчастье.
У меня был отгул, мыла окна в квартире — генеральная уборка перед возвращением мужа. Хотела не подходить к телефону, но он не умолкал. Спустилась со стремянки, взяла трубку. Ксения Михайловна. Голос, против обычного, не надрывный, а глухой и отчаянный:
— Вот вы говорили «фактов нет, фактов нет»…
— И вдруг появились? — зло усмехнулась я.
— Всегда были, только теперь мне их сообщают посторонние.
— Что именно, позвольте спросить?
— Вы… вас так влечет друг к другу, что… на глазах у всех… каждый обеденный перерыв… вместе.
— Чушь собачья! То есть правда, — запуталась я, — мы только обедаем вместе… о вас говорим, как разубедить…
— Да вы очень старались! Но напрасно.
Вы неправильно меня понимаете! Ну, сколько можно повторять, что с вашим мужем меня ничего не связывает?
Я горячилась, она не слушала. Я замолчала и едва разобрала бормотание:
— …на этом свете не вышло. Я ухожу в другой мир и буду проклинать вас оттуда…
Ксения Михайловна не положила трубку на рычаг, а, очевидно, уронила. Мне слышалась какая-то возня и шорохи. Я надрывала голосовые связки, звала ее по имени, вопила «алло! алло!» Ответа не было.
Набрала служебный номер Виктора Владимировича:
— Срочно поезжайте домой! Ксения задумала плохое. Адрес! Продиктуйте мне свой адрес, вызову «скорую».
— Зачем сразу «скорую»? — сопротивлялся он.
— Очнитесь, вы! Олух замороженный! Ваша жена на тот свет собралась и уже, наверное, отправилась. Адрес!
Дома усидеть я не могла. Металась из угла в угол, точно по моей реальной вине несчастье могло случиться. Выскочила на улицу, поймала такси и назвала адрес Козловых.
Врачи «скорой» уже стояли у двери. На их звонок никто не отвечал.
— Надо взламывать! — сказала я.
— Вы — родственница? Под вашу ответственность?
— Родственница, — соврала я. — Скорее! Торопитесь!
У водителя «скорой» нашелся ломик, которым дверь ловко и быстро открыли.
Ксения Михайловна хотела отравиться. Собрала весь немалый хранившийся в доме запас лекарств и выпила. Ее спасло то, что началась рвота, да и врачи вовремя подоспели. Я пряталась в соседней комнате, боялась, как бы моя физиономия не вызвала новый нервный приступ. С ужасом смотрела на гору коробочек, баночек и блистеров от пилюль. Чудовищно! Человек одной ногой стоял в могиле!
