Мариша Пессл - Некоторые вопросы теории катастроф
Я кивнула.
– Слава богу! – сказал папа. – Еще один книжный блицкриг я бы не пережил. Тем более что десятитомное издание «Выдающиеся ораторы мира» все еще стоит на полке. Может, поедим чего-нибудь? – Он отвел мне волосы со лба. – Отощала ты очень…
– Я думаю, об этом Ханна и хотела мне рассказать тогда, в горах. Помнишь?
– Да. Как же ты намерена распорядиться своим открытием? Напишем совместно книгу? Тут нужно этакое залихватское название, например: «Заговоры и антиамериканские диссиденты среди нас, или Некоторые вопросы теории катастроф». Или ты сочинишь бестселлер, изменив имена действующих лиц, с классической пометкой «Основано на реальных фактах», чтобы лучше раскупали? Вся страна будет дрожать от страха: спасите, безумные подпольщики работают в наших школах и отравляют умы наших драгоценных отпрысков!
– Не знаю…
– О, придумал! Запиши все это к себе в дневник, чтобы твои внуки прочли, когда будут после твоей смерти разбирать оставшийся от тебя старомодный кофр! Они будут сидеть вокруг обеденного стола и причитать: «Неужели бабушка такое совершила, а ведь ей было всего шестнадцать». Потом дневник продадут на аукционе «Кристи» никак не меньше чем за полмиллиона долларов. История об ужасах в ничем не примечательном городке будет передаваться из уст в уста и постепенно перейдет в область магического реализма. Станут рассказывать, что Синь Ван Меер родилась с поросячьим хвостиком, а безумную мисс Шнайдер толкнула на путь фанатика многовековая безответная любовь – «Любовь во время холеры». Твои друзья, Грины и Мильтоны, станут бунтовщиками, которые организовали тридцать два вооруженных восстания и все до единого проиграли. И не забудем папочку! Седой и умудренный, всегда остающийся в тени, «Генерал в своем лабиринте»[486], совершающий долгое путешествие по реке от Боготы к морю…
– Я думаю, надо пойти в полицию.
– Да ты шутишь! – хмыкнул папа.
– Я серьезно. Мы должны немедленно идти в полицию.
– С какой стати?
– Должны, и все.
– Радость моя, ты оторвалась от реальности.
– Нет.
Папа покачал головой:
– Подумай серьезно! Допустим, ты права. От тебя потребуют доказательств. Нужны показания бывших членов организации, манифесты, данные о вербовке – все это достать довольно трудно, особенно если у них теперь действительно такая тактика – не оставлять следов. Не забывай еще один важный момент: когда выступаешь с подобными заявлениями, возникает определенный риск. Строить теории – весьма увлекательно, однако, если твоя теория верна, это уже не телепередача «Колесо Фортуны». Я тебе не позволю подставляться под удар – если, конечно, твои выводы справедливы, а этого мы, по всей вероятности, никогда не узнаем. Идти в полицию – прекрасный поступок для отважных простачков, но в чем смысл? Ради чего? Чтобы шерифу было о чем рассказать коллегам за кофе с пончиками?
– Нет, – сказала я. – Ради человеческой жизни.
– Как трогательно! И чью это жизнь ты вознамерилась спасать?
– Нельзя убивать других просто потому, что тебе не нравится, как они живут. Мы люди, а не звери. Даже если… Даже если это безнадежно, все равно мы должны стремиться… – Я запнулась, потому что сама не знала точно, к чему мы должны стремиться. – К справедливости, – дрогнувшим голосом закончила я.
Папа только засмеялся:
– «Справедливость – это шлюха, не позволяющая себя облапошить и собирающая постыдную дань даже с бедняков». Карл Краус[487], австрийский эссеист.
– «Все самое хорошее в этом мире можно выразить одним словом, – отпарировала я. – Свобода, справедливость, честь, долг, милосердие. И надежда». Черчилль. «Ты хочешь правосудья? Будь уверен – его получишь больше, чем желаешь». Шекспир, «Венецианский купец»[488]. «Нетверд справдливости праведный меч, / Немногим счастливцам награда дается, / Но кто выступать за него не берется, / Тому только хаос один остается».
Папа раскрыл было рот – и запнулся, нахмурившись.
– Маккей?[489]
– Гарет Ван Меер. «Как предали революцию», «Гражданский журнал иностранных дел», том шестой, номер девятнадцатый.
Папа улыбнулся, запрокинул голову и громко сказал:
– Ха!
Я и забыла это его «Ха». Обычно папа его приберегал для факультетских совещаний с деканом во главе: если кто-нибудь из коллег произносил что-нибудь смешное или волнующее и папа огорчался, что не ему это пришло в голову, он очень громко говорил «Ха!», отчасти давая волю раздражению, а отчасти – чтобы вновь привлечь к себе общее внимание. (Когда я была слегка простужена и не ходила в школу, папа обычно брал меня с собой на такие совещания. Я сидела тихо в уголке, давя рвущиеся наружу чихи, и слушала, как бледнолицые лысеющие научные работники беседуют веско и значительно, словно рыцари Круглого стола.) Только сейчас, в отличие от тех совещаний, у папы на глазах дрожали большие неприкрытые слезы, грозя стыдливо соскользнуть вниз, как скромные девушки в купальниках, отбросив полотенце, медленно и застенчиво спускаются к воде.
Папа встал, коротко сжал мне плечо и двинулся к двери.
– Да будет так, о искательница справедливости!
Я еще посидела немного напротив пустого кресла, среди разбросанных книг. Книги величаво молчали. Их не уничтожишь простым броском в какого-то там человека. Одна только «Суть дела» отрыгнула кучку листочков, а другие лежали невредимые, злорадно распахнув страницы. Исполненные глубокой мудрости черненькие буковки выстроились идеально ровными рядами, будто примерные школьники, которых не собьют с пути всякие хулиганы. «Здравый смысл», ближе всех ко мне, распушился, как павлиний хвост.
– Хватит дуться, иди сюда! – позвал из кухни папа. – Если ты собираешься воевать с пузатыми дряблыми радикалами, надо как следует подкрепиться! Сомневаюсь, что они поддерживают хорошую физическую форму; авось, как-нибудь ты от них удерешь.
Глава 34. «Потерянный рай», Джон Мильтон
Впервые со смерти Ханны я крепко спала всю ночь. Папа это называл «сон деревьев» – не путать с «зимней спячкой» и «сном уставшего как собака». Сон деревьев – самый глубокий и освежающий. Просто темнота, без сновидений. Заснул – и сразу проснулся, будто переместился вперед во времени.
Я не пошевелилась, когда прозвонил будильник, а проснулась не от бодрого папиного крика, объявляющего словарную статью для изучения на предстоящий день: «Проснись, моя радость! Слово на сегодня – „пневмококк!“»
Звонил телефон. Часы у кровати показывали 10:36. С нижнего этажа донесся щелчок: включился автоответчик.
– Мистер Ван Меер, я хотела вам сообщить, что Синь сегодня не пришла в школу. Пожалуйста, перезвоните и объясните причину ее отсутствия.
Эва Брюстер продиктовала телефон учительской и сразу повесила трубку. Я ждала, что папа подойдет узнать, кто звонил, но шагов не было слышно, только звяканье вилок и ножей из кухни.
Я встала и поплелась в ванную. Умылась. Глаза в зеркале казались необычно большими, лицо – каким-то исхудалым. Было холодно. Я взяла одеяло с кровати и, завернувшись в него, спустилась по лестнице.
– Пап! Ты позвонил в школу?
В кухне было пусто. Оказывается, звякали не ножи и вилки, а китайские колокольчики у открытого окна.
Я включила свет на лестнице и крикнула, запрокинув голову:
– Папа!
Мне всегда было жутковато в доме, когда папы нет. Дом сразу начинал ощущаться пустым, как старая консервная банка, или раковина, или череп с пустыми глазницами на картине Джорджии О’Киф[490]. Я изобрела множество приемов, помогающих спрятаться от действительности в доме без папы – в том числе «Включить на полную громкость сериал „Больница“» (неожиданно очень успокаивает) и «Посмотреть „Это случилось однажды ночью“» (Кларк Гейбл без рубашки кого хочешь отвлечет).
В окна лился злой и яркий солнечный свет. Я заглянула в холодильник. Удивилась, найдя там миску фруктового салата. Вытащила виноградинку и съела. Еще в холодильнике обнаружилась лазанья – папа накрыл ее слишком маленьким кусочком фольги, так что два уголка и полоска сбоку вылезали наружу, словно запястья и лодыжки, если человеку мала шуба (папа никогда не умел на глаз определить, сколько нужно оторвать фольги). Я съела еще одну виноградинку и позвонила папе на работу.
Ответила Барбара, секретарь кафедры политологии.
– Здравствуйте, вы не могли бы позвать моего папу? Это Синь.
– М-м?
Я оглянулась на часы на стене. Папина лекция начиналась только в половине двенадцатого.
– Моего папу, доктора Ван Меера, позовите, пожалуйста! Это очень срочно!
– Его сегодня не будет. Он же уехал на конференцию в Атланту, правильно?
– Простите?
– Я думала, он уехал на конференцию в Атланту вместо своего коллеги, который попал в аварию?
– Что?!
– Он с утра попросил найти ему замену на лекцию. Вернется только…
