Аксель Сандемусе - Оборотень
Тетя Густава к возвращению Юлии уже сидела на своем месте, но не стала скрывать, что вела свои наблюдения из гостиной.
— Что ты там сожгла, Юлия?
— Я… я взяла только украшения, а все остальное сунула в печку и облила керосином, — хрипло, с дрожью в голосе ответила Юлия.
— Я так и подумала.
— Как это ты обо всем догадалась, тетя Густава?
— Ну, я же знаю, что мужчинам может взбрести в голову все что угодно.
— А другое… — голос у Юлии сорвался. — Кто же тогда это сделал, тетя Густава, скажи, если ты такая умная?
— А другого, Юлия, мы никогда не узнаем. Ищи свищи того негодяя. Но увидишь, полиция когда-нибудь его схватит, сейчас, например, они могли бы сунуть в кутузку садовника…
— Держи язык за зубами, тетя Густава!
— Ты думаешь, я не понимаю? О Фелисии наговорили уже столько глупостей, и если теперь станет известно про эти украшения…
Юлия вскинула руку, словно замахнулась:
— Молчи, тетя Густава!
Тетя Густава вытерла глаза обратной стороной ладони.
— Все это так сложно, моя девочка. Непонятно, что можно быть такой старой, как я. Когда человек так стар, он знает и то, с чем вроде никогда и не сталкивался и слыхом не слыхивал. Никогда не полагайся на мужчин, Юлия, это я тебе говорю, им может взбрести в голову все что угодно. С ними надо держать ухо востро, не спускать с них глаз и не обращать внимания на то, что они говорят. Им воздастся по делам их! — закончила она с пафосом.
На столе стояло холодное жареное мясо. Тетя Густава подвинула его к себе и огляделась в поисках ножа. Юлия протянула ей хлебный нож:
— Ешь, тетя Густава.
Тетя Густава отрезала себе ломтик мяса.
— Мне перед обедом всегда надо чего-нибудь пожевать, чтобы перебить аппетит, а то я съем очень много и стану еще толще.
Она отрезала себе новый ломтик, чтобы перебить аппетит, хотя еще не съела первый.
— Они думали, что я не знала об этом воровстве, да? Но тетя Густава слышит и видит все, что ей нужно. Они думали на тебя, моя девочка?
Наконец Юлия заплакала. Она смахнула слезы и сказала:
— Конечно, думали. Так же, как и ты.
— Нет, нет, только не я, — невозмутимо ответила тетя Густава, не переставая жевать. — Мужчины иногда бывают такие пакостники… А садовник еще сегодня вечером покинет Венхауг, вот увидишь. И одним из них будет меньше.
Молния ударила из Венхауга
— Ты случайно не сказал в полиции, что Тур Андерссен куда-то ездил на машине вечером накануне твоего отъезда из Венхауга? — спросил Ян.
— Я поздно воспомнил об этом, а тогда это было уже неважно. Потом, я не мог решить, стоит ли говорить об этом даже с тобой.
— Мне представляется, что такой поступок в духе Тура Андерссена. Я не уверен, что он сделал это из мести, не знаю даже вообще, он ли это сделал. Могу только предположить, что в его темном мозгу нашлась приемлемая причина для того, чтобы снова кого-нибудь убить. Может, ему показалось, что война вернулась обратно. Ты ударил, я ответил. Он не больно-то доволен, что в стране наступил мир. Скажи, тот журналист угадал… о том, что произошло на Маридалсвейен на другой вечер?
— Многое. Как будто сам все видел.
— Как же там все было… Я имею в виду, не осталось ли там чего-нибудь…
— Нет. Вообще все это странно. Понимаешь, стоя там, я гадал, кто же его убил, мужчина или женщина. Так и не понял, и теперь не понимаю. Ты знаешь, много говорится об особенностях мужского и женского поведения, но я не придаю этому большого значения. Недавно я был в гостях у одного художника и его жены. Им подарили рисунок, который сделала женщина. Я что-то сказал о типично женской манере. И зря. Они тут же выложили передо мной гору рисунков и попросили сказать, какие рисунки сделаны женщинами, а какие — мужчинами. Я не решился даже начать отгадывать. Как-то я сказал про одну из своих книг, что ее написала женщина. Консультант, не подозревая о подвохе, тут же попал в ловушку, обнаружив в ней влияние сразу нескольких писательниц.
Что же касается убийства, можно привести много примеров, в которых мы обнаружим черты поведения слабонервных женщин. Это все чистая романтика. Я никогда в жизни не встречал слабонервных женщин. Почитай газеты разных стран, ты обнаружишь в них много сообщений о преступлениях, совершенных женщинами, и каждый раз они объявляются особым случаем, хотя и накануне та же газета писала о точно таком же особом случае. Существует догма, будто слабонервные женщины пользуются ядом, а мужчины — кувалдой, мы хотим этому верить, потому что это вроде логично, но очень часто бывает наоборот, однако это не меняет наших представлений о том, что нежные женщины убивают своих любимых с помощью стрихнина, а бесчувственные мужчины прибегают к топорам, ломикам и просто бутылкам. Ты наверняка слышал, что пьяная женщина являет собой отвратительное зрелище, это так и есть, но разница в поведении пьяных мужчин и женщин только в том, что первенство все-таки остается за мужчинами. Сейчас снова набирает силу культ Мадонны — женщина не должна кричать, не должна напиваться, это право мужчины, она должна мелькать в траве этаким голубым цветком, чтобы ее съел первый же проходящий мимо бычок. Другая догма гласит, что опустившаяся женщина производит более отталкивающее впечатление, чем опустившийся мужчина. А ты себе представляешь, как следует вести себя опустившейся женщине? Нет, просто мы чувствуем себя оскорбленными, если от женщины так разит клоакой, что с ней противно лечь в постель, но ведь и у женщин тоже может быть нежное обоняние, и им тоже может не нравиться, когда от мужчин несет перегаром. Люди, отдающие в этом соревновании между опустившимися мужчинами и женщинами пальму первенства женщинам в качестве последнего убийственного довода приводят такой: а если б ты увидел в таком состоянии свою сестру или мать? Они, очевидно, думают, если вообще способны думать, что у их матерей и сестер нервы из проволоки, и их не трогает, когда они видят близких им мужчин в скотском состоянии. Нет-нет, нежных и слабонервных женщин следует защищать.
Убийство, совершенное на Маридалсвейен, могло быть совершено одинаково и мужчиной, и женщиной, хотя газеты предпочли бы, чтобы это была женщина. Подбросить ему в чай яд могли одинаково и мужчина, и женщина. Проломить череп тоже. Неопровержимо одно — это умышленное убийство. Удар был сильный, но ничего типично мужского в нем нет, хотя врач и считает, что удар подобной силы наводит на мысль о мужчине. Очевидно, он забыл, что бывают мелкие мужчины и крупные женщины.
— Ты там ничего не нашел?
— Нет, я торопился поскорей уйти оттуда и ни к чему не прикасался. Нельзя сказать, что я не перетрусил. Ты все мог прочитать про меня в газете. Я сам не описал бы это более точно.
— Значит, все, что ты там увидел, попало в газеты?
— Как сказать. Когда я прочитал, что убитому был нанесен тупым предметом только один удар, я вдруг насторожился. Как будто мне приготовили ловушку. Это не соответствовало тому, что я видел. Но результаты вскрытия все подтвердили. А вместе с тем, если бы мне показали его голову на каком-нибудь конкурсе по отгадыванию всяких каверзных случаев и спросили, чем был нанесен удар, я бы ответил, что этот человек угодил головой под копер. Между прочим, я рад, что в Венхауге появился новый садовник.
Ян отвернулся:
— Теперь алиби Тура Андерссена стало еще крепче. Хотя оно и без того было достаточно убедительным. Но после того, как он покинул Венхауг, никто не станет подозревать его в убийстве Турвалда Эрье.
— Что касается Тура Андерссена, я ничего не понимаю, — сказал Эрлинг. — Не понимаю, почему полиция не пошла по этому следу. Если они подняли такой шум из-за моей поездки в Осло, они должны были поинтересоваться, кто еще уезжал в эти дни из Венхауга.
— Ты прав, — согласился Ян. — Но если Эрье убил Тур Андерссен, он знал, что делал. Все уезжали в город на представление. В Венхауге не оставалось никого, кроме Юлии, тети Густавы и нас с тобой. Он не очень полагался на нас, но все-таки понимал, что если его кто и выдаст, то только не мы с тобой. Потому он и дождался того вечера. Конечно, он предпочитал, чтобы в Осло его никто не видел. В Венхауге никто не попал под подозрение, потому что полиция, газеты и вообще все сразу были пущены по ложному следу, так как считалось, что преступник расправился с тем, кто знал о его преступлении. Ты оказался в поле зрения лишь потому, что тебя видели в Осло. Вообще-то в их версию ты не вписывался. Да и никто другой из Венхауга тоже. Они и подумать не могли, что это возмездие.
— А как обстоит дело с Юлией и тетей Густавой? — спросил Эрлинг. Ему было не по себе. Ян не пощадил его… впрочем, он и сам не был достаточно откровенен.
— Мне пришлось сказать Юлии, что не стоит никому говорить о том, что Тур Андерссен брал в тот вечер машину. Это не имеет никакого значения, сказал я, но полиция начнет копать, а это всегда неприятно. Не знаю, удовлетворило ли ее такое объяснение. Когда-нибудь потом я все ей объясню.
