Возвращение - Дюпюи Мари-Бернадетт
— Мамочка идет! — крикнула она. — Бедный малыш, я о тебе совсем забыла!
Мари пришлось подождать, пока Луизон уснет, чтобы получить ответы на мучившие ее вопросы. Адриан, который сделал все возможное и невозможное, чтобы приехать домой пообедать с ней, нашел свою супругу озабоченной и рассеянной. Он решил, что она думает о своих умерших родных, а потому не стал расспрашивать.
Когда супруг уехал, Мари, убедившись, что внук крепко спит, вернулась на второй этаж. Она перенесла этажерку в гостиную и прибрала выложенные из нее вещи, а потом присела на канапе со стопкой писем в руках. Она не знала, что и думать. Камилле, ее серьезной и ласковой дочери, в июне должно было исполниться двадцать. Мари полностью ей доверяла. Но эти письма, перевязанные розовой ленточкой, поставили ее в тупик. Уважая право на личную жизнь своих дочерей, она никогда не позволяла себе читать их переписку, однако теперь она наугад взяла из стопки письмо.
«Только одно! Просто посмотрю, кем оно подписано!»
Мари быстро нашла искомую строчку. Действительно, это были письма Гийома. По воле случая ее взгляд упал именно на то место послания, где мелькнуло слишком хорошо знакомое имя — Элоди. И она стала читать:
[…] я вам уже объяснил, Камилла, каким образом я оказался участником этой отвратительной истории и как я об этом сожалею. Но на прошлой неделе мне пришлось встретиться с мужем Элоди, Фирменом, сам вид которого отныне мне ненавистен. Он снова оскорблял меня, клялся отомстить за мое «предательство», как он выразился. Я все рассказал моей бедной матери, и она умоляла меня попытаться в будущем получить прощение вашей матери. А пока скажу, что счастлив быть вашим другом посредством нашей переписки.
С наилучшими пожеланиями,
Гийом
У Мари было ощущение, что она упала с небес на землю. Тон письма был по-настоящему приятельским, и, судя по всему, молодые люди были настолько близки, что обменивались мнениями по самым разным поводам. Мари снедало любопытство. Забыв о приличиях, она стала читать другие письма. Гийом часто упоминал в них, и в весьма лестных выражениях, всех членов семьи Меснье — Лизон, Бертий и Жана, Лору и Люси, иногда — Нанетт, но чаще других ее, Мари. Выходило, что Камилла подробно рассказывала ему в своих письмах об их жизни…
Она проследила развитие этой дружбы от лета 1951 года до самого последнего письма, датированного вторым марта 1953 года. Из него она узнала о встрече Камиллы и Гийома в Тюле, в общественном парке. Молодой человек с чувством вспоминал о сладости их поцелуев.
В этих письмах Мари нашла много деталей, которые ее очень заинтересовали. По мере прочтения ее все больше охватывал праведный гнев, заставляя, наконец, вернуться в свое нормальное состояние после долгого оплакивания Матильды и Нанетт.
— Адриан был сто раз прав! — воскликнула она, качая головой. — Я действительно слишком наивна! Ну почему я не хотела его слушать, когда он предупреждал меня, что за девочками нужно присматривать? Господи, какая же я глупая!
***
Камилла стояла перед Мари, скрестив руки на груди. Удивленная холодным приемом матери, девушка спросила у нее, что случилось. Мелину услали в кухню присматривать за Луизоном.
Мари направилась в комнату дочери, и та молча пошла следом. Едва за ними закрылась дверь, Мари перешла в атаку:
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Мама, что на тебя нашло?
— Не замечаешь никаких перемен в комнате? Посмотри вот туда! Надеюсь, перестановка тебе нравится!
Девушка посмотрела в указанном направлении… и побледнела.
— Мама, куда делась этажерка, которая стояла там, под окном?
— Наконец-то ты поняла! Мне она понадобилась, и я заменила ее этим красивым столиком. Проблема в том, что мне пришлось выложить все твои вещи перед тем, как отнести ее в гостиную…
— Куда ты положила мои вещи? — воскликнула Камилла, начиная сердиться.
— О каких именно вещах ты говоришь? Об этом хламе, что валялся на полках? Или о стопке писем, перевязанной розовой ленточкой?
Камилла покраснела и в одну секунду от гнева перешла к панике. Потом, понимая, что не должна подавать виду, как это ее взволновало, сказала тихо:
— Это мои письма, только мои! Надеюсь, ты их не читала.
— Увы, почерк был тот же, что и на письме с соболезнованиями, которое я получила в январе от Гийома Герена. Я пережила шок, можешь мне поверить! Я сравнила письма, чтобы убедиться… И, как говорится, открылись глаза. Я считала тебя серьезной девушкой, а ты — худшая из притворщиц!
— Мама, не говори так! Надеюсь, ты ничего не сказала папе! И вообще, все это — из-за него…
Камилла, с трудом сдерживая слезы, упала на свою постель и торопливо заговорила:
— Помнишь тот вечер 14 июля в Бриве? Я назначила Гийому встречу на танцах. И папа все испортил, когда ударил его. Думай, что хочешь, мама, но Гийом — хороший парень, очень порядочный. Мне было так стыдно за грубость отца, что я решила ему написать. И он мне ответил. Вот и все!
— Ты снова врешь, Камилла! — вздохнула Мари. — Если ты назначила ему там свидание, значит, ты и раньше ему писала!
Девушка только отмахнулась.
— Мама, если хочешь знать, я влюблена в Гийома с той самой первой встречи в Прессиньяке, возле булочной родителей Лоры. Очень долго я лишь мечтала о нем. Он был для меня прекрасным принцем… Однажды он приехал в Обазин, помнишь?
— Помню.
— Я была так рада! Я ждала одного: чтобы ты ввела его в дом, чтобы он меня увидел! Но нет! Вы снова разбили мою мечту! Вы с папой запретили говорить о нем, приближаться к нему… И я узнала об анонимных письмах. Сначала мне было очень горько, что он во всем этом замешан. Потом я его простила… как положено любому доброму христианину… Но ты — нет!
Мари топнула, кулаки ее сжались. Она посмотрела на дочь и сказала, чеканя каждое слово:
— И ты рассказываешь о том, как должен поступать добрый христианин? Ты, которая осмелилась рассказать Гийому, что твоя приемная сестра спит с местным парнем! Спасибо, я узнала много интересного о Мелине! Но все это ты должна была рассказать мне, а не постороннему человеку! Тебе, наверное, хотелось, чтобы он еще раз над ней посмеялся, он ведь смеялся, когда Элоди назвала ее байстрючкой! Камилла, ты представляешь себе, как ты меня огорчила? А ведь мне и так совсем невесело… Я скорблю о твоей сестре и о Нанетт и вдруг узнаю, что мои дочери занимаются бог знает чем у меня за спиной, попирая принципы, которые я им внушала! Ты видишься с Гийомом втайне, ты с ним целовалась! А Мелина! Я просто не могу в это поверить! Как может девочка ее возраста…
Внезапно она почувствовала, что у нее не осталось сил сопротивляться реальности. Мари опустилась в кресло у окна.
— У меня теперь надежда только на Луизона! — прошептала она, растерянная, подавленная. — Хотя и он, возможно, будет вести себя плохо, когда вырастет… Вы, наверное, посмеялись от души над моей наивностью?
И она зарыдала, закрыв лицо руками. Камиллу мучила совесть. Она опустилась на колени возле матери.
— Мама, я люблю тебя всем сердцем! Но попытайся меня понять! Вы с папой бываете такими строгими! Вы славные, любящие, но вы столько всего нам запрещаете! Я знала, что вы запретили бы мне писать Гийому. А признаться, что я люблю его, — значит, спровоцировать жуткий скандал в доме. Я считаю, что вы несправедливы к нему, и все это — из-за тех писем и из-за того, что он — сын Макария Герена, твоего заклятого врага! Ты ненавидишь Гийома, не зная его. Честное слово, глядя на вас, поверишь, что живешь в девятнадцатом веке!
Мари подняла голову и посмотрела в глаза дочери. Она не верила своим ушам. Вместо того чтобы просить прощения, Камилла отстаивала свою точку зрения и даже упрекала ее, свою мать! Мари поторопилась получить ответ на мучивший ее вопрос:
— Дорогая, я не относилась к Гийому плохо, пока он не рассказал мне правду об этих письмах, которые попортили столько крови твоему отцу и мне. Скажи, откуда ты про них узнала?
