Петр Катериничев - Странник (Любовь и доблесть)

– Хорошо сидим, – скривился в улыбке Олег. Добавил:

– Особенно я. По самые уши.

Корнилов задумался, кивнул каким-то своим мыслям. А когда заговорил снова, слова ему давались с трудом.

– А впрочем... ты так же примитивен, как и остальные животные, называющие себя людьми. Я лукавлю перед другими, ты – перед собой. И делаешь это так самоотверженно, что сам веришь в свои сказки. Нет, машины лучше людей. Машины никого не предают.

Он снова вынул из кармана коробочку с кокаином, ритуал повторился, только теперь Корнилов долго тряс головой и откашливался. Когда он поднял на Олега взгляд, глаза его сияли.

– Ты мне стал как брат, Данилов. Устранять тебя не будут. Но ведь Гриф был очень умный человек! – с подъемом произнес он и выжидательно уставился на Олега. – Что ты молчишь?

– Слежу за ходом твоей витиеватой мысли, умник.

– Что в ней непонятно? Гриф был очень умный! А что, если он прав? И – казачок ты засланный и пашешь-таки на какую контору?

– "Рога и копыта".

– Ты останешься жив. И жить будешь там, где нет ничего, кроме счастья. Мне всегда это виделось местом, где исполняются желания.

– Гараж, что ли?

– Мне не нравится твоя насмешливость.

– А мне не нравится твой галстук. Да и какие могут быть насмешки, умник? Я просто прикидываю шансы на счастье. Чебурашка жил в телефонной будке, король Луи – в Фонтенбло, царь Петр – в Монплезире, Ленин – в Швейцарии, Сталин-в Кремле. И это не принесло им счастья.

– Ты пьян, герой.

– Да, я пьян. И скажу потому тебе полную правду. Даже пропою. Но не фимиам. Хотя ты буржуй и контра. В смысле олигарх, товарищ покойника. Как там в нетленке: «А тот, второй, что шел за первым следом, не утонул и шею не сломал... Парам-памам, и протрубил победу, и – первым стал, и встал на пьедестал!» [39] – напел Данилов, добавил заговорщицким шепотом:

– Отпусти меня, дяденька медведь, а я никому ничего... Тс-с-с... «Союз меча и орала». Полная тайна вкладов.

Корнилов встал, взглянул на часы:

– Пора заканчивать душеспасительные беседы.

– Я-то уж точно засиделся у вас.

– Согласись, Данилов, я не могу позволить себе роскошь просто отпустить тебя.

– Ты сейчас патетичен, как конная статуя Ильича. А все кокаин: от него и не у таких умниц мозги в тряпку превращались.

Корнилов усмехнулся, скривив губы:

– Когда-то я сказал тебе, герой: тебе не выжить в мире, где умеют только складывать и вычитать. Ты отважен, победа любит таких, но удержать победу тебе не дано. А что до мозгов... Сейчас мы отвезем тебя на дачу.

– В багажнике?

– Зачем? Выпьешь пару склянок огненной воды и уснешь вялым хануриком. На заднем поедешь, как бонза. Пьяная.

– Я крепок на спиртное, умник. И коньячок мягок, как пух.

– Иннокентий! – позвал Корнилов.

Подтянутый молодой малый среднего роста появился незамедлительно.

– Наша девушка спит?

– Так точно.

– Посмотри, в баре наверняка должна быть палинка.

– Что?

– Болгарский виноградный спирт. Арманьяк. Как ни странно, Головин был до него большой охотник. Говорил, прочищает мозги. Правда, он потреблял наперстками, а тебе, Данила-мастер, стаканами придется. – Кивнул помощнику:

– Найди, принеси.

– И – закусить, – в пьяном кураже махнул рукой Олег.

– Ты не хочешь узнать, что будет потом?

– Похмелье.

– Оно будет сквернее, чем тебе представляется.

– Почему? – удивленно приподнял брови Данилов.

– Я должен знать все, что варится в твоих изобретательных мозгах. Если ты кодирован на подобное вмешательство какой-то из контор, то лишишься рассудка.

Если нет – тоже: экономить препараты я не буду. В любом случае станешь безопасен. Это лучше, чем смерть.

– Полагаешь? Да ты гуманист, умник. Поди, ночами Эразма Роттердамского почитываешь под одеялом? И заныканными из столовки галетами хрустишь?

Улыбка зазмеилась по губам Корнилова.

– У тебя истерика, Данилов. Я доволен. Остаток жизни ты проведешь в сумасшедшем доме. Ты здоров, лет сорок протянешь при хорошем режиме. А то и все пятьдесят.

– А ведь так славно беседовали...

– Знаешь, почему я все это сделаю?

– Потому что ты – урод.

– Такие, как ты, Данилов, меня раздражают. Сильно раздражают. Вы везде и всегда ведете себя так, будто мир принадлежит вам. Даже теперь. Из-за таких, как ты, я всегда чувствовал себя убогим. Но я не убогий. И довожу до конца любое дело.

– Хороший тост. Я бы тебе поаплодировал, но одной рукой это сделать сложно.

Иннокентий появился бесшумной тенью, поставил на стол перед Даниловым бутыль и удалился.

– Ну что? Кушать подано: наливай да пей. Только бутылкой не кидайся.

Грохоту наделаешь. Кешу моего ты видел. Не скажу, что твоего разбора человечек, туповат, но исполнителен и силен. В случае чего – первым делом он Дашутку вслед за папой отправит. Потеря, конечно, но – как без них? Ты понял?

– Ты боишься меня, Корнилов. Даже теперь боишься.

– Сформулировано неверно. Просто я осторожен. Так что, герой? Ты готов к подвигу?

– Всегда готов! Закуски не будет?

– А стоит ли засиживаться?

– Ты прав, умник. Пора.

Олег плеснул в стакан.

– До краев.

– Похоже, ты даже заинтересован.

– Скорее воодушевлен. Приятно наблюдать, как герой на твоих глазах превращается сначала в свинью, потом – в слабоумную ветошь. – Корнилов вздохнул. – Я много работал последнее время и заслужил это скромное удовольствие.

– Кто скажет, что мы в этой жизни заслужили? Я сигаретку закурю? А то кто его знает, как пойдет? Зачем вам в машине заблеванный герой? Даже бывший?

– Кури. – Корнилов двинул по столу зажигалку и пачку. Олег наполнил стакцн, вставил в рот сигарету, прикурил. Затянулся. Выдохнул:

– Кстати, умник, я не понял, ты в Бога-то веруешь?

– Нет.

– Ну и дурак.

Одним махом Данилов выплеснул стакан на клавиатуру работающего «лэптопа» и бросил следом зажженную сигарету. Ровное прозрачное пламя, сине-алое по краям, заплясало вертким бесом, и его всполохи слились с виртуальным заэкранным сиянием.

Глава 96

Корнилов издал утробный булькающий звук, беспомощно оглянулся в пустой темной комнате, махом сбросил пиджак и распластался с ним на столе, укрывая пламя. Олег дернулся, дотянулся до запястья Корнилова, ухватил за рукав рубашки, резко потянул на себя; Корнилов неловко проехался грудью по столу, как только его лицо оказалось рядом, Олег выпустил рукав, резко и коротко ударил в основание носа, придержал сползающее тело за галстук, с замиранием прислушиваясь к звукам в соседней комнате. Прокашлялся, ухнул бодро:

– Хорошо пошло!

Усилием, от которого потемнело в глазах, забросил ставшее неподъемно тяжелым тело Корнилова на стол, нащупал в оперативной кобуре у пояса полимерный «глок», вытащил, определил, что пистолет взведен, снял оружие с предохранителя.

Корнилов глухо застонал, приходя в себя.

– Тихо, лишенец, – яростно зашептал ему на ухо Данилов. – Нож есть?

Тот замотал головой. Прохрипел:

– Нужно потушить! Это же – миллиарды!

– Бери больше, умник! Это твоя жизнь догорает!

– Затуши огонь! Если накроется процессор...

– ...то ты ничем не докажешь, что не скачал информацию. Так?

– Убьют всех! И меня, и Дарью, и...

– Что мне до них? – жестко перебил Олег, глянув на Корнилова с такой холодной, отрешенной яростью, что тот разом умолк. – Зачем тебе был нужен патрон в стволе, убогий? Застрелиться?

– Давай разойдемся по-хорошему, – горячо зашептал Корнилов, – ведь если услышит Кеша...

– Не гоношись, Корнилов! Знаешь старую военную поговорку? Лучшая защита от пуль – труп убитого товарища. А ты мне даже не товарищ. Да и живой – тоже условно. Распутывай узлы!

Корнилов окончательно сполз со стола, качнув его, от сотрясения стакан покатился и мягко упал на пол, но... следом скатилась коньячная бутылка и с громким хрустом раскололась о стакан.

Не думая больше ни о чем, Данилов ткнул умника рукоятью в переносицу, приставил ствол к ремню у запястья, спустил курок... То же проделал и с путами на ножках стула, дернулся, высвобождаясь из рассеченных пулями ремней, почувствовал в дверях движение, кувыркнулся спиной назад вместе со стулом, завершил кувырок и перекатом ушел в сторону. Два бесшумных выстрела почти слились, одна из пуль застряла в обшивке стула; в кабинете-кладовой было темно после комнаты: Кеша не сумел сосредоточиться для точного выстрела навскидку.

Олег кувыркнулся вперед, приподнялся, готовясь выстрелить, когда услышал истошный крик, больше похожий на визг:

– Я вышибу ей мозги!

Иннокентий прикрывался Дашей, обхватив полубеспамятную девушку поперек груди и вжав дуло пистолета ей в висок. Он мог выстрелить в любую секунду.