Вадим Давыдов - Год Дракона
– Почему молчала?
– Я… Нет никаких доказательств.
– Неважно… Хорошо. Что ты собираешься делать?
– Я знаю кое-кого в Минске. Коллеги… Может быть, они слышали что-то. Не может быть, чтобы никто не знал… Это не Лукашенко, ваше величество. Это не его масштаба комбинация. Они же явно хотят нас втравить в полноценную войну, вы что, не понимаете?!
– Спокойно, княгинюшка. Наши примут тебя на той стороне. Я скомандую сейчас, чтобы разведподразделение передали в твое полное распоряжение. Будь осторожна и держи нас в курсе. Можешь через них, можешь сама, если разделитесь. Лучше сама, потому что у ребят субординация. Я сейчас попробую проверить твою догадку…
– Я…
– Ты молодец, княгинюшка. Тебе привет от твоего мужика. Ты держись там, ладно?
– Он слышит?
– Конечно, слышит.
– Пусть не задается, – Майзель, словно наяву, увидел ее улыбку. – Я справлюсь. И вернусь. Обязательно. До свидания, мальчики…
ПРАГА, БОЛЬШОЙ КОРОЛЕВСКИЙ ДВОРЕЦ, 18 МАЯ. НОЧЬ
Вацлав сложил аппарат и посмотрел на Майзеля:
– Как ты думаешь, куда это мы вляпались?
– А в дерьмо, величество.
– Это ясно. Давай-ка я пойду, потормошу разведчиков. И израильтян, потому что без их сети чучмеков не достать…
– При чем тут чучмеки? – Майзель нахмурился. – А мне что делать?
– А ты думай, Данек, думай, потому что я не знаю, при чем тут они. Но в прошлый раз это были они. Просто по аналогии, хотя последнее – и не доказательство. И далеко не убегай, потому как я через три часа упаду замертво, и надо ж кому-то принимать командование… Сиди на ус мотай.
– Какой их меня главнокомандующий… – махнул рукой Майзель.
– Это точно, – усмехнулся король. – С одной бабой, которая ко всему еще и влюблена в тебя, как кошка, и то не можешь справиться… Пошли работать.
Они спустились в командный зал Генштаба, прошли через основной зал, где в стеклянных ячейках работали штабные офицеры, вошли в зал совещаний ОКНШ. Вацлав начал раздавать приказы, – встретить Елену на границе, передать под ее начало спецподразделение, готовить к выброске группы десанта на точки ПВО, еще, еще что-то, потом снова звонил Елене, говорил с ней, – долго, ориентировал, вводил в курс дела… Майзель ничего не мог ни произнести, ни предпринять. На него навалилась какая-то странная, совершенно не свойственная ему апатия…
Вот, значит, как Ты решил, подумал Майзель. Вот, значит, как… Решил так со мной сыграть, да? Ну, ладно. Достал. Не спорю. Достал Ты меня, до самой печенки достал… Ну, ничего. Я Тебя тоже достану…
Он стоял и смотрел на экран палмтопа, переданного Богушеком. Смотрел на схематическую карту местности, по которой перемещалась сейчас Елена, и видел медленно пульсирующий зеленый огонек, – ее маячок. Я тебя вижу, елочка-иголочка, подумал Майзель, я тебя вижу, жизнь моя, ангел мой, я тебя держу, – и провел по экрану кончиками пальцев…
ГРАНИЦА ПОЛЬШИ И БЕЛАРУСИ, 18 МАЯ. НОЧЬ
Елена с двумя поляками вышла на какой-то проселок. Было темно и тихо. Вдруг впереди два раза коротко полыхнули автомобильные фары.
– Это ваши, милая пани, – сказал один из поляков. – Идите, не бойтесь, все будет хорошо…
Елена шагнула вперед, и тут же из темноты ей вышел навстречу высокий военный в экзоскафандре, молодцевато козырнул, тихо проговорил:
– Ротмистр Дольны. Приказано поступить в ваше полное распоряжение, пани Елена.
– Спасибо, пан ротмистр, – ей показалось, что подофицер ухмыльнулся снисходительно, но ей было сейчас не до этого. В конце концов, она-то… – Мы едем в Степянку, под Минск. Знаете, где это?
– Найдем, пани Елена. Прошу вас.
Они сели в джип – черный «тойота-лендкрузер» с непрозрачными стеклами и беларускими номерами – и поехали. Второй такой же точно автомобиль тронулся следом.
Подофицер украдкой рассматривал Елену. Он не знал, кто эта женщина, но, судя по содержанию полученного им приказа, ее миссия здесь была архиважной, а допуск – высочайшим. Личное поручение Его Величества…
– Есть еще такие же группы, как наша? – тихо спросила Елена.
– Так точно, – кивнул Дольны.
– Много?
– Не могу знать, пани Елена. Не положено мне знать, но, наверное, достаточно. Если возникнет необходимость, мне сообщат, с кем и как координироваться…
СТЕПЯНКА, С 18 НА 19 МАЯ. НОЧЬ
Больничку они нашли быстро – экипированы были разведчики как следует. Елене разрешили войти только после того, как бойцы обшарили и проверили все вокруг. Она взлетела по ступенькам на второй этаж и оказалась в обшарпанном коридоре. Дверь одной из палат открылась, и Елена увидела встревоженное девичье лицо.
– Олеся, – тихо позвала Елена и проглотила огромный колючий комок в горле. – Олеся…
Девушка несколько секунд настороженно рассматривала Елену. Вдруг губы ее затряслись, и она быстро-быстро закивала:
– Господи… Это вы… Это вы… Наконец-то… Она вас звала…
Елена, закричав еле слышно, как раненая птица, рванулась к двери, так, что Олеся едва успела отпрянуть, давая ей дорогу. Она влетела в палату и увидела Сонечку, – девочка лежала на высокой кровати, такая крошечная, с жутким гипсовым воротником на шее… В палате горел свет, и Елена увидела ее широко распахнутые глаза, неподвижно глядящие в потолок.
– Сонечка… Доченька…
– Тетя Леночка… Ты приехала…
– Не говори, милая, не говори ничего, тебе нельзя разговаривать… Я сейчас, милая, – Елена опустилась на стул у кровати и взяла руку Сонечки в свои. – Я здесь, милая. Я с тобой…
Не реветь, прикрикнула на себя Елена, не смей реветь, не сейчас… Потом. Потом, когда-нибудь. Когда все закончится…
– Тетя… Леночка… А мама… и папа…
– Маму с папой забрал к себе Боженька, милая, – прошептала Елена, гладя Сонечку по голове. – Так бывает, дорогая. Так бывает… Они были очень, очень хорошие, милая. Самые лучшие. Поэтому Он захотел взять их к себе… Они стали ангелами и улетели к Нему на небо. И там они поют теперь, вместе с другими ангелами, дорогая. Они будут заботиться о тебе, милая. И никому не позволят тебя обижать…
– А… я?
– У тебя еще очень много дел здесь, на земле, милая. Очень-очень много. Поэтому ты осталась. Не бойся. Ничего не бойся, дорогая…
– Дядя Даник… он…
– Дядя Даник тоже прилетит. Совсем скоро, дорогая. Прилетит и заберет нас с тобой в Прагу. Ему только нужно еще кое-что сделать… Он обязательно прилетит. Я обещаю. Закрой глазки, дорогая. Тебе нужно поспать…
– Я… не могу… не могу спать…
О Господи, подумала Елена. Что, это еще и заразно?!
– Тебе нужно, милая. Обязательно. Просто закрой глазки и постарайся. Хорошо? Я побуду с тобой. А потом мне нужно будет уйти. У меня есть одно очень важное дело. Я сделаю его и снова вернусь к тебе. Я всегда теперь буду с тобой, моя девочка. Всегда-всегда.
– Тетя Леночка… я тебя люблю…
– И я… и я люблю тебя, дорогая. Поспи. Я позову Олесю, она посидит с тобой, а я поговорю с доктором… Просто закрой глазки, милая…
И Сонечка послушно закрыла глаза.
Елена выглянула в коридор:
– Олеся… Зайди.
Девушка вошла в палату, осторожно притворила за собой дверь.
– Спасибо тебе, детка, – полушепотом сказала Елена. – Спасибо. Вы молодцы, ребята.
– Я вас узнала, – тоже шепотом ответила девушка. – Мне Татьяна Викторовна про вас рассказывала… И Сонечка…
– Тише. Она не спит. Слышит…
– Я знаю. Я посижу… Вы ведь привезли все?
– Конечно, детка. Все, что можно…
– Вы еще не будете ее забирать?
– Мы пока не можем, – покачала головой Елена и посмотрела на часы. – Через час здесь будут наши военные, они будут вас охранять. Пожалуйста, выполняйте все, что они станут говорить. Хорошо?
– Да.
– Мне нужно поговорить с докторами. И еще потом кое-что… Не бойся, детка. Все будет хорошо.
Поговорив с главным врачом, Елена снова вернулась в палату. Подойдя к Сонечке, положила прохладную руку ей на лоб:
– Это я, милая. Я ухожу и скоро вернусь. Утром. Или днем. Постарайся заснуть.
– Ты ведь придешь…
– Да. Клянусь. Я вернусь обязательно.
И, стремительно развернувшись, Елена выбежала из палаты.
МИНСК, 18 МАЯ. НОЧЬ
Елена села на скамейку в беседке во дворе, достала телефон и набрала номер, присланный из Праги в тексте короткого сообщения. Мужской голос ответил после пятого или шестого гудка:
– Алло?
– Здравствуй, Платон, – сказала Елена и улыбнулась. – Такая ночь… Не хочешь выйти и поболтать со мной?
Они встретились с Янковичем в Варшаве, в самом начале девяностых, на Форуме свободной прессы. И тоже проговорили едва ли не всю ночь… Платон был очарован, а Елене хотелось выговориться. Ей всегда было скучновато с ровесниками, ее тянуло к людям – и к мужчинам – постарше, к тому поколению, что застало весну… Он тоже умел слушать. При этом он, правда, довольно откровенно пытался ее напоить. Не нужно, Платон, сказала ему Елена, если нам суждено оказаться в одной постели, мы окажемся в ней, и спиртное тут ни при чем. У нее как раз закончился брак с Франтой, она только что похоронила папу и маму, и ей было во всех смыслах не до развлечений. Он понял… Он многое понимал, Платон Янкович, тогда еще, в общем-то, молодой, полный идей, желания сдвинуть что-то, немного смешной со своей трубкой и запорожскими усами, редактор самой тиражной газеты страны, едва выползшей из-под сапога коммунистической империи и растерянно озиравшейся вокруг… Они так и не оказались в одной постели. Ни тогда, ни после, хотя держали друг друга в поле зрения и даже несколько раз виделись. Но чувство контакта, чувство, что их души где-то соприкоснулись, осталось. Может быть, в другой жизни, сказал Янкович, прощаясь. Может быть, улыбнулась Елена и поцеловала его в щеку, едва коснувшись губами…
