Поль Фурнель - Читалка
— Робер, что ты затеваешь? Тебе что, так трудно выпустить к Рождеству подарочный альбом «Породистые кошки»? Или дивной красоты «Замки Луары», которых ждут не дождутся американцы? Ты неисправим. Учти, я выпотрошу твоих ребят. Похоже, я догадываюсь, что у тебя на уме, хотя, если честно, не думал, что ты решишься…
— А что, по-твоему, мне следовало делать?
— Я полагал, ты используешь тяжелую артиллерию.
— Пушка занята. Менье уже влез в самое жерло. Нам с ним слишком тесно в одном издательстве.
— И какое у твоих парней поле для маневра?
— Полная свобода. Пусть вытворяют любые глупости. Главное, чтобы среди сорняков проросла пара-тройка голубеньких цветочков.
— Глупости — это по моей части. Ладно, согласен. Разуваю глаза и даю тебе полный отчет. Кстати, ты мне что-нибудь заплатишь?
— Тебе столько и не снилось.
Люблю свой кабинет ранним утром. Закрываю глаза и прислушиваюсь. Вот мимо двери на цыпочках крадется бухгалтер, проходят секретарша и телефонный оператор. Кажется, напряги я слух, и до меня донесутся звуки их сладких зевков и хруст разминаемых суставов. Издательство понемногу оживает, хлопают двери, проносятся шепотки, поют свою песню включаемые компьютеры. И вот сигналом общей тревоги коридоры окутывает аромат кофе. Теперь можно и поболтать.
В кабинет вплывает дымящаяся кружка с надписью «I♥NY», а вслед за ней — Менье в белой рубашке с расстегнутым воротником. Невероятно бодрый. Дверь за собой он закрывает. Значит, разговор предстоит конфиденциальный.
— Гастон, мне нужна твоя помощь.
— Должно быть, дело серьезное.
— У меня проблемы с практикантами. Такое впечатление, что они ни шиша не делают.
— Ну и что?
— У нас полно работы. Хотелось бы получить от них хоть какую-то помощь.
— Но их сюда присылают учиться, а не работать. Или я ошибаюсь?
— Лучший способ научиться — это включиться в работу.
— Ну, простимулируй их, как штатных сотрудников. Давай им интересные задания и плати бешеные зарплаты.
— Я вижу, ты в своем репертуаре. Мне не нужны волшебные рецепты. Я хочу, чтобы ты с ними поговорил. Пробуди в них интерес, расскажи об издательском бизнесе, добавь пару анекдотов — ты это умеешь. Объясни наконец, что им крупно повезло…
— Что по окончании практики работы они не найдут и что жизнь прекрасна.
— Попытайся хоть иногда мыслить позитивно. И поговори с ними, очень тебя прошу.
— Я так понимаю, это приказ.
Потом я иду к Эмманюэль, несущей вахту на границе между редакционной и производственной сферами, — туда, где бьется пульс нашего мира.
— Эмманюэль, дай-ка мне какой-нибудь из последних текстов. Только на бумаге, пожалуйста. Все равно какой — хочу поработать.
— Есть один роман, совсем тепленький. Подойдет?
— Отлично. Поможешь распечатать? Я каждый раз забываю, на какие кнопки нажимать. Хотя обожаю следить за процессом.
— К принтеру я бы тебя в любом случае не подпустила. Так… Файл открылся.
Она засовывает кипу распечатанных листов в конверт из крафт-бумаги. Смотрит на меня своими прекрасными глазами, полными знания грамматики, и, улыбаясь, качает головой.
— У тебя все в порядке? — тихо спрашивает она.
Я возвращаю ей улыбку, криво подмигиваю и умыкаю из стаканчика для карандашей красный фломастер. Коридор пуст, я быстрым шагом преодолеваю его, киваю сотруднице на ресепшене и выхожу на улицу. Идет дождь. Прикрыв голову конвертом с рукописью, добегаю до библиотеки.
Районная библиотека выглядит современно. Она по-прежнему носит имя писателя, хотя по большей части выдает посетителям фильмы. Внутри обстановка не слишком уютная, и, полагаю, это сделано намеренно, чтобы отвадить любителей просиживать за столами долгие часы. Скорее гипермаркет, чем место для вдумчивого чтения. Но я все равно ее люблю, потому что сумел приручить. Здесь царит чисто книжная тишина. Книги в основном новые, они пахнут клеем и типографской краской, опровергая расхожий стереотип о вечной пыли библиотек. Я сажусь за свободный стол, втиснутый между полками со спортивной и научной литературой, обезопасив себя от снующих туда-сюда читателей. Вешаю на спинку стула промокший пиджак, отключаю мобильник, вынимаю из конверта рукопись, смахиваю капли влаги с верхней страницы и превращаюсь в корректора. Я твердо настроен вымести вон все опечатки и исправить все орфографические ошибки — последствия эпидемии безграмотности, охватившей молодых авторов. Я усердно тружусь до самого вечера.
{15}
От редсовета осталась одна видимость. Я понял, что все кончено, в тот день, когда обнаружил в издательском плане название книги, которую мы даже не обсуждали. Мы по-прежнему делаем вид, что что-то такое решаем, совершаем ритуальные телодвижения, но… Достаточно, чтобы проскользнула одна-единственная плохая книга, и сеть перестает служить сетью. Решение о том, какую рукопись принять, а какую отклонить, всегда чревато ответственностью, даже если выпускаешь по триста книг в год. Существует десять четких правил, которыми мы руководствуемся при отборе текстов: священная принадлежность к одной из литературных серий (для книг, не годящихся в серию, изобрели такую фишку, как «отдельный проект»); стратегически точная дата выхода книги (противоядие: умножение до плюс-минус бесконечности числа окололитературных событий); модная тема (опровергается эффектом неожиданности); нацеленность на получение литературной премии (не работает в условиях продажности жюри); нехватка денег (вопрос решается путем вливания денег); новизна жанра, способного произвести фурор (если его не затмит еще более новый жанр, способный на еще более мощный фурор), — ну и так далее. Эти ясные правила, обойти которые легче легкого, нужны лишь для того, чтобы относительно уверенно произносить: «Мне нравится» или «Мне не нравится», махнув рукой на два десятка других, куда более смутных, но в конечном счете и диктующих выбор. Эти туманные мотивы слагаются из личных вкусов и культурных пристрастий: нравятся книги, похожие или, напротив, решительно не похожие на те, что ты знаешь давно и любишь; нравятся те, что заставляют злиться; нравятся те, что напоминают юность и учителей, не говоря уже о друзьях и возлюбленных, — чем не причина, чтобы принять рукопись к публикации? Талантливый человек талантлив во всем, в том числе в том, как целуется.
Я занимаю единственное кресло — это моя привилегия, и я ею дорожу. Остальные кружком сидят на стульях. Все они — герои романа, который мы совместными усилиями сочиняем уже много лет. Каждый играет свою роль. Я точно знаю, кому какую рукопись отдать на рецензию, если хочу ее зарубить. У каждого свои предпочтения. Некоторые чувствуют читателя лучше, чем другие, у них легкая рука. Кое у кого есть нюх на новое. Эти призывают к риску. Иногда время доказывает их правоту, но перед финансовым руководством они всегда виноваты.
Существуют редсоветы, состоящие исключительно из знаменитых писателей: молодую литературную поросль они отбирают из числа наиболее достойных и заботливо взращивают. Эта дорогостоящая схема неплохо работает в области высокой литературы и эссеистики. Проблемы у них обычно начинаются по мере приближения к основе основ ремесла — умению удержать издательство на плаву. Момент принятия решения о публикации настолько чарует широкую публику, что многие склонны считать, что в нем-то и состоит работа издателя. На самом деле она с него только начинается.
В нашем издательстве редакционный совет — собрание профессионалов, представленное не столько писателями, сколько читателями.
— Первым делом надо решить, кто займется романом, который оставила бросившая нас Валентина, — начинает Менье. — Довериться этой девчонке было явно не лучшей идеей.
— Принимаю этот нежный упрек на свой счет. Беру работу с текстом на себя.
— А может, воспользоваться предлогом и вообще его отклонить? Рукопись-то слабенькая. Какая-то история несчастных подростков… Кто-нибудь ее читал?
— То есть ты предлагаешь дать от ворот поворот начинающему автору, уже получившему наше согласие?
— Ну вряд ли она сможет нам сильно навредить.
— Тебе, может, и нет, но лично я буду испытывать жгучий стыд до конца своих дней.
— Мне вносить этот поучительный обмен мнениями в протокол? — вмешивается Сабина.
— Обязательно. В нем каждое слово — золото. Короче говоря, я лично займусь этим текстом, и мы выпустим симпатичную книжку. Она получит премию за лучший дебют, засветится во всех журналах под рубрикой «Книжные новинки» и тихой сапой проникнет в книжные магазины и на соответствующие сайты. Бестселлером она не станет, но и убытков нам не принесет. Теперь поговорим о новом романе Бальмера. Марк, ты его прочитал?
