Ларс Свендсен - Философия Зла
Подобный оптимизм, в особенности в связи с Лейбницем, был высмеян в «Кандиде» Вольтера. Учитель Кандида Панглос твердо стоял на следующей позиции: «...Отдельные несчастья создают общее благо, так что, чем больше таких несчастий, тем лучше»174. Эта пародия ясно демонстрирует, насколько нелепо отрицать всякое зло, ссылаясь на всеобщее благо. В минуты отчаяния, хлебнув немало горя, Кандид говорит, что «оптимизм - это страсть утверждать, что все хорошо, когда в действительности все плохо»175.
С точки зрения Канта, быть оптимистом - это наш моральный долг176. Человеческая сущность проявляется, согласно Канту, прежде всего в нравственных поступках - из пассивного наблюдателя за исполнением божественного замысла человек превращается в участника, и конечной целью исторического процесса становится реализация свободы человека. Кант далек от представления о первичном этапе, когда все было благом, о первозданном состоянии как таковом177. Человек чувствует разницу между тем, каков мир есть и каким он должен быть, и это порождает всевозможные россказни о древнем райском первозданном состоянии. Кант, напротив, считает, что человек никогда не чувствовал себя в гармонии с природой. Если бы это изначальное первозданное состояние было бы таким гармоничным, как утверждает, к примеру, Руссо, мы прибывали бы в нем до сих пор - скорее оно не соответствовало человеческой натуре и самоопределению. Человек свободен, и воплощением человеческой природы должно быть изменение мира в соответствии с человеческим разумом. Человек должен изменить культуру, чтобы реализовать себя, достигнуть успеха и совершенства. Лишь сам человек способен сделать себя счастливым в мире, где правит разум. Люди, в силу своей нравственной природы, должны создать разумную цивилизацию, отвечающую их естеству. Однако существенное разночтение касается того, как именно это происходит. Благодаря ли деяниям человека возникает этическое общество или ведущую роль играет природная заданность, нивелирующая фактические поступки человека? По Канту, улучшения не обусловлены нашим стремлением к благу, скорее природа - или провидение - принуждает нас к этому178. Лишь провидение (природа) действительно способствует достижению цели, в то время как все направленные усилия человека отчаянно бесплодны. Кант предвосхищает Гегеля, утверждая, что человечество развивается благодаря борьбе противоположностей в обществе:
Средство, которым природа пользуется для того, чтобы осуществить развитие всех задатков людей, — это антагонизм их в обществе, поскольку он, в конце концов, становится причиной их законосообразного порядка. Под антагонизмом я разумею здесь недоброжелательную общительность (ungesellige Geselligkeit) людей, т.е. их склонность вступать в общение, связанную, однако, с всеобщим сопротивлением, которое постоянно угрожает обществу разъединением. Задатки этого явно заложены в человеческой природе. Человек имеет склонность общаться с себе подобными, ибо в таком состоянии он больше чувствует себя человеком, т.е. чувствует развитие своих природных задатков. Но ему также присуще сильное стремление уединяться (изолироваться), ибо он в то же время находит в себе необщительное свойство — желание все сообразовать только со своим разумением — и поэтому ожидает отовсюду сопротивления, так как он по себе знает, что сам склонен сопротивляться другим179.
Именно антагонизмы общества двигают вперед историю и человечество. Противоположности порождают революции, войны и прочие разновидности насилия, однако война становится матерью мира. Кант прямо указывает на то, что война - орудие прогресса180. Высшее и позитивное может вмещать в себе все негативное. Неприятие природой и людская жажда обладания и власти необходимы для развития человека181. Людские страдания также определяются как средство самосовершенствования182. Все существующее совершаемое и претерпеваемое зло является частью целого, стремящегося к воплощению блага183. Это и есть теодицея Канта. Нравственное зло, пишет он, обычно имеет свойство обратного действия и создает условия для возникновения блага184.
Вопрос в том, играет ли разум, разум каждого отдельного человека, какую-либо роль в вероятном прогрессивном развитии истории. Цель исторического процесса - благо, и если все люди будут творить благо, то исторический процесс, понимаемый как продукт борьбы противоположностей, остановится. А пока к этой утопии история пойдет дорогой противоречий. Хороши или дурны людские поступки, результат все тот же: история стремится к высшему миропорядку185. Прогресс настигнет нас вне зависимости от нас самих. Кант подчеркивает недоказуемость своей теории прогресса, но считает ее важной для придания нашим поступкам осмысленности в развернутой перспективе186.
В своем учении о прогрессе Кант фокусирует внимание не на отдельном индивиде, а на человечестве в целом187. Гегель, продолжая эту мысль, заходит еще дальше, чем Кант, смело составляя из всевозможных злодеяний благой исторический процесс, в котором каждый отдельный индивид рассматривается как «средство»188.
Гегель ясно дает понять, что его философия истории является теодицеей:
Наше познание стремится к пониманию того, что цели вечной премудрости осуществлялись как в сфере природы, так и в сфере действительного и деятельного в мире духа. В этом отношении наше рассмотрение является теодицеей, оправданием Бога, которое Лейбниц старался выразить на свой лад метафизически в еще не определенных абстрактных категориях, так, чтобы благодаря этому стало понятно зло в мире и чтобы было достигнуто примирение мыслящего духа со злом. В самом деле, нигде не представляется большей надобности в таком примиряющем познании, как во всемирной истории189.
«Изощренность ума» обеспечивает наступление прогрессивного будущего. Однако это будущее требует жертв. Гердер пишет о том, как «Провидение прокладывает путь к своей цели по трупам»190, предвосхищая тем самым Гегеля, определявшего историю как кровавую бойню191. Жертвы этой бойни редуцируются до простой случайности по отношению к разумности и тотальности. Гегель не рассматривает зло как самостоятельную проблему, его взор устремлен за космологические горизонты. «Закон мирового духа» превосходит все остальное192, а история ставится выше морали193. Наша горячность и порождаемые ею поступки становятся проводниками прогресса.
Теоретическая, ретроспективная историческая концепция Гегеля в марксизме обращается в практическую задачу будущего. И так же как Гегель считал возможным узаконивать свершившееся зло, ссылаясь на целостный исторический процесс, марксизм допустил легализацию настоящего и будущего зла. Это четко сформулировано Георгом Лукачем.
Основной задачей коммунистической этики является принятие необходимости аморальных поступков. Эта наивысшая жертва, которую мы должны принести революции. Истинный коммунист убежден в том, что злодеяние обретает величие благодаря диалектике исторического развития 194.
Политическая концепция разоблачает и оправдывает исторический процесс и его жертвы. Любое деяние может быть оправдано этой идеей, которая -растиражированная как сам закон истории или природы - поднимается над отдельным человеком. Легализация сегодняшних грехов создает задел на будущее. Мы все знаем, к чему привел марксистский вариант телеологического отстранения этики - т.е., пренебрежения моралью во имя высшей цели - около 100 миллионов человек погибло. К чести Лукача надо сказать, что он, во всяком случае, признавал факт аморальности деяний. Такое осознание аморальности едва ли было присуще, скажем, членам Центрального комитета, возглавляемого Сталиным, в глазах которых соображения великого будущего затмевали собой соображения морали, или, вернее, последних не было вовсе. Некоторых людей охватывала столь непоколебимая вера в светлое будущее, что они не отказывались от нее, даже становясь жертвами явной несправедливости195. Но крах коммунизма в конце восьмидесятых показал, что политика лишилась своей грандиозной телеологической основы. Разумеется, и сегодня существуют государства, где религиозные и националистические воззрения становятся источником подобной позиции, но в связи с неуклонным ростом значимости прав человека в международном сообществе, преследования по политическим мотивам наблюдаются все реже и реже. Нам чужды великие политические замыслы, которым должен быть отдан абсолютный приоритет перед этическими, нравственными вопросами, мы не приемлем благую цель, доя достижения которой необходимо совершение зла. По большому счету мы больше не верим в эти далекие, всеоправдывающие цели.
