Лесли Уоллер - Банкир
– Судя по вашему тону,– сказал Палмер,– вас однажды бросило от этого в сильный озноб!
– Однажды? – рассмеялся Кесслер.– Расскажи ему, милочка, по скольким редакциям я бегал за тобой.
– Зачем так уничижать себя? – ответила Вирджиния.
Секунду он глядел на нее с плотоядной усмешкой, потом пожал плечами: – Я проведу тебя к телетайпам, Бубби, но твой босс должен остаться здесь.
Палмер сел на длинную кушетку, покрытую потрескавшейся рыжевато– коричневой искусственной кожей. Оглядел развешанные вокруг в рамках первые полосы «Стар», зажег сигарету и уселся поглубже, приготовившись к длительному ожиданию. Но через секунду Кесслер прошел через приемную, взглянул на Палмера с хорошо разыгранным недоумением, мол, вы еще здесь? Быстро повернулся, подошел и сел рядом с ним.
– Это девочка высокого класса,– сказал Кесслер, зажигая новую сигарету.– Как случилось, что она спуталась с женатым человеком?
Палмер разразился смехом, который, как он надеялся, прозвучал в достаточной степени небрежно.– Обладаю роковым обаянием. Кажется, не поддающимся контролю.
– Вы думаете, я поверил, что она меня разыгрывает,– сказал мрачно Кесслер.
– Не поверили?
Фоторепортер угрюмо уставился в пол:
– Я знаю эту девочку. Пытался ухаживать за ней. Как, впрочем, и многие. Лучшая журналистка-газетчица из всех, какие у нас есть, хоть она и не работает больше в газете. Но вся ее энергия уходила в работу. Для секса ничего не оставалось. Кроме того, в ней прочно сидел католический запрет ложиться в постель без обручального кольца. Уж поверьте мне, я знаю.
– Вот теперь-то я вижу, что вы ничего не знаете,– заверил его Палмер.
– Потому что я еврей? – Кесслер кисло усмехнулся.– У еврейских девочек такие же предрассудки, Палмер. Этот городишко набит хорошенькими еврейскими, итальянскими и ирландскими девицами, у которых после первых же встреч с парнями появляются все шансы остаться в старых девах. Слишком крепок предрассудок, этот стальной пояс целомудрия. Отпереть его может лишь обручальное кольцо. Но когда ожидание слишком затягивается, не очень-то многое остается для того парня, который отопрет замок. Палмер положил ногу на ногу и стал сосредоточенно тыкать кончиком сигары в подошву ботинка, пока она не превратилась в раскаленную горстку пепла.– Я не хотел бы, чтобы вы думали, будто все это не представляет для меня исключительного интереса,– произнес он наконец,– однако мне кажется, что вы немножко того…
– Неужто? Почему вы так…
– И я также думаю, что у вас нет никаких оснований болтать со мной о Вирджинии. Вы, кажется, принимаете за чистую монету ее эксцентричные шутки. Скажу вам откровенно: я не верю вашим отвратительным басням про нью-йоркских женщин. Вам не приходило в голову, что вы сталкивались только с женщинами спокойного темперамента?
– Это исключено.
– Может быть, они питают роковую склонность именно к вам?
– Я сам виноват, да? – спросил Кесслер. Он издал низкий тихий смешок.– Папаша, для банкира вы слишком темпераментны. Давайте поговорим о долговых обязательствах и долгосрочном кредите.
– А как же секс?
Кесслер несколько раз вопросительно поднял брови, как бы давая понять, что, хотя секс остается сексом, он, Кесслер, предпочитает не касаться больше этой темы.
– Я просто испытывал вас,– признался он.– Мой опыт взаимоотношений с банкирами строго ограничен беседами, которые начинаются с фразы: «У вас сто долларов перерасхода». Неизменно. Объясните, как получается, что эту коротенькую фразу непременно сопровождает ослепительная улыбка?
– Все это очень грустно,– сказал Палмер.– Банковские служащие улыбаются, произнося эту фразу, потому что она дает им чувство превосходства. Чувство превосходства – преимущество их положения. И банковский служащий получает то маленькое удовольствие, которое может получить.
– Прелестно, старик. А как у них насчет секса?
Палмер невольно рассмеялся, чувствуя, что обезоружен. И тут же увидел Вирджинию. Она вышла из комнаты фоторепортеров и направлялась к нему. При взгляде на ее лицо Палмер перестал смеяться.
– Не может быть? – сказал он.
– Пять против, два за, один воздержался,– объявила она.– Поправка провалена. Окончательно.
Палмер медленно поднялся, держа шляпу обеими руками.– Довольно убедительно для смотра сил,– сказал он ровным голосом.
Она кивнула:
– Это действительно смотр сил. Их сил.
– А также способностей Мака Бернса.
На какую-то долю секунды она отвела глаза, указывая взглядом на Кесслера, все еще сидевшего на кушетке.
– Об этом мы еще поговорим,– сказала она.
– Когда Кесслера не будет рядом,– добавил Кесслер.
Фоторепортер встал.
– Когда-нибудь,– произнес он медленно,– кто-нибудь из клиентов Мака Бернса не поверит ему с самого начала и не наймет его, и Мак не сможет больше откалывать свои номера. Когда это случится, я возьму вашу шляпу, хорошенько посолю ее и съем всю до последней ленточки.
Палмер хмуро взглянул на Вирджинию:
– Интересно, все ли наши секреты так широко известны?
Кесслер покачал головой.
– Никто мне не говорил ничего, папаша. Просто я знаю Мака Бернса. А теперь знаю и вас.– Его взгляд скользнул от Палмера к Вирджинии, и снова упал на Палмера, и снова на женщину.– Как у него это получается? Похоже, что вы неглупый парень. Как вы смогли поверить всей его чепухе?
Первой реакцией Палмера было ответить этому человеку. В следующую секунду он решил, что лучше промолчать. И наконец с приятным чувством облегчения обнаружил, что вернулся к первоначальной реакции.
– Забавно то,– сказал он Кесслеру,– что я не доверял ему с самого начала. Я предвидел его двойную игру задолго до того, как он сделал свой первый ход. Я даже знаю, почему он ведет эту игру.
Тут Кесслер повернулся к Вирджинии:
– Что за босс у тебя, Бубби? – И снова – к Палмеру: – Так в чем же дело? Гипноз? Почему вы позволили ему это? Или вам было безразлично?
Палмер прищурился. Он чуть-чуть помедлил, не из-за врожденной осторожности, которую он отверг несколькими секундами раньше, а потому что не мог совладать со своим раздражением.
– Ответьте мне прямо,– сказал он, стараясь выиграть время: – Кто либо из нью-йоркских газет благоволит к Маку Бернсу?
– Только те, кому он платит.
Палмер повернулся к Вирджинии:
– И это тоже всем известно?
Она кивнула:
– Вы и не представляете, как быстро подобные пустяки передаются из уст в уста.
– Что же это?..– Палмер снова помедлил.– И ктонибудь?..– Он запнулся и облизнул губы.– Что ж, это постоянно практикуется в отделах по связи с общественностью?
Неожиданная кривая усмешка Кесслера столкнула массу пепла с его сигареты прямо к нему в рот.
– Большой город вас приветствует, ребята!
– Нет, не постоянно,– сказала Вирджиния.– От случая к случаю.
В течение нескольких долгих секунд фоторепортер глядел на Палмера, потом заметил:
– Вы меня просто удивляете, папаша. Как же иначе сукин сын, вроде Бернса, может убедить журналистов напечатать то, что ему нужно?
Палмер коротко кивнул. Надел шляпу, взглянул на Вирджинию:
– Поедемте обратно в контору. Мне надо позвонить в Олбани.
Кесслер ткнул пальцем в направлении небольшой приемной.
– Будьте моим гостем.
– Разговор будет не для печати,– предупредил Палмер.
– Я просто хочу послушать, как Мэкки Нож сам окажется под ножом.
Фоторепортер поднял телефонную трубку в приемной и попросил оператора «Стар» связать его с Олбани.
– Это Кесслер,– сказал он через минуту.– Не притаился ли там где-нибудь Мак Бернс? – С блаженной улыбкой он вручил телефонную трубку Палмеру.
– Алло! – Палмер слышал сумятицу звуков на другом конце провода. Потом:
– Дорогуша? Это Мак. Wie geht's?
– Machts nichts gut [Так себе (нем.)],– сказал Палмер.
– Кто это? – Только что звучавшая в голосе Бернса приветливость иссякла, подобно сливной струе в унитазе, когда отпускают цепочку.– Кесслер?
– Это Палмер. Я в редакции «Стар». Мы только что прочли на телетайпе результат голосования по поправке.
– Вуди, деточка? – Пауза. Потом: – Дружище, я в таком же унынии, как и ты.– Голос Бернса явно силился зазвучать в более низком, более подходящем ключе, нежели его первые веселые приветствия.– Свалилось на меня, как тонна кирпича.
– Как тонна кое-чего еще, Мак. Я позвонил, чтобы услышать ваше объяснение. Давайте покороче. Я должен зачитать вам заявление.
– Какое еще?..
– Сначала объяснение.
– Ну что я могу тебе сказать? У меня были все основания ожидать победы, деточка. Ты это знаешь. Но три республиканца с периферийных районов штата вели с нами двойную игру.
– Те самые, которых вы посетили, объезжая эти районы?
– Вуди? Клянусь богом, я не знаю, как…
– Мак, вы закончили ваше объяснение?
– Какого черта можно объяснить в таких случаях? Будь рассудительным, Вуди. Три штрейкбрехера, которые должны были голосовать на стороне коммерческих банков, решили проголосовать со сберегательными банками.
