Виктор Голявкин - Избранные
Ф а т ь м а — х а н у м. Очень веселый ребенок!
М а м а. Горе мне с ним.
Ф а т ь м а — х а н у м. У меня четыре.
М а м а. Я и забыла!
Они смеются. Но я не смеюсь. Ничего нет смешного. Тетя Фатьма говорит мне:
— А ну расскажи, как ты там танцевал?
— Я маленький был, — говорю, — и не помню.
— Очень быстро растешь, — говорит она.
— Сыграй-ка Клементи, — просит мама.
Но я не хочу играть Клементи.
— Твой папа учился, — говорит мама. — Сразу после Гражданской войны… Он играл по семь-восемь часов…
— Это я знаю, — говорю я.
— Ну хорошо, — говорит мама, — ну хорошо, тогда спой Фатьме песню.
Мама играет, а я пою:
Солнышко ясное,Наша жизнь прекрасная!
Я пою с удовольствием. Я ору
— Подожди, подожди! — кричит мама. — Сначала начнем, три… четыре!
Солнышко ясное.Наша жизнь прекрасная!
Я пою во все горло.
— Нельзя ли потише? — просит мама. — Я даже не слышу рояля.
— Конечно, можно, — говорю я, — но тогда какой смысл?
— Сначала, сначала! — кричит мама. — Нас ждет Фатьма!
Хорошо, что в дверь постучали. Это старик Ливерпуль.
Я сразу узнал. Только он так стучится. Он, когда пьяный, стучит тихо-тихо. Почти что не слышно.
Он крутит перед лицом руками. Как будто делает мельницу.
— А где Володя? — говорит он.
— Он не пришел еще. — говорит мама.
— Он мне страшно нужен…
— Но его нет.
— Я хотел угостить его…
— Вы же знаете, что он не пьет.
— Я знаю, но вдруг… он ведь мой сосед… он мне страшно нужен…
— Ливерпуль, Ливерпуль… — вздыхает мама.
— Здрасьте! — говорит он Фатьме — ханум.
— Здравствуйте, — говорю я.
— Здравствуй, старик, — говорит он мне.
— Я не старик, — обижаюсь я.
— Это не важно, — говорит он.
— Как же не важно? — говорю я.
— Извините, — говорит он.
— Пожалуйста, — говорит мама.
— Я должен вам денег, — говорит он, — не могли бы вы мне одолжить еще?
Мама дает ему бумажку.
— Я вам верну, — говорит Ливерпуль.
— Конечно, конечно, — говорит мама.
И старик Ливерпуль уходит.
У Ливерпуля тонюсенький детский голос, бородка крючком и лысая голова. Это мама прозвала его Ливерпулем, хотя он имел другое имя. Он, кажется, был из Перу, каким-то случаем попал в Россию и навсегда остался здесь жить.
Не люблю я, когда он пьяный. Он тогда машет руками, качается. Словно вот-вот упадет. Стариком вдруг назвал меня. Вот еще новость!
Мама беседует с Фатьмой — ханум. Я смотрю в окно. Вижу брата. Он строит дом из песка.
— Что ты торчишь тут? — говорит мама.
— Так, ничего, — отвечаю я.
Я жду папу. Вот сейчас выйдет он из-за угла. У него полные руки гостинцев. Чего только нет там! И мандарины, большие оранжевые мандарины!
А папы все нету. Всегда так. Всегда его нету, когда я его жду. Но стоит мне отойти от окна — он появится.
3. НА БАЛКОНЕ
Я иду на балкон. Вижу девочку с бантом. Она живет вон в том парадном. Ей можно свистнуть. Она глянет вверх. И увидит меня. Это мне и нужно. «Привет, — скажу я, — тра-ля-ля-ля, три-ли-ли!» Она скажет: «Дурак!» — или что-то другое. И дальше пойдет. Как ни в чем не бывало. Как будто бы я не дразнил ее. Тоже мне! Что мне бант! Будто я ее жду! Я жду папу. Он мне принесет гостинцев. Он будет рассказать мне про войну. И про разное старое время. Папа знает столько историй! Никто лучше не может рассказывать. Я все слушал и слушал бы!
Папа знает про все на свете. Но иногда он не хочет рассказывать. Он тогда грустный и говорит: «Нет, не то написал я, не то, не ту музыку… Но ты-то! — Это он мне говорит. — Ты-то уж не подведешь, я надеюсь?» Мне не хочется папу обидеть. Он мечтает, чтоб я композитором стал. Я молчу. Что мне музыка? Он понимает. «Это печально, — говорит он. — Ты даже представить не можешь, как печально!» Почему печально, когда мне совсем не печально? Ведь папа мне не желает плохого. Тогда почему так? «Кем ты будешь?» — говорит он. «Полководцем», — говорю я. «Опять война?» — Папа мой недоволен. А сам воевал. Сам скакал на коне, стрелял из пулемета…
Папа мой очень добрый. Мы с братом однажды сказали папе: «Купи нам мороженое. Но побольше. Чтобы мы наелись». — «Вот тебе таз, — сказал папа, — беги за мороженым». Мама сказала: «Они ведь простудятся!». — «Сейчас лето, — ответил папа, — с чего бы им простудиться!» — «Но горло, горло!» — сказала мама. Папа сказал: «У всех горло. Однако мороженое все едят.» — «Но не в таком количестве!» — сказала мама. «Пусть едят сколько хотят. При чем тут количество! Больше они не съедят, чем смогут!» Так сказал папа. И мы взяли таз и пошли за мороженым. И принесли целый таз. Мы поставили таз на стол. Из окон светило солнце. Мороженое стало таять. Папа сказал: «Вот что значит лето!» — велел нам взять ложки и сесть за стол. Мы все сели за стол — я, мама, папа, Боба. Мы с Бобой были в восторге! Мороженое течет по лицу, по рубахам. У нас такой добрый папа! Он столько купил нам мороженого! Теперь нам не скоро захочется…
Двадцать деревьев посадил папа на нашей улице. Сейчас они выросли. Огромное дерево перед балконом. Если я потянусь, я достану ветку.
Я жду папу. Сейчас он появится. Мне трудно глядеть сквозь ветки. Они закрывают улицу. Но я нагибаюсь и вижу всю улицу.
4. МОЙ ПАПА ИДЕТ ДИРИЖИРОВАТЬ
Я слышу в комнате папин голос. Он дома, а я все торчу на балконе!
А на столе-то! Печенье, два торта, две банки компота, замечательная любительская колбаса, ветчина и яблоки, еще какие-то коробки и другие вкусные вещи. Просто целый магазин!
— Вот так да! — говорю. — Как ты здесь очутился?
— Отстань от отца, — говорит мне мама, — он сегодня идет дирижировать.
Я видел однажды, как он дирижировал. Папа тогда взял меня с собой. Я сидел в большущем зале. Все глядели на сцену. Там на сцене был папа. Он стоял спиной к залу, лицом к оркестру. И кругом было тихо-тихо. Потом папа взмахнул вверх руками — и весь оркестр как грянет! Я даже вздрогнул. Я глядел на люстры, на всех людей. Я вертел головой и все время вставал. «Что ты скачешь?» — сказали мне. «Я не скачу», — сказал я. Меня вывели силой из зала. «Я с папой, — сказал я, — он там дирижирует». — «А ты не врешь?» — «Что мне врать, — сказал я, — там мой папа». Меня привели прямо к папе. Спросили: «Ваш сын?» Мой папа был мокрый от пота. И волосы папины были мокрые. Я смотрел на него и не мог понять: почему папа мокрый? Папа снял пиджак. Вся рубашка была тоже мокрой. Как будто его водой облили. Он сказал: «Вот какая работа…» Я был так удивлен, что не знал, что ответить. Все время твердил: «Пошли… пошли…» — и тянул папу за руку.
Громко плачет сейчас мой брат Боба. Он хочет, чтобы папа его взял с собой. Но папа его брать не хочет. Папа уже брал меня. С него хватит.
П а п а. Я сегодня иду дирижировать!
М а м а. Да, но эти заплатки…
П а п а. Какие заплатки?
М а м а. Ты забыл? Твои брюки с заплатками.
П а п а. Я ведь стою спиной к людям!
М а м а. Я ни при чем. Ты прекрасно знаешь! Помешанный на своих мандаринах! Всю зиму таскал ящики! Люди думают, ты сумасшедший!
П а п а. Кто думает? Ты мне его покажи!
М а м а. Все думают! Разве одни мандарины? Зачем два приемника? Два патефона?
П а п а. Но их же двое? Пусть слушают музыку…
М а м а. Очень им нужна твоя музыка!
П а п а. Всем нужна музыка.
М а м а. Но не в таком количестве!
П а п а. Я ведь спешу… я сегодня иду дирижировать…
М а м а. Ну так иди дирижируй!
П а п а. Выходит, что я не могу дирижировать!
М а м а. Хоть раз в жизни купил бы кастрюльку!
П а п а. Зачем мне кастрюлька? Сама покупай!
М а м а. А, значит, я виновата?.. С моим больным сердцем… с таким человеком… как можно! Дай, Петя, воды…
Я бегу за водой в кухню. Даю маме пить. Ей становится лучше.
М а м а. Пусть все соседи скажут!
П а п а. Я ведь иду дирижировать…
М а м а. Пусть все соседи скажут!
П а п а. Я ведь иду дирижировать…
М а м а. Пусть все соседи скажут!
П а п а. Что скажут?
М а м а. Пусть они скажут!
Папа вздыхает. Он говорит:
— Придется штаны одолжить у соседей.
М а м а. Кто одолжит тебе свои штаны?
П а п а. Ко мне все прекрасно относятся. Все, абсолютно все! Например, Ливерпуль… нет, лучше я пойду к Али, он ко мне неплохо относится…
Мама мне говорит:
— Петя, слышишь? Вот твой папаша! Не будь таким! Будь толковым. А то, вот точно так же, пойдешь в заплатках… куда-нибудь там… дирижировать…
Я говорю:
— Я никуда не пойду дирижировать.
— Еще неизвестно, — говорит мама.
Папа мой говорит:
