Китлинский - Клан – моё Государство 5
– Должно быть вроде. Минюст меня аттестовал по полной программе при вступлении в должность, но я у них не получаю ни копейки и потому мне всё равно, какое они мне должны дать звание. Согласно штатного расписания эта должность генеральская. Двадцать тысяч зэка у меня в армии. Что вас так удивило? У Егора Гайдара дед был, судя из биографии, почти в таком же звании, как я сейчас, возрасте.
– Да нет, не удивило. И лагерь…, нам всё пояснили. И что, в самом деле, никто не бежал ни разу?
– Вы бы своих знакомых увидели по прибытии сюда! Кожа и кости, в глазах страх. Сейчас они оклемались, стали на людей похожи. Лагерь не рай. Ну, куда они побегут?
– А уголовные?
– И эти не побегут. У всех вечное без права амнистии. А где жизнь дожить, тут или в том, где тебе глотку готовы за пайку перерезать, не мне судить, их бы и спросили.
– А свидания не запрещены? Частые.
– Сколько угодно. Только работу свою делай. Потому на посиделки даю два часа. Регламент, как таковой, отсутствует. Если жена или знакомая, то даю трое суток в специальном балке, но не чаще раз в месяц. Матери кой к кому приезжали уже. А вот жёны нет. Не из декабристок себе выбирали. Вру. Одна приезжала бывшая. Развелась с ним ещё в начале 1992 года. Вот она приехала бывшего мужа поддержать. Да и у некоторых жёны сидят тоже.
– Мы спрашивали у них, кому принадлежит идея такой частный лагерь построить, но они отмолчались. Странно как-то отмолчались.
– Карпинский и организовал. Какой тут секрет!? А вам они не сказали потому, что только тут поняли, что за всё сказанное надо отвечать. Не знают же они наверняка, что именно он хозяин, вот и молчат. Специфика.
– Но случаи какие-то бывают? Драки, разборки.
– Этого не было ни единого раза. Покойник один был.
– Убили?
– Нет. Сам повесился.
– Кто?
– Филипов. Молодой. 32 года отроду. Работал в каком-то промышленном министерстве. Я дела его не читал. Мне не положено. Мне дают данные простые. Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, размер срока и всё. Статья, за что осужден, мне не надобна. Чтобы не сложилось превратного к человеку отношения. Для меня они все одинаковы. Все зэка, а это – ограничение в правах. И всё. Весной ко мне подвалил один из уголовных. Старый. Полста по лагерям. Начальник, говорит, краем уха слышал, что у вас в Аян маленький самолёт летает. Прошу тебя первый и последний раз, отпусти туда на пару дён. Смотрю на его данные, он родом оттуда. Это на побережье Охотского моря посёлок. Спрашиваю, что там забыл, мол. Могилу матери, говорит, хочу посетить. За всю жизнь, говорит, я ей открытки не послал, хоть был богат временами несказанно. Хоть на могиле перед её душой повинюсь. Отпустил я его. Он ко мне по возвращению притопал. Есть в каждом из них человеческое, но глубоко сидит. Так вот он приходит, сел на табурет и молчит. Что, говорю, опять не так что-то. Я тебе слово, говорит, начальник дал, больше ничего не просить. Было, отвечаю ему. Так и не прошу, но не могу тебя подвести, ты для меня сделал добро и не могу тебе гавно подкладывать. Отправь меня, просит, под любым предлогом в обычный лагерь, хочу быстро умереть, нет мне прощения. Я, говорит, и тут мог бы руки на себя наложить, но…, но тебе западло не сделаю. Вору до сучизма опускаться нельзя. Слово есть слово. Вот так!
– Отправили?
– Да. Его уже нет в живых.
– Вы знали, что он покончит с собой, и отправили?!!
– Знал и отправил. Серьёзный они все контингент. Очень. Я его не потому отправил, что боюсь взысканий за самоубийство его, а потому, что его осмысленный выбор уважаю. Он мне сказал тогда, что в таком раю не могу гадить, мне, мол, надо в дерьме поганом сдохнуть и так, чтобы следов не осталось, чтоб как собаку зарыли.
– Я вас понял. Вы нам не так просто освещаете,- Лукин снял очки и протёр линзы носовым платком.- Сопоставляете, да? Два случая. И первый не в пользу наших бывших коллег. Ведь так?
– Зря вы увидели подвох в моём рассказе. Нет его. А то, что один повесился тут, а другой не захотел, ничего не выводит. У Филипова была черепно-мозговая травма. Его по голове в следственном ударили. Были нарушения в работе мозга. Явные. Экспертизу я ему назначил. Выявили гематомку. Её можно было тут удалить без проблем. Он матери написал и она прилетела. И прилетела для того, чтобы ему сказать, что, мол, отец тебя из своей жизни вычеркнул и желает тебе, сукиному сыну, быстрее сдохнуть. И он в петлю башку сунул. И тут, оба случая чем-то похожи, но не в том, что вы себе подумали.
– А от ответа на вопрос всё-таки ушли.
– Какого?
– Почему они молчат.
– Я на это внимания не обращаю, мне с ними общаться не приходится, да и лезть в душу – последнее дело. Можно предположить круговую поруку.
– А в чём её суть?- не понял Лукин.
– Поймёте ли вы, не знаю.
– Попробую.
– Несколько месяцев назад в шахте случился обвал. Отрезало насколько человек в забое. Все осужденные. Что жизнь человеческая весит, все отбывающие знают – ни гроша. Ну, кто зэка с вечным будет потеть, чтобы отковырять? Приехал Карпинский, осмотрел завал и пригласил в компанию поиграть со смертью добровольцев. А там, малейшая оплошность – смерть. Они добрались до заваленных в забое, но кровля вся рухнула, окончательно их от мира отрезав. Месяц мы к ним по мышиному пробивались сверху. Бурили станками ходы. И весь состав лагеря лёг в круговую поруку. Стыд, уважаемый, тоже учитель.
– Почему стыд?
– А они подумали так. Вот человек, имеющий в жизни всё и не всегда честным путём, ну не как мы, поскольку нас система обрила наголо, а его не смогла, который в риск лезет за жизнь чью-то, не стоящую медного грошика. И поняли, что для него это не риск вовсе, а обычное правило, и именно из-за этого соблюдаемого правила, система его не нашла и к стенке не поставила. От сего вывода и наложили они на себя табу. Закон тут простой. Раз ты так не можешь поступить – молчи.
– Рискнуть или жить по такому жестокому правилу?
– Риск разным бывает. И дурацким тоже. Я лично считаю, что с его поведение – дурацкий риск. У него врагов в мире уйма, и он, не смотря на это, пренебрёг, мало того, свою жизнь им доверил без страха. Не потащись он в шахту – мы бы не смогли семерых отрезанных спасти. Нет, мы бы их в конечном итоге отковыряли, но мертвыми. Их бы, останься они без поддержки, кровля завалила. Опыта поведения в шахте у них ноль, а потому они бы нарвались на обвал на все сто процентов. В шахте жизнь спасает только опыт.
– Теперь понял. Он им показал, что честь и достоинство не может быть разменной монетой. Они либо есть в человеке, либо их нет.
– Где-то так,- кивнул начальник лагеря.- Вот молчание стало признанием ими его превосходства.
– Боюсь, что всё это ваше предприятие президент закроет,- сказал Лукин.
– О! Я же вам главные новости не рассказал. Заморочили вы мне голову. Самолет премьера улетел. И все тоже покинули наши места.
– Доберёмся, не дети,- ответил Лукин.
– Улетел без премьера.
– А он что тут остался?- вступил в разговор Гусев.
– Не по доброй воли. Его служба безопасности арестовала. Ему хватило мозгов написать заявление, что именно он пригласил сюда вражеских агентов, и его взяли под стражу. Зачли ему права и посадили за решетку. Мама моя родная!! Каким же надо быть кретином, извините за выражение, чтобы самому себе бацнуть статью об измене Родине? Начальник нашей службы безопасности шутник адский. Я говорит, для хохмы брякнул, чтобы он написал и взял на себя, а он лист берёт и строчит. Прочитал, говорит, я эту писанину, зачел ему права и арестовал. К вечеру тут будет генеральный прокурор.
– Американцы от всего откажутся, а при их оборотистости ещё и выгоду извлекут для себя,- высказал свою точку зрения Лукин.- И международный скандал страшнее, чем внутренний, связанный с арестом премьера.
– Янки скандал поднимать не будут. Пресса у них пошумит и смолкнет.
– Они от своих сотрудников, кем бы те не были, никогда не отказываются. Сейчас раскрутят маховик интриг до предела,- Лукин покачал головой, как бы говоря, вай-вай, что же мы наделали.
– Эт точно. Отказываться не стали. В спешном порядке дали подтверждение, что это их люди и настоятельно просят сильно не обострять.
– А вот это что-то новенькое!!- удивился Лукин.
– А их сотрудники попались с поличным. У обоих изъяты видеокамеры со встроенными микродубляторами, на которые переписывалось всё, что камеры снимали. Трюк старый, как прошлогодний снег. По нашим законам это пятнадцать лет лагерей. Русским языком они владеют прилично, и я их работой обеспечу,- начальник лагеря хохотнул.
– А обменять их?- спросил Лукин.
– Это невозможно. Они мелкие агенты и не имели даже страховочного варианта.
– В чём он заключается?- поинтересовался Лукин.
– Это госслужащие. Разведчики тоже таковыми являются. Они могут в своей стране перейти из АНБ в министерство финансов или даже Госдеп на работу. В рамках США это нормальное действие. Для этого достаточно прошения отпечатанного, но с личной подписью и вас примут в иное ведомство. Но только внутри вашей страны. А в нашем случае всё иначе. Их перекинули из АНБ в министерство экономики без официальной процедуры. У себя они могут поступать и так. Скажем и в минэкономике нужны специалисты понимающие в системах безопасности. А тут оказия подвернулась, просунуть пару человек к нашему премьеру в советники. Тогда надо было провести обратную процедуру, ибо то, что есть у вас, для других – фиговый листок. Это значит, что фактом подтверждающим, что они ни есть сотрудники АНБ, может быть для нас их письменное заявление, написанное от руки, точнее прошение об отставке, на имя своего шефа. Если оно есть, то тогда они тут номинально не разведчики. Человек ушёл там со службы в разведке и волен обустраиваться, где хочет. Его можно иметь в виду, как скрытого агента, не более. Вот такая писулька, и есть страховочный вариант. При таком раскладе, они получили бы тут по три года от силы, за сбор секретной информации в не положенном месте, а отбыли бы года по полтора с последующей высылкой на свою территорию. А они таких заявлений там не оставили. Теперь им по полной программе придётся отвечать.
