ГУМИЛЕВ Николаевич - СТРУНА ИСТОРИИ
Правда, это — короткий процесс, но ведь это относится и к длительным процессам. Вот об этом мы и поговорим.
* * *Возьмем, к примеру, Францию, поскольку она у нас есть на этом плакате. Сначала французы, как народ, в IX веке выделились из общеевропейского даже не единства, а смеси народов. Затем они подчинили себе территорию современной Франции, за исключением современного Эльзаса, и сделали Париж столицей. Долгое время, с IX века до XIV:
— Париж был столицей — чисто номинально;
— Тулуза была — богаче;
— Марсель — активнее;
— Бретань — была совершенно непокорна и все время боролась против французов, и французских королей, и французских феодалов.
Но к XV–XVI векам это разнообразие стало переходить в общее однообразие. Почему?
Мы теперь знаем. Разобрав фазу надлома, мы видим, что большая часть пассионариев или погибла, или принуждена была эмигрировать. Особенно в XVI–XVII веках эмигрировало много французов-протестантов, которых французы назвали — гугеноты (они сами обижаются на это). Они уехали:
— кто в Голландию;
— кто в Южную Африку;
— кто даже в Россию.
Например, известная фамилия Скалон, очень известная, были и служащие, офицеры, сейчас ученые, зоологи — это гугенутские фамилии. Я недавно говорил с одним Скалоном, который у нас защищался, и пришел меня проведать. И у него чисто кальвинистский подход. Хотя он сам, будучи географом, представления не имеет о кальвинизме. Традиция как-то через гены передается. И в мелочах, в деталях он сохранил свой психологический настрой и свой психологический рисунок. Это было очень смешно, он удивился, когда я ему это объяснил. Он-то, конечно, истории не знает, но не огорчился.
Так вот, вернемся к Франции, к XVII веку. Когда кончились религиозные войны, — очень жестокие, то возник вопрос о том, как их понимать? Что это за Религиозные войны0.
Оказывается, что протестантами, врагами католиков были:
— вандейцы — в устьях Луары;
— гасконцы — в низовьях Гаронны;
— провансальцы — в Севеннах и по берегам Средиземного моря.
И наоборот, рьяными католиками были:
— потомки франков между Луарой и Марной с центром в Париже;
— ну, и другие города были — очень католические: Анжер, Орлеан.
Они боролись сами, не зная за что. Потому что разница между кальвинистским исповеданием и католическим, — она очень принципиальная, но очень — сложная.
Как и почему совершается всё в мире?
Кальвинисты говорили: «Все предначертано Богом».
Католики говорили: «Нет! Бог только дает возможность людям действовать, но очень много зависит от их поведения. А надо поэтому все время обращаться к Богу, ходить в церковь и причащаться. Ну, хотя бы раз в год».
А кальвинисты говорили: «Это всё ни к чему! Потому что всё равно, будешь причащаться или нет. Раз ты предназначен к вечному спасению, — ты спасешься».
Собственно, спорить об этом можно было в Сорбонне или Женеве — в университете протестантском. А обыкновенным людям — крестьянам, офицерам французской армии, солдатам, негоциантам — на это должно было бы абсолютно наплевать. И тем не менее, они боролись со страшной силой.
(Л. Н. Гумилев переходит к плакату «Структура этносферы» и показывает по нему. — Ред.)
Но когда мы кладем это на карту и выясняем, какие субэтносы принимали участие в борьбе, то мы видим, что французы-парижане были в основном католики. И ярые католики — члены Лиги, которые убивали всех, кого заподозревали только в недостаточной приверженности к католицизму, в том числе и королей своих. (Л. Н. Гумилев перечисляет и загибает пальцы на руке. — Прим. ред.): трех Генрихов — одного Лотарингского герцога, — потомка Карла Великого; другого — Валуа и третьего — Генриха Бурбона, — зарезали.
А против них были: бретонцы, гасконцы; бургундцы уже к этому времени — скисли. Эльзасцы были тоже католики, но они — за пределами Франции были. Ворманцы были католиками, провансальцы — были противниками их.
Но когда кончилась религиозная война, кончилась она компромиссом. Победивший вождь протестантов Генрих IV сказал: «Париж стоит мессы» (пошел в церковь, помолился там или постоял обедню, принял причастие из рук католического священника и после этого короновался при полном сочувствии всех), то во Франции победившей оказалась партией не протестантская и не католическая, а так называемые «политики», которые говорили: «Мы — французы, мы — спокойные люди, мы — храбрые люди, мы — трудолюбивые люди, мы — талантливые люди, чего нам из-за этого спорить?»
Это была третья партия — индифферентизм. А индифферентизм с чем связан? — Конечно, с отсутствием страстности, с отсутствием горячности! С отсутствием стремления настоять на своем, то есть это антипассионарная система совершенно. Так.
И политики оказались у власти, и долгое время (весь XVII и XVIII век) они были у власти.
Благодаря этому Франция превратилась в страну, довольно монолитную:
— Аквитания уже не отличала себя от Иль-де Франса;
— Бретань, в общем, согласилась, хотя и кисло;
— гасконцы побежали служить при дворе французских королей, эти нищие бароны;
— провансальцы и марсельцы начали торговлю по Средиземному морю;
— лярошельцы (это Аквитань) развили корсарство на Атлантическом океане и грабили всех — и испанцев, и англичан, и всех, кого могли. Самый разбойничий город был Ля-Рошель. Ну, вот.
То есть они выкинули излишнюю энергию за пределы своей страны.
Но никогда не бывает так, чтобы не было представителей или жертвенности (бывали такие); или стремления к идеалу победы и успеха, — бывали и такие и до сих пор есть.
Таким был де Голль[693] — он стремился к идеалу победы, не за себя он воевал со страстностью, хотя в это время — Франция — куда там! — упала общая пассионарность системы.
В одной книге я прочел, что Наполеон, всем известный, вызывающий общее изумление — герой, победитель, завоеватель, — он был по своему складу примерно такой, как современники д'Артаньяна, описанного Дюма. Если бы он жил в то время, в XVII веке, так он ничем бы не выделялся, был бы просто артиллерийский офицер. Ну, дослужился бы, может быть, до генерала. Но ничего особенного бы он не сделал и не вызывал бы никакого внимания и удивления, потому что генералов тогда было очень много.
А среди этих обывателей, некоторые из которых — с риском для жизни, а большинство — без риска для жизни, искали благосостояния, благополучия, — он выделился. И поэтому он смог организовать этот вялый народ (именно потому что он стал вялым), организовать в одну свою Наполеоновскую монархию. Завоевал Западную Германию, Италию, попытался завоевать Испанию, Россию, — но тут у него номер не прошел. Почему?
А вот интересно почему?
Испанцы, как известно, потеряли очень много людей, когда завоевывали Америку, сражались за католицизм в Нидерландах, с турками на Средиземном море. Они потеряли большое количество пассионариев, но сохранили целостность системы, просто снизив уровень.
Дон-Кихоты уехали в далекие походы, Санчо Пансы разбогатели и, так сказать, вели себя вполне пристойно. Уже к 1700-м годам Испания потеряла свое первенствующее положение в мире, и ее владения смог присвоить король Людовик XIV.[694]
Против него выступили англичане, голландцы, немцы, кремонцы, португальцы. Они сказали, что такого усиления Франции они не допустят. Шла война за испанское наследство (с 1700 г. — Ред.), кончилась она Раштаттским договором в 1714 году. Причем война была, в общем, вничью.[695] Испанцы были очень не против, поскольку у них пресеклась династия,[696] принять короля из Франции. Был король из Австрии — Габсбург, сейчас из Франции — Бурбон… Но жить-то он им не мешал! И поэтому они отнеслись к нему довольно спокойно. И поэтому война закончилась. Правда, тем, что хотя Испанию и Францию не объединили и они остались — в союзе, Филипп, внук Людовика XIV, оказался испанским королем.
