Айрис Мердок - Ученик философа
«Он знает», — подумал Том. Но теперь он слышал тихий разговор Дианы и Джорджа. Сосредоточившись, он мог бы разобрать слова. Нужно вылезать из шкафа, подумал Том; если Джордж найдет меня тут, среди этих платьев, я этого не вынесу, это испортит мне всю жизнь! Он отодвинул дверцу и очень тихо шагнул из шкафа. Дверь гостиной была закрыта, голоса все звучали, Том шаг за шагом подвигался к двери квартиры, которую Диана оставила открытой. Он уже воображал, как будет красться вниз, тяжело опираясь на перила, медленно и осторожно ставя ноги на ступеньки, потом дверь на улицу и свобода. И тут он сообразил, что оставил плащ и шляпу на полу в гостиной.
Том пресек первый порыв — бежать. Бежать теперь было нельзя. Может быть, Диана увидит и спрячет ужасные улики, но вполне вероятно, что и нет. Он подумал: ей будет хуже, если Джордж увидит их, когда я уйду, теперь нельзя уходить, нужно повидаться с Джорджем, нужно сойтись с ним лицом к лицу и попытаться объяснить, Боже, зачем я сюда пришел! Я только и делаю, что порчу людям жизнь…
Том сделал глубокий вдох и открыл дверь гостиной. Он встал в дверях.
Джордж и Диана стояли у софы, держась за руки. У них был странный, официальный, какой-то старомодный вид, как на старой фотографии или в старом фильме. Они повернулись к нему. Лицо Дианы с широко открытым ртом и глазами выражало ужас. Лицо Джорджа, на миг — чистое удивление. Он отпустил руку Дианы. Потом не очень естественно, словно играя на сцене, преобразил лицо в сморщенную маску негодования и гнева.
Том поднял руку открытой ладонью к Джорджу. Он сказал:
— Джордж, прости меня, пожалуйста. Я пришел сюда повидаться с Дианой — спросить у нее кое-что насчет мисс Мейнелл. Я здесь первый раз в жизни. Я никогда раньше не разговаривал с Дианой, мы только один раз обменялись несколькими фразами в Купальнях, — (Том чувствовал, что нужно быть правдивым, на случай, если их видели.) — Я пробыл здесь всего минут десять и уже собирался уходить. Диана ни в чем не виновата. Она не хотела впускать меня в квартиру, а когда я пролез силой, умоляла меня уйти. Это я во всем виноват. Я просто взял и силой влез в квартиру. Диана тут ни при чем.
Джордж отступил от Дианы и стал смотреть на нее, словно ожидая, что она заговорит, но она потеряла дар речи от страха. Она застыла, отвернувшись от них обоих. Джордж нахмурился, насупил брови, опустил голову. Увидел на полу плащ и шляпу Грега Осмора. Схватил их и пронзил гневным взглядом. Смял вещи в ком и двинулся к двери. Том резво отступил с дороги. Джордж вышел на лестничную площадку, бросил ком одежды перед собой и пинком вышвырнул из квартиры, вниз по лестнице. Он вернулся в гостиную и надвинулся на Диану, не обращая внимания на Тома. Он сказал:
— Сядь. Сядь вон там.
Он указал на стул у стены, рядом с пианино. Диана повиновалась, прижав руки к шее. Она сняла металлическое ожерелье и положила его на пианино.
— Джордж, послушай, — начал Том.
— Кто такая мисс Мейнелл? — спросил Джордж, все так же хмурясь.
— Хэтти Мейнелл, ну, знаешь, внучка Джона…
— А, эта. Если ты ее называешь мисс Мейнелл, тогда Диану надо называть миссис Седлей. Разве не так? Что ты хотел знать про Хэтти Мейнелл?
— Ох, Джордж… я попал в такой жуткий переплет… и я вел себя как идиот… не сердись на меня… я только хотел знать, ты и Хэтти, вы… знаете ли вы друг друга…
— Нет, — ответил Джордж, — Я с ней не знаком. Я ее видел на том пикнике и еще в прошлую субботу в течение примерно минуты, а потом она открыла окно и вы все запели. Твои десять минуте миссис Седлей были гораздо длинней и, я полагаю, интересней, чем все мое общение с мисс Мейнелл. Доволен?
— Миссис Седлей сказала, ты видел, как она раздевается, — наверное, это было у моря…
— Миссис Седлей надо бы меньше распускать язык. Я видел ее единственный раз в нижней юбке, в бинокль, из Белмонта. Теперь ты доволен?
— Да.
— Ты мне веришь?
— Да, Джордж.
— Что тебе до этой профурсетки? Она твоя любовница?
— Нет. И она не профурсетка.
— Судя по твоим вопросам к миссис Седлей, ты слабо веришь в добродетель этой девицы. Может, сейчас она и не профурсетка, но, несомненно, скоро ею станет, так что поторопись.
— Она невинная девушка…
— В самом деле? Ну что ж, может, и так. Я против нее ничего не имею. Из-за нее… я получил замечательное письмо… от Джона Роберта…
Он издал странный смешок, похожий на вздох.
— Ты знаешь, что Ящерка Билль только что умер?
— Да. А ты откуда знаешь?
— Это уже облетело все пабы. Странно, как всем не все равно… то, что он умер… может быть, это знак…
— Я только собирался с ним поговорить, — сказал Том, — и тут он умер. Джордж…
— Что?
— Пожалуйста, не делай никому плохо. Ни мне. Ни миссис Седлей. Ни себе.
— Ты же сказал, что собирался уходить, так чего ты не уходишь? Ждешь, чтобы я спустил тебя с лестницы вслед за твоими шмотками?
— Я рад, что ты получил хорошее письмо от Джона Роберта.
Джордж начал наступать на Тома. Том проворно отступил обратно в дверной проем. Джордж остановился перед братом и положил руки ему на плечи. Он посмотрел вверх — он был ниже Тома — и заглянул ему в глаза. Том с изумлением смотрел на круглое мальчишеское лицо Джорджа, теперь сияющее, лукавое, словно его что-то позабавило. Джордж выглядел как человек, охваченный приливом эмоций, готовый закричать от радости из-за каких-то замечательных новостей, великого достижения или открытия.
Том хотел сказать что-нибудь подходящее, выразить свою любовь, потому что вся его любовь к брату внезапно, страстно ожила при виде странного сияния этого лица. В то же время он думал, не сошел ли Джордж наконец с ума, на сей раз бесповоротно.
— Милый Джордж…
— Проваливай, Том. Давай. Вали.
В следующее мгновение пальцы Джорджа яростно впились Тому в плечи, причем взгляд излучал все тот же ясный свет. Том повернулся, бросился через прихожую, в дверь, которую Джордж оставил открытой, скатился по лестнице, споткнулся о плащ и шляпу Грега, которые валялись внизу. Подобрал их, вывалился на улицу и захлопнул дверь.
Во внезапной тишине улицы, залитой светом фонарей, он остановился. Постоял немного, с ужасом ожидая, что раздастся жуткий вопль. Но тишина все длилась.
— Ну, детка, вылезай из-за пианино.
Диана встала и сделала шаг вперед. Джордж сел на софу, вытащил из кармана письмо и принялся его читать. Он сказал:
— Налей мне выпить, пожалуйста.
Диана плеснула виски в собственный пустой стакан и сунула Джорджу. И застыла неподвижно, глядя на него. Он отхлебнул виски, продолжая читать письмо. Потом поднял взгляд.
— Что такое? А, ты из-за Тома. Иди сюда, сядь со мной. Что ты так боишься? Не надо. Иди, сядь.
Диана села рядом, и он обнял ее одной рукой за плечи. Она зарылась лицом в рукав его плаща.
— Я думала, ты меня будешь винить за Тома.
— Но ты же не виновата, верно? Верно?
— Да. Он правду сказал.
— Ну и ладно. Забыли про Тома. Поцелуй меня.
Джордж был не очень пьян. То, что ему не сразу удалось вставить ключ в замок, объяснялось не опьянением, а тем прозаическим фактом, что дверь располагалась в темном проеме. Правда, настроение у Джорджа было очень необычное.
Он получил розановское несдержанное письмо сегодня утром (то есть в четверг). Джордж не видел ни одной из местных газет и понятия не имел о «скандале», соединившем его и Хэтти. Он что-то понял из несвязных громов и молний розановского письма и решил, что Хэтти пожаловалась деду на его вторжение, каким-то образом связав его с буйством вокруг Слиппер-хауса. Он также понял, что в «Газетт» написали о желании Розанова поженить Тома и Хэтти (Джордж решил, что это полный бред, и даже думать на эту тему не стал). Причина письма не слишком занимала Джорджа. Важно было само письмо, принципиальный поворот, новое и значительное явление в длинной истории отношений Джорджа с учителем.
Увидев на конверте почерк Джона Роберта, Джордж в первый миг понадеялся, что в письме будет что-то особенное, он точно не знал что — какой-то ответ на его надежды, доброе движение, что-то шутливое или ласковое. Он чувствовал: практически что угодно, возможно, даже упреки, напитало и согрело бы его сердце, может быть, даже (что бы это ни значило) исцелило бы его. Грубость послания, которое он трясущимися пальцами вытащил из конверта, глубоко потрясла его. Способность Джорджа толковать практически любое слово Джона Роберта как сигнал или поощрение была почти безгранична, но с этим письмом он ничего не мог поделать. Он привык к холодности философа, к его сарказму и раздражению. Этот почти бессвязный поток гнева и ненависти на время поверг Джорджа в прострацию, разбил наголову, словно Джордж не мог выжить в мире, где существовал и так проклинал его яростный ум Джона Роберта. Его отношения с Розановым неудачно сложились с самого начала, отравленные ревностью, унижением, страхом и неутоленным желанием. Однако эти отношения длились и, как бывает с подобными несчастливыми чувствами, стали источником жизни, фокусом надежд, стрекалом, шипом, но не кинжалом в сердце. Джордж нутром почуял в яростном письме Джона Роберта его решимость прикончить Джорджа абсолютно, исключить его полностью, как если бы философ на деле исполнил выраженную в письме угрозу убийства. Во всех предыдущих случаях реакция учителя была материалом, с которым Джордж мог что-то сделать. Но перед этим взрывом он был бессилен.
