Розамунда Пилчер - Сентябрь
Вот и домик Вайолет. Эди вошла через заднюю дверь. Всюду прибрано, чисто. Миссис Эрд сегодня вымыла за собой посуду после завтрака, все поставила в буфет. Даже пол подмела.
— Миссис Эрд!
Эди поставила сумку на стол и прямо, как была, в пальто, прошла через прихожую и открыла дверь в комнату.
Вайолет была там. Неподвижно сидела в своем кресле, глядя в нерастопленный камин. Не вязала, не трудилась над вышивкой, не читала газету — просто сидела, и все. Утро, начавшееся так ослепительно, затуманилось, затянулось тучами, и в комнате, не согретой солнечными лучами, было холодно и неприютно.
— Миссис Эрд.
Вайолет очнулась, повернула голову на ее голос, и у Эди сжалось сердце: она впервые увидела ее старой, растерянной; даже дряхлой. Сначала лицо Ви не выразило ничего, она смотрела на Эди и словно бы не узнавала. Но вот, наконец, взгляд ее прояснился, и она проговорила с глубоким облегчением:
— Это ты, Эди.
Эди прикрыла за собой дверь.
— Да, это я.
— Как ты здесь очутилась?
— Ко мне заехал Эдмунд, рассказал насчет Пандоры. Надо же, ай-яй-яй. Сказал, что вы тут одна. И неплохо бы, если бы кто-нибудь с вами побыл…
— Только ты, Эди. А больше никто. Он хотел, чтобы я поехала с ним в Балнед. Очень трогательно с его стороны. Но мне как-то не захотелось, духу не хватило. Перед собственными детьми всегда чувствуешь себя обязанной бодриться, всех утешать, поддерживать. А у меня как-то нет больше сил утешать и поддерживать. Это — сегодня, завтра-то снова возьму себя в руки.
Эди оглядела комнату.
— Ну и холодище здесь.
— Да, наверно. Я как-то не заметила, — Вайолет посмотрела на камин. — Я сегодня поднялась чуть свет. Со всем управилась. Сама золу выгребла, заложила уголь и растопку. Но так и не собралась с силами затопить.
— Дело минутное.
Эди расстегнула пальто, сбросила его на спинку кресла и, грузно опустившись перед камином на свои пухлые колени, чиркнула спичкой. Вспыхнула бумага. Затрещали щепки, занялся уголь. Затрепетали, забегали язычки пламени.
Вайолет сказала:
— Я сижу, Эди, и мучаюсь от стыда. Нам следовало быть более проницательными. Как можно было не догадаться, что Пандора больна, больна смертельно? Ведь она была так худа. Кожа да кости. Как мы сами не поняли, что с ней что-то неладно? Я, например, была так поглощена нашими семейными делами, что Пандоре совсем не уделила внимания. Наверное, не будь я так сосредоточена на своем, почувствовала бы, что с ней не все в порядке. — Она вздохнула, пожала плечами. — Хотя она была точно такой же, как всегда. Красавица, кокетка, хохотушка. Чаровница.
— Да. Она всегда была неслух, каких мало.
Эди уложила сверху на горящие красные угли пару поленьев и, не без труда поднявшись с колен, уселась в кресло против Вайолет. На ней была выходная твидовая юбка и пуховая кофта с цветной оторочкой округ горлышка, доброе ее лицо рдело после подъема в гору. Обогретая полыхающим огнем и милым присутствием Эди, Вайолет уже не чувствовала себя такой безутешной.
— Нашел-то ее, люди сказывали, Вилли Снодди? — завязала разговор Эди.
— Да, бедняга Вилли. Теперь будет пьянствовать неделю, после такого переживания.
— Оно, конечно, рак — ужасная вещь. Но лишить себя жизни… — Эди покачала головой. — Не могу понять, как можно на такое решиться?
— Мы должны постараться понять, Эди, иначе мы никогда ее не простим.
— Но как же семья ее брата? И малютка Люсилла. Неужели она о них не подумала?
— О них она думала, я в этом не сомневаюсь, просто она вообще не умела особенно задумываться ни о ком, кроме самой себя. Она, такая прелестная, так нравившаяся мужчинам, всю жизнь развлекалась бессчетными романчиками. Чтобы понять ее поступок, мы должны вообразить, какое будущее ее ждало, с ее точки зрения. Больная, изуродованная операцией, продолжающая бороться с болезнью, лишившаяся волос, утратившая свою привлекательность…
Огонь в камине уже разгорелся, поленья уютно потрескивали. Вайолет протянула ладони к его теплу.
— Нет. Этого она не могла вынести, Эди. Да еще в одиночку, как она жила.
— А Эдмунд?
Они не имели друг от дружки секретов. И всегда понимали одна другую с полуслова.
— Ты же видела Эдмунда, Эди.
— Но он почти ничего не сказал.
— Мне он многое сказал. Он, разумеется, потрясен смертью Пандоры, как и все мы, но не больше, насколько я понимаю. И мне кажется, теперь у него будет все в порядке, потому что у него есть Вирджиния, и Алекса, и Генри. Милый Генри. И кто знает, может быть, еще Ноэль Килинг. У меня предчувствие, что очень скоро Ноэль тоже станет членом семьи.
— Неужто?
— Пока это только предчувствие, Эди. Поживем — увидим. И еще Эдмунд мне сказал, что собирается поехать отдохнуть. Он хочет побыть с Вирджинией и Генри. Конечно, поначалу ему надо на какое-то время остаться рядом с Арчи Балмерино. Предстоит столько всяких хлопот. Получить судебное заключение о смерти в результате несчастного случая. А потом, когда будет преодолено это препятствие, — похороны и всякие грустные душераздирающие заботы. Приведение дел в порядок, подвязывание оборванных концов. После этого, когда разберутся с делами, они с Арчи хотят поехать на рыбалку, куда-нибудь в Сазерленд, на недельку. И знаешь ли, это меня очень радует. Я люблю Эдмунда, Эди, но в последнее время он мне как-то не нравился. А теперь, кажется, все опять переменилось. Может быть, он, наконец, понял, что мелочи в жизни иногда гораздо важнее крупных дел. Утешительно сознавать, что, как ни ужасна эта трагедия, из нее проистекла, по крайней мере, одна хорошая вещь: Арчи с Эдмундом снова стали, как прежде, друзьями.
— Да, немало времени у них на это ушло, — заметила Эди, трезво смотревшая на вещи и всегда говорившая то, что думает. — Двадцать лет с гаком.
— Это правда. Но Эдмунд очень дурно тогда поступил. Мы же с тобой знаем.
Эди на это ничего не ответила. Но, помолчав, заметила:
— Мать Алексы. Холодная была, как ледышка.
Слабое, конечно, извинение, но ее заступничество за Эдмунда растрогало Вайолет.
— Тебе виднее, Эди. Ты жила у них в Лондоне. И знаешь их обоих лучше, чем кто-либо из нас.
— Так-то она неплохая была женщина. Но ледышка.
Золоченые часы на каминной полке прозвонили час дня. Эди посмотрела на циферблат. Надо же! Как незаметно пролетело время!
— Вы только посмотрите, — удивилась она. — Час уже. Вам, должно быть, поесть пора. Схожу-ка на кухню, взгляну, что там найдется. Вчера оставила в холодильнике горшок с жарким, можно разогреть. Там на двоих с лихвой хватит. Ну, как? Принесу сюда поднос, вот и пообедаем у камелька.
— Замечательно, лучше не придумаешь. Да еще, может быть, по стаканчику хереса для бодрости, а?
Эди с притворным неодобрением, улыбаясь, поцокала языком. И, встав, пошла к двери.
— Да, и еще, Эди, ты ведь останешься у меня? Проведем вместе весь день, вспомним прошлые времена.
— Я согласна, — ответила Эди. — У меня тоже нет охоты оставаться сегодня одной. Я и вязанье свое прихватила.
Она вышла. И вот уже из кухни донеслось бряканье посуды, хлопанье дверцей холодильника. Умиротворяющие, дружественные звуки. Ви встала с кресла, постояла, держась за каминную полку, пока не возвратилась чувствительность в затекшие колени. На каминной полке, прислоненная к часам, все еще стояла устаревшая карточка-приглашение, края слегка завернулись, глянцевую бумагу закоптил дым из камина:
Миссис Энгус Стейнтон
приглашает
на первый бал Кэти
Вайолет достала ее из-за часов, перечитала в последний раз, а потом изорвала в мелкие кусочки и бросила в огонь. Картонные квадратики занялись, вспыхнули, почернели и рассыпались пеплом.
Она подошла к двери в сад, открыла ее, спустилась по ступеням на покатую лужайку. Солнышко скрылось за пеленой плывущих по небу серых туч, стало холодно, промозгло. Первый непогожий осенний день в этом году. Кончается сентябрь, теперь жди зимних бурь.
Вайолет прошла в дальний конец участка и постояла у просвета в живой изгороди, откуда открывался сказочный вид: долина, река, на той стороне — горы. Сегодня, без солнца, хоть и сумрачно, но все равно красиво. Красиво при любой погоде. Сколько ни смотри — не насмотришься. Вайолет никогда не наскучит эта красота. И никогда не наскучит жизнь.
Она подумала о Пандоре. И о Джорди. Джорди, где бы он теперь ни был, конечно, будет приглядывать за Пандорой. Еще она подумала об Эди и впервые испугалась: а вдруг дорогая ее подруга уйдет из жизни раньше нее, и она останется одна, и не будет рядом ровесницы, родной души, которая поймет и утешит, не с кем будет поговорить, вспомнить вместе былые дни.
И она произнесла молитву:
— Господи! Я понимаю, что с моей стороны это неприличный эгоизм, но дай мне умереть раньше Эди, ибо без нее жить и стареть мне будет, боюсь, не под силу.
