Виктор Голявкин - Избранные

Он постукивает по зубам ногтями и говорит, что ел крабов, омаров и желуди.

Папа мой говорит, что он тоже ел желуди.

Мама машет рукой и смеется. Не верит она в то, что папа ел желуди.

— Дорогой Ливерпуль, — говорит мама, — что за чушь?

Они думали, что я сплю, но я не спал, а приоткрыл даже чуточку дверь, чтобы видеть их лица.

Старик Ливерпуль любит папу. Когда папа мой плавал юнгой (было совсем давно), он был в краях Ливерпуля. И хотя это было давно, папа помнит, какие там были деревья, дома, даже небо…

С т а р и к Л и в е р п у л ь. Да, да, да, точно такое небо!

П а п а. Я помню.

М а м а. Гоша там тоже был.

П а п а. Гоша просто болтун.

М а м а. Ничего подобного!

С т а р и к Л и в е р п у л ь. Где был Гоша?

М а м а. Там, где и вы.

П а п а. Никогда он там не был.

М а м а. Как можно…

П а п а. Я совсем забыл. Он там действительно был, успокойся.

С т а р и к Л и в е р п у л ь. Был, и слава богу!

М а м а. А я что говорю?

П а п а. То же самое.

М а м а. Ну так вот!

Все молча пьют чай. Только слышен хруст сахара.

Л и в е р п у л ь. В мире сейчас тревожно. А когда Гесс перелетел в Англию…

П а п а. Это было давно. А вот Гитлер — уже не Гесс…

М а м а. У нас мир с фашистами.

П а п а. Какой может быть мир с фашистами! В этот мир я мало верю.

М а м а. Как ты не веришь? Мир есть мир.

П а п а. Что верно, то верно…

Почему в мире тревожно? Кто такой Гесс? И еще этот Гитлер… Все было так интересно! Но понять я не мог ничего.

Ворочается мой брат Боба. Он лежит рядом со мной в комнате. Он встает вдруг с кровати, идет к дверям. Приоткрыв дверь, говорит Ливерпулю:

— А вы можете съесть песок?

Все смеются. Боба бежит обратно.

Мама плотно закрыла двери. Теперь я ничего не вижу. Только кое-что слышу:

— «Мария» утонула в тысяча девятьсот семнадцатом…

— Если Гесс перелетел в Англию, то, значит…

— Черт его знает, что это значит, но факт, что он туда перелетел…

Я слышу хруст сахара, вижу омаров в больших красных шапках, шхуну «Марию», Гесса, который летит в свою Англию, сыплет сверху песок на шхуну, и шхуна «Мария» тонет…

10. НА ДАЧУ

Мы все-таки едем на дачу!

— В Москву бы поехать, — говорит папа.

— В какую Москву? — Мама не понимает.

— Мы сошли бы в Москве на Казанском вокзале… что, разве было бы плохо?

— К чему это все? — Мама не понимает.

Мой папа в Москве родился. Он хочет в Москву. Он давно там не был. Он каждый год в Москву хочет. А мама не хочет. Она здесь родилась. Она любит дачу. И я люблю дачу. Кто дачу не любит! Я люблю и Москву. Кто Москву не любит! Но что же делать! На дачу мне тоже хочется.

Мы стоим возле машины на улице. Все наши вещи в кузове. Мама с Бобой сели в кабину. Папа все говорит про Москву. Это с ним бывает.

— Я спешу, — говорит шофер.

Мама вдруг говорит:

— Где подушка и чайник?

Я бегу за подушкой и чайником.

— Не забудь закрыть дверь! — кричит мама.

Подушка огромная. Трудно бежать. Я теряю крышку от чайника.

— Она где-то звякнула, — говорю я.

— Поищите ее! — кричит мама.

Нас провожает вся улица. Здесь, конечно, братья Измайловы. И другие мальчишки. Они все бегут на лестницу. Ищут нашу крышку. Шофер говорит:

— Это мне надоело.

— Вы же видите, — говорит папа.

— Я-то вижу, — говорит он.

— В чем же дело? — говорит папа.

Наконец крышка найдена. Я лезу в кузов. Любой хочет ехать в кузове! Братья Измайловы едут завтра. Они едут в пионерлагерь. Но их повезут в автобусе. Они не поедут в кузове.

— Отойдите! — кричу я. — Ведь это машина! А не какая-нибудь там повозка!

— Ой, — кричит папа, — ведро забыли!

Я бегу за ведром. Подаю ведро папе.

— Ничего не забыли? — кричит шофер.

К нам спешит Ливерпуль.

— Чуть-чуть не опоздал, — говорит он.

Старик Ливерпуль всем жмет руки.

Мы трогаем с места.

Все мальчишки бегут за нами. Кричат и машут руками. Один Ливерпуль остался. Он стоит, смотрит нам вслед…

А мы вовсю едем! Ветер свистит. Волосы у папы растрепались. И у меня растрепались волосы. Уже нашего дома не видно. И всех мальчишек, и Ливерпуля…

Папа вдруг посмотрел на меня — я на папу. И мы рассмеялись. Не оттого, что растрепаны волосы. Не потому. А просто так. Здорово — ехать на дачу, когда папа рядом, вот здесь, на вещах, — вы себе не представляете!

Жаль, что днем едем. Лучше бы ночью. Тогда наши фары горели бы. Но днем светло. Тоже неплохо. Очень трудно сказать, что лучше!

Вдруг я вспомнил про девочку с бантом… Эх, был бы я пиратом! Вот так мчался бы я на своей шхуне… Бьют волны, и шхуна качается… Вдали виден корабль… В нем едет девочка с бантом… Со мной целый отряд… Я беру в плен корабль… «Ах, это вы! — скажу я, — ну, что ж, здравствуйте!» — «Ой! — вскрикивает она. — Дайте мне воды…» Я скажу: «Я вас всех отпускаю. Плывите себе на здоровье! Куда ваши глаза глядят…» Она скажет: «Ой, вы такой благородный! Просто дальше уж некуда! Я остаюсь с вами. Я влюблена!» — «Хорошо, — скажу я, — пожалуйста, как хотите…»

Стучит ведро о кастрюлю. Звенят ложки и вилки в мешке. Звенит крышка чайника.

Мы выезжаем из города. Куда ни глянь — вышки. Целый лес вышек. Где-то здесь должен быть дядя Али. Может быть, он меня видит.

Мы едем берегом моря. Лодки в море и на песке. И белые чайки над морем. И сети. И скалы.

Мы едем сквозь виноградники. Блестит дорога на солнце. А по бокам виноградники.

Мы едем совсем рядом с поездом. Мы мчимся, и поезд мчится — кто кого перегонит!

Едут навстречу нам машины. Мы едем навстречу машинам.

Идут навстречу нам люди. Мы едем навстречу людям.

Орет осел.

Кричат бараны, и блеют козы.

Кудахчут куры, кричит петух.

Наша дача уже совсем рядом!

11. НА ДАЧЕ

На даче у нас виноградники, инжирные и айвовые деревья, а за деревьями и виноградниками море синее, иногда зеленое, а когда дождь и ветер, — серое. Вот какое море! А песок под ногами горячий. Но к этому я привыкну. В прошлом году мне так жгло ноги — вы себе не представляете! А потом я привык и ходил себе сколько влезет. У нас на даче есть бык. Он в сарае. Его звать Алеша. Я видел его только в щелку сарая. Огромный бык. Рога — во! Говорят, очень злющий. Тетя Эля, хозяйка наша, рассказывала. Он сломал два забора, двоих забодал, много бед натворил. Бык страшнейший, ну просто жуть! Иногда он протяжно ревет. Тогда мне становится страшно. Я бегу от сарая подальше. Я хватаю палку и жду. Я готов его встретить отважно. Мы только вчера приехали, а тетя Эля уже нам сказала:

— Смотрите, наш бык опасен!

Мама сказала:

— Как опасен?

— Свирепый он. Не допускайте детей. Чтоб они дверь в сарай не открыли.

Мама сказала нам:

— Слышите?

Я-то дверь не открою. Вот Боба — он может. Что ему бык! Ему все равно. Странный он человек! Я не верю, что я был таким, как он. Хотя мне говорят, что я был таким.

Я сейчас стою в винограднике. Вижу поезд вдали, белый дым. Слышу стук колес. Кричат, кружатся в небе птицы. А солнце-то словно костер горит! Вся голова моя теплая. Мне бы в море сейчас!

Но мама меня одного не пускает. Очень жаль, что нет со мной братьев Измайловых!

Вон сидит на заборе мальчишка — весь черный. Нужно с ним познакомиться. Непременно я загорю, как он. Чего бы мне ни стоило!

Я стою в винограднике. Здорово, что мы на даче! Скоро наш виноград поспеет. Мы будем есть его сколько хотим. Пока не наедимся. Папа меня так учил: «Ты берешь в руки кисть. Вот так, а другой рукой ягоды рвешь. И кладешь их в рот. Ты набираешь их полный рот. Как можно больше. Потом — раз! — надави все зубами. Ты понял? Вот так едят виноград!» Каждый год он повторял: «Погоди, пусть он только поспеет! Я покажу тебе, как это делается. Пусть он только поспеет!» — «Это замечательно!» — говорил я. «Еще бы! — говорил папа. — К тому же ты можешь его сушить. Вон на той плоской крыше. Брезент расстели и суши. Зимой всех угостишь». Каждый год я собирался сушить. Но не сушил ни разу. В этот год я насушу два мешка, или три, или даже четыре…

Сейчас папа в городе, что же делать! У нашего папы работа. Он не может все время быть с нами. Приедет он только к вечеру. Я увижу издали поезд. Со всех ног я помчусь к калитке. Чтобы встретить его на дороге.

Я стою в винограднике. Скоро весь виноград поспеет, инжир поспеет, айва поспеет, гранаты поспеют…

Я даже стих сочинил:

Солнце светит, и море сверкает,Инжир и айва поспевает,И растет, и растет виноград,Как я рад! Как я рад! Как я рад!

Мама ищет меня по саду. Она держит за руку Бобу. Вы слышите? Мама зовет меня.