Артур Хейли - Перегрузка
Невероятно, но ему недоставало Иветты. Георгос размышлял — наверное, потому, что истекало ему самому отпущенное время, он становился сентиментальным. Его утешала лишь мысль о том, что никто из его друзей-революционеров никогда не узнает об этом.
Газеты сделали еще кое-что — они глубоко копнули его биографию. Один предприимчивый репортер разыскал в Нью-Йорке запись о рождении Георгоса. Так удалось выяснить, что он был незаконнорожденным сыном бывшей греческой кинодивы и богатого американского плейбоя по имени Уинслоу, внука зачинателя автомобильной промышленности США.
Шаг за шагом докапывались до всего. Кинобогиня никак не хотела признать, что у нее есть ребенок из опасения навредить своему уже сложившемуся кинообразу юной девушки. Плейбой же думал только о том, как бы избежать ответственности и ненужных осложнений. Поэтому Георгоса старались кому-нибудь сплавить. В разные периоды детства у него последовательно была то одна, то другая приемная родительская пара, но он никого из них так и не полюбил. Фамилию Арчамболт он получил от какого-то родственника по материнской линии. К девяти годам Георгос только однажды видел отца и всего три раза мать. Больше они не встречались.
В детстве его тянуло к родителям, но они из эгоистических соображений предпочитали его не замечать. Оглядываясь назад, можно было утверждать, что мать Георгоса оказалась более совестливой, чем отец. Она по крайней мере посылала Георгосу немалые суммы через афинскую юридическую фирму, что позволило ему поступить в Йельский университет, получить ученую степень, а впоследствии финансировать «Друзей свободы». Бывшая кинозвезда, внешность которой теперь была далеко не божественной, испытала потрясение, когда услышала от репортеров, на какие цели пошла часть ее денег. Парадоксально, но ей вроде бы льстило то внимание, которое проявили к ней теперь из-за Георгоса. Скорее всего потому, что, как кинозвезда, она, погрузившись в неизвестность, проживала в заштатной квартире в окрестностях Афин и много пила. Она также была больна, но не желала обсуждать природу своего недомогания. Когда ей в деталях описали деяния Георгоса, она ответила:
— Это не сын, а дикий зверь.
Тем не менее, когда женщина-репортер спросила ее, не считает ли она, что Георгос стал таким из-за пренебрежения им со стороны матери, бывшая актриса плюнула журналистке в лицо.
На Манхэттене постаревший плейбой, отец Георгоса, несколько дней избегал встречи с прессой. Когда же один репортер обнаружил его в баре на Пятьдесят девятой улице, он сначала отрицал любую связь с греческой кинозвездой, в том числе и свое отцовство. Когда же ему показали документальные подтверждения того, что Георгос — его сын, он только пожал плечами и проговорил:
— Мой совет полицейским — пристрелить этого ублюдка на месте.
Георгос как должное воспринял комментарии своих родителей. Ничто не удивило его, однако оба высказывания только усилили ненависть ко всему окружающему.
В последнюю неделю апреля Георгос решил, что настало время действовать. Он отдавал себе отчет, что ему не удастся бесконечно долго отсиживаться в своем укрытии. Два дня назад, отправившись за продуктами в маленький супермаркет, он ощутил на себе чей-то более чем просто любопытный взгляд. Георгос спешно покинул магазин. В то же время он учитывал и другое обстоятельство: те, кто слышал о нем и видел его фотографию, к этому времени должны были несколько забыть его внешность.
План, который разработал Георгос, заключался в том, чтобы взорвать огромные водяные насосы системы охлаждения на электростанции «Ла Мишен». Речь шла о той самой станции, где примерно год назад в форме Армии спасения он взорвал бомбу, повредившую энергоблок, который газеты называли Большим Лилом.
О существовании этих насосов он узнал, когда изучал справочники по энергетике, чтобы определить, где «ГСП энд Л» может оказаться наиболее уязвимой. Кроме того, он посетил инженерно-техническую школу Калифорнийского университета в Беркли. Там он выяснил, что к чертежам «Ла Мишен» и других электростанций может получить доступ любой желающий.
Будучи реалистом, Георгос понимал, что у него почти не было шансов, как это ему удалось однажды, проникнуть на «Ла Мишен» еще раз, поскольку охрану станции наверняка усилили. Хорошенько все продумав и при большой доле везения он все же мог бы проникнуть в насосное помещение. Одиннадцать находившихся там массивных мощных насосов имели ключевое значение для пяти энергоблоков, включая Большого Лила. Разрушив их, он на месяцы вывел бы из строя всю электростанцию. Это было бы все равно что перерезать «дорогу жизни».
Подобраться к насосам легче всего было бы со стороны Койот-ривер. «Ла Мишен» возвели непосредственно на берегу реки, что обеспечивало водозабор для системы охлаждения с последующим сбросом воды в реку.
Георгос планировал добраться до самой электростанции на надувной лодке. После этого он воспользуется аквалангом. Уж здесь-то ему не было равных — взрывным подводным работам его обучили на Кубе. Георгос определил по картам, что на фургоне он сможет подъехать почти вплотную к «Ла Мишен». Затем на пустынном берегу, в полумиле от станции, он подготовит лодку. А дальше ему поможет течение реки.
С большими трудностями будет связано возвращение к фургону по окончании операции, но об этом этапе он старался пока не думать.
Итак, он подберется к насосам под водой через металлическую решетку и две заградительные проволочные сети. Инструменты, чтобы проделать в них отверстия, хранились вместе с подводным снаряжением. Цилиндрические бомбы предполагалось закрепить на поясе.
Проникнув внутрь, он легко и быстро установит бомбы в корпусах насосов. Это был блестящий план, каким он и представлялся с самого начала. Оставался один-единственный вопрос — когда начинать операцию. Сегодня была пятница.
Взвесив все «за» и «против», Георгос решил — в следующий вторник. Он покинет Норд-Касл, как только стемнеет, проедет на «фольксвагене» примерно пятьдесят миль до «Ла Мишен» и сразу же станет готовить лодку. Теперь, когда решение было принято, у него стало тревожно на душе.
Квартира, маленькая, мрачная, скудно обставленная, напоминала тюремную камеру, особенно в дневное время. Но Георгос понимал, что появляться на улице просто для прогулки — глупый риск. Пожалуй, он посидит в четырех стенах до воскресного вечера, когда надо будет сходить в магазин за продуктами.
Георгос чувствовал, что ему недостает интеллектуальных упражнений для мозга, потому что враги захватили его старый дневник, а на то, чтобы завести новый, у него уже не было ни вдохновения, ни сил. Теперь ему оставалось только одно — кружить по трем тесным комнатам квартиры.
На кухне его взгляд остановился на конверте, лежавшем на газовой колонке. В нем была так называемая потребительская анкета, которая пришла по почте несколько недель назад. И откуда — из проклятого «Голден стейт»!
Письмо было адресовано некоему Оуэну Грейнджеру — под этим именем Георгос снял квартиру. Он внес квартплату за три месяца вперед, чтобы избежать неприятных вопросов о кредите. Георгос всегда все счета оплачивал немедленно, чтобы не привлекать к себе внимания. Неоплаченные счета возбуждали излишний интерес.
Один из пунктов этой вонючей потребительской анкеты настолько разозлил его, что он швырнул в стену чашку, оказавшуюся у него в руках. Чашка разлетелась вдребезги. Этот пункт гласил:
«Голден стейт пауэр энд лайт» приносит извинения своим клиентам за неудобства, вызванные трусливыми актами на объектах компании со стороны мелких и невежественных людей с высоким самомнением. Если вам известны способы, как покончить с такими атаками, пожалуйста, сообщите нам свои предложения.
Тогда же Георгос сел и написал яростный ответ:
«Террористы, которых вы самонадеянно именуете мелкими, трусливыми и невежественными людьми, совсем не такие. Они достойные, мудрые и убежденные герои, борющиеся с эксплуататорами народа. А вот вы как раз тупицы и преступники. Возмездие настигнет вас! Помните об этом. Когда наша революция победит, вас ожидают не какие-то там „неудобства“, а кровь и смерть…»
Строчки не помещались на отведенном для ответа листке, и Георгос взял еще один лист бумаги, чтобы окончить свой яркий ответ этим свиньям. Он собирался отправить свое послание во время одной из ночных вылазок и уже чуть было не вложил заполненную анкету в оплаченный почтовый конверт, который прилагался к анкете. Но внутренний голос подсказал ему: а вдруг тебя заманивают в ловушку? И он оставил уже заполненный вопросник на том же месте, где его и взял. Конверт был не заклеен, и Георгос вынул свой ответ.
«И все же написано здорово, — подумал Георгос. — Почему бы не отправить письмо? В конце концов, оно ведь останется анонимным».
