Анатолий Гладилин - Тень всадника
Ладно, главное, не паниковать. Я не знаю, что со мной. Давит грудь. Подышим. Спокойно подышим. Глубокий вдох. Глубокий выдох. Давит. Никогда раньше ничего такого не было ("Их логика: ведь раньше этого не было!" Из приговора.). Позвонить Дженни, чтоб подобрала по дороге, я же совсем недалеко. Она подъедет. Она точно не испугается моей сексуальной агрессии. Лишь подумает: "Ни хрена себе, женишок объявился!" Кому бы я позвонил, так это неулыбчивой бабе из ядерной медицины: "Вы же мне говорили, что по состоянию здоровья я пригоден к службе в десантных войсках?" Она спустится с этажа и, убежден, впервые улыбнется, со значением и без слов отсыплет мне горсть таблеток... "Ни хрена себе, - скажет Дженни, - как только его прижало, он зовет другую бабу!" Ты права, моя девочка. Без паники. Посидим, передохнем и тихонько потопаем. Потихоньку, полегоньку. Вот так. Давит грудь. Не страшно. Ведь не сдохну. А если сдохну, это тоже решение проблемы. Вернее, трусливое бегство от всех проблем.
Топаю. Топаю и думаю. Какой роскошный сюжетик может получиться. Вдруг мои акции как будущего директора Престижного Адреса так поднялись, что Дженни перед официальным коктейлем (туда успеется!) устроит коктейль на дому и небрежно спросит: "Мне надо стриптиз делать, чтоб завлечь тебя в постель?" А я отвечу: "Спасибо, моя девочка. Только сначала вызови "скорую помощь".
Перспектива "роскошного сюжетика" придала мне резвости. Доплелся. Поднялся на четвертый этаж. Дженни красноречиво взглянула на часы, но ничего не сказала. Элей занималась Линда. Дженни, в чем-то умопомрачительном, наводила в своей ванной последний марафет. Я попросил позволения зайти в ванную к Эле, чтобы сполоснуть рожу (а были наполеоновские планы принять душ). Зайти в ванну к Эле позволили. А почему нет? Там в принципе не должно быть никаких следов темно-зеленого костюма и неожиданных объектов. Потом светская беседа с Линдой. Эля показала свои новые рисунки. Дженни фланировала между ванной и гостиной, отдавая ЦУ, и я чувствовал, что все ее антенны периферийного зрения включены, ей было любопытно наблюдать мою реакцию, ведь впервые после моего скандального вторжения в то роковое утро я был допущен в святая святых. Боюсь, я ее сильно разочаровал. Ни волнения, ни дрожи в голосе, ни чрезмерного ажиотажа не проявлялось. Может, она объясняла себе это моей профессиональной выучкой, умением брать себя в руки. На самом деле ничего нарочитого в моем поведении не было. Просто я еще не знал, не понял - сдохну или на этот раз пронесет?
И в "понтиаке", сидя рядом с моей ненаглядной, я был на редкость сдержан. Что подумала Дженни? Не знаю. Я тупо прислушивался к себе. Давиловка не отпускала.
Прибыли. Отметились. Прошлись вдоль и поперек. Многократно сказали "чииз". Я с ходу, вопреки всем своим привычкам, глотнул полную рюмку коньяка. Повторил. Дженни на меня подозрительно покосилась. Обычно на светских раутах она моментально уносилась "в вихре вальса", и я тревожно шарил глазами по пестрой толпе, гадал, не уволокли ли мою девочку в какое-нибудь помещение, где дверь запирается на задвижку. Сегодня, как на грех, она была паинькой, не отставала от меня ни на шаг, видимо, решив, что я замыслил какой-то фокус. Верно, замыслил. Я хотел отволочь в сторонку какого-нибудь джентльмена предынфарктной комплекции и сказать: "Дяденька, у тебя же карманы набиты сердечными лекарствами, выручи, дорогуша, поделись малость". Но ведь не при Дженни...
- Что желаете, сэр?
- Коньяк. Да, да, доливайте еще.
Ее глаза потемнели. Какой грандиозный мне предстоит мордобой после общественного мероприятия! Начнет так: "Когда ты меня просишь где-нибудь присутствовать и соответствовать, я соответствую. А я тебя лишь раз попросила соответствовать, так ты устроил спектакль, напился по-свински якобы с горя и "от несчастной любви".
И тут появился главный "чииз", тот самый, который ахнул, узнав адрес, и ради которого - "чииза", а не адреса - меня привели сюда. А могли бы прийти с темно-зеленым костюмом или с неопознанными объектами, нет, не ценишь ты к себе хорошего отношения!
Я раскрыл рот, чтоб обменяться дежурными глупостями. И ничего, вписался в образ. Клянусь, провел диалог на уровне, удивив даже Дженни своей внезапной бойкостью и жизнерадостностью. А почему, спрашивается, мне не радоваться, если я наконец понял, что буду жить?
Отпустило. Перестало давить.
В общем, я так озадачил Дженни своим поведением, что:
1) никаких мордобоев или упреков не было (собственно, а за что?);
2) настояла (я, правда, сопротивлялся слабо) и отвезла меня до трехпалубного корабля.
N.В. Было впечатление, что доставка на дом не входила в ее первоначальные планы. Первоначально предполагалось продолжить приучать капризного субъекта к самостоятельным передвижениям по Л.-А. с педагогической целью доказать преимущество передвижения на собственном драндулете. Почему такая смена настроения? Более того, было впечатление, что мне могут предложить "роскошный сюжетик", то есть не просто доставку, а доставку товара на дом, - такой вариант явно обдумывался по дороге - и я, как мне казалось, был уже во всеоружии: умрем, но не посрамим чести драгунского полка.
Во дворе дома ритуал прощания. И опять же по глазам Дженни я увидел, что она заинтригована. Ну не было у меня соответствующей моменту морды служащего похоронного бюро. То есть она поняла, что меня одинаково устроит - поднимется ли она в студию или оставит меня в покое. Такие нюансы женщины интуитивно чувствуют. Естественно, она укатила, помахав лапой из окошка.
"В каюте без компании" я размышлял на оригинальную тему: все мужики сволочи и обманщики. Наплетут девушкам с три короба, а когда предстоит выбор муки душевные или физические - инстинктивно предпочитают вздохи при луне.
* * *
Неделю я ловил своего коварного врага. Выходил каждое утро, делал километровые круги, замысловатые петли, все дальше удаляясь от дома. Постепенно наращивал темп. Вечером повторял все снова, избегая мелких провокаций: резких движений, рывков, пробежек. И не оглядывался. Зачем оглядываться? Мой коварный враг не прятался в темных кустах, не крался по пятам, не дышал мне в спину мой коварный враг сидел во мне самом, и я ждал, когда же он изволит высунуться и что этому способствует. Наверно, я нелепо выглядел со стороны, как и любой человек, который идет, не замечая ничего вокруг и прислушиваясь лишь к самому себе (И где-то я таких людей видел. Где? Не помню), однако Лос-Анджелес хорош тем, что некому тут наблюдать странных бездрандулетников, слоняющихся в это время суток.
Коварный враг затаился.
Тогда я отшагал некое число км в одном направлении, рассчитывая, что злодей использует фактор усталости, неуверенности (обратно далеко топать) и начнет давить, душить и пакостить. "Ни хрена", - как сказала бы Дженни, хотя Дженни так никогда не говорила. То есть она так говорила в наших диалогах, которые я репетировал во время своих маршрутов. Даже не диалогов - моего прочувственного прощания, где я солировал, - дескать, моя посудина дала течь, и я отчаливаю, и, дескать, с медицинскими проблемами мне надо обращаться не к тебе, а по другому адресу (по какому - умалчивал), и где - в диалогах, а не в адресе - Дженни доставались лишь короткие реплики.
Так вот: ни хрена!
Ну, если ни хрена, то какого хрена? Просто мнительность, невроз и прочие возрастные явления, с которыми, увы, мне еще предстоит сталкиваться, но не более того.
Позвонила Дженни:
- Ты куда пропал?
А ведь действительно пропал. Гоняясь за призраками и занимаясь декламацией в призрачном мире, я как-то забыл, что живые люди тоже существуют.
- Дела, - ответил я, - дела, связанные с культурным фондом.
Как бы между прочим сообщил о визите к Сане. При упоминании Зины мне показалось, что на другом конце провода подпрыгнули. Однако я подробно обрисовал тамошнюю ситуацию. Оргвыводов не последовало. На другом конце провода ограничились соответствующими словами.
- Кстати, - продолжал я по наитию, - мне нужна будет секретарша. Честная баба, которой можно доверять. Пожалуй, сманю у тебя Кэтти или Ларису. Как ты на это смотришь?
Мне сказали, что это неплохая идея. Деловыми качествами они, конечно, не блещут. И вообще, ленивы, их надо палкой подгонять. Зато на них можно положиться, не продадут, в этом смысле она их проверила. И к тебе, герр профессор, они относятся с уважением. Да, да, очень неплохая идея, она еще подумает, кто из них более подходит для такой работы. Учти только, что они, конечно, продадут, если им заплатят большие деньги, но какой дурак им заплатит большие деньги?
И несколько поспешно положили трубку.
Раньше подобная поспешность навела бы меня на мысли, что кто-то на Диккенс-стрит дает волю рукам и кому-то невтерпеж. Но я успел приучить себя, что в моем воображении на Диккенс-стрит в полдесятого вечера опускается занавес (сейчас было без двадцати десять), Дженни, по идее, должна спать (ей же рано вставать!), а я, как дисциплинированный зритель, под занавес не заглядываю. Дисциплинированному зрителю объявили: "Финита комедия" - и он бежит занимать очередь в гардероб, чтобы получить свою шубу или тюбетейку. Но что бы там, за занавесом, ни происходило (Интересно - что? Угадай с двух раз. Правильно, с грохотом снимают декорации), Дженни продолжает размышлять... Неужели? Хотя, если она спит, тогда, конечно, ей снится странная метаморфоза: растерзанная добыча пылившаяся в кустах за ненадобностью, вдруг оживает, стряхивает пыль с ушей, поднимается, зализывает раны и собирается куда-то отваливать. По логике пусть катится на все четыре стороны! Но по женской логике, пример которой мне только что продемонстрировали, добыча, пусть не первой свежести, спрятана про запас, однако все равно своя и надо как-то реагировать. Как?
