Колыбельная для брата (сборник) - Крапивин Владислав Петрович
— Просто он стеснительный. А что касается беспризорности, то все они охламоны.
— Все — это другое дело. А у него отец на большом посту, важная фигура. Казалось бы, мальчик из такой семьи… Как-то поинтеллигентнее должен выглядеть…
Дед засмеялся:
— Ты приглядись. Дело ведь не в растрёпанной голове. Он иногда таким аристократом может быть…
«Мамочки! Это я-то?» — простонал про себя Кирилл.
А Дед, помолчав, добавил:
— Нет, Кир хороший. Он мой друг.
Кирилл благодарно улыбнулся в темноте, вздохнул тихонько и начал засыпать.
До того вечера Кирилл никогда не думал, что отец у него «важная фигура». Он понимал, конечно, что у отца сложная и большая работа — главный инженер завода отвечает за всё производство, — но при чём здесь важность.
«Важная фигура» — это звучало как «большой чин». Жили Векшины совсем не роскошно, в малогабаритной квартире, дорогими подарками Кирилла не баловали, если не считать велосипеда (но это было потом). Порой бывало трудновато с деньгами, особенно когда родился Антошка и мама уволилась, а расходов прибавилось.
Внешность Петра Евгеньевича Векшина тоже не отличалась солидностью и важностью. Он был невысокий, лысый, с круглым животиком, да и весь какой-то кругловатый. Когда волновался или хотел что-то доказать, начинал мелкими шажками быстро ходить по комнате, заталкивая большие пальцы за подтяжки на плечах, и оттягивал тугие резиновые полоски вверх. Словно старался приподнять себя над полом.
Кирилл не огорчался, что у отца не героический вид. Он просто не представлял, что папа мог бы выглядеть иначе. К тому же Кирилл знал, что в молодости папа служил на границе, да ещё был перворазрядником по стрельбе и лыжам. Согласитесь, что это не хуже, чем геркулесовы плечи или мушкетёрские усы.
В последние годы Пётр Евгеньевич спортом не занимался, но кое-какие навыки сохранил. Кирилл в этом убедился позапрошлой зимой. Он с мальчишками гонял шайбу на асфальтовой площадке перед домом, а Пётр Евгеньевич шёл откуда-то весёлый и довольный.
Поглядел, как нападающие лупят мимо ворот, и сказал с чувством:
— Эх, мазилы!
Игроки остановились, и сердца их наполнились тихим возмущением. Даже Кирилл оскорбился.
— Обзывать легко, — сказал он. — Попробовал бы сам.
— А чего ж! Давай! Могу один против команды!
Ребята засмеялись.
Тогда Кирилл обиделся и немного испугался за отца. И за себя. Теперь все будут дразнить: папа — звезда хоккея.
Отец коротко глянул на него и сказал:
— Дай-ка клюшку.
Кирилл вздохнул и дал.
— Начали, — небрежно предложил Пётр Евгеньевич пятерым противникам.
Те восторженно заорали и бросились в атаку. Они были уверены в победе. И напрасно. Пётр Евгеньевич обвёл нападающих, пробился, как пушечное ядро, сквозь защиту и тут же вклепал противнику первую шайбу. Потом заколотил им ещё три.
Кирилл таял от гордости.
— Хватит, — сказал отец. — Играете вы прилично, однако со старой гвардией связываться вам рановато… Пошли, Кирилл, обедать.
Пётр Евгеньевич, видимо, по-мальчишечьи был доволен своим поступком. Он сказал Кириллу:
— Есть ещё порох… Здорово я их, а?
— Здорово, — сказал Кирилл, но решил, что небольшая критика не повредит. — Только всё-таки ты запыхался слегка. Зарядочку делать надо.
— Ой, надо, — согласился отец. — Понимаю. Самому тошно, брюхо растёт. Разве я такой был в розовой юности?
— Не такой, — сказал Кирилл.
У него над кроватью висела в латунной рамке от эстампа большая фотография. На снимке худенький мальчишка в вельветовом костюме — короткая курточка с молнией и брючки, застёгнутые под коленками, — мчался по асфальтовому спуску на самодельном самокате. Волосы у мальчишки разлетались от встречного ветра, а глаза сияли от счастья и удали. Это и был Пётр Евгеньевич Векшин в возрасте одиннадцати с половиной лет.
Кирилл нашёл такую фотографию в бабушкином альбоме и попросил отца увеличить её в заводской фотолаборатории.
— Зачем тебе? — поинтересовался отец.
— Надо, — сурово сказал Кирилл. — Когда притащу двойку или запись в дневнике и ты начнёшь меня воспитывать, я буду смотреть на эту фотографию и говорить: «Папа, папа, а сам ты всегда был образцом успеваемости и дисциплины?»
— Дельная мысль, — согласился отец. — Но лучше повесь мамину карточку. Дневник-то чаще всего смотрит она.
Кирилл грустно вздохнул:
— Какой смысл? Мама всю жизнь была отличницей.
Рядом с фотографией, на фанерной полочке под ящичком из оргстекла, стояла модель кораблика. Вернее, не модель, а просто самодельная игрушка: корпус из сосновой коры, мачты-лучинки, косые лоскутные паруса. Но это была дорогая для отца и для Кирилла вещь. Пётр Евгеньевич построил крошечную кривобокую шхуну, когда ему было семь лет. Этот первый в его жизни кораблик чудом сохранился и потом стал семейной реликвией. А любовь к моделям у отца осталась до сих пор.
Уже третий год Пётр Евгеньевич строил большую модель фрегата «Южный ветер». Фрегат с метровыми мачтами стоял на телевизоре и на первый взгляд казался вполне готовым. Но на самом деле работы оставалось ещё много: нужно было сделать и укрепить сотни мелких деталей.
Кирилл не увлекался этим делом, как отец. Во-первых, терпения не хватало, а во-вторых, это всё-таки модель. Вот если бы настоящий корабль построить!.. Но помогал отцу он охотно. В свободные вечера они усаживались перед фрегатом и дружно занимались оснасткой. Отец вытачивал тоненьким напильничком лапу бронзового якоря или спицу крошечного штурвала, а Кирилл особым узлом ввязывал в ванты ступеньки из ниток — выбленки. Это у него здорово получалось.
Они работали и о чём-нибудь разговаривали. А иногда пели морские песни. Папа сипловатым баском, негромко, а Кирилл сперва тоже тихонько, а потом от души…
Однажды Кирилл спросил:
— Папа, ты с детства кораблями увлекаешься, а почему на Сельмаше работаешь? Почему не стал судостроителем?
— В нашем-то городе? Бред какой… — сказал отец, разглядывая под лампой узорчатую крышку для кормового фонаря.
— Почему в нашем? Поехал бы куда-нибудь. Ты же был неженатый…
— Не мог я после школы. Мама, твоя бабушка, болела. Ну и пошёл я на Сельмаш. Сперва для заработка, а потом понравилось. Люди хорошие были вокруг, расставаться не хотелось. Знаешь, повезло мне с людьми, до сих пор радуюсь…
Он надел крышку на фонарь и полюбовался работой. Потом сказал:
— Между прочим, комбайны тоже корабли. Наверно, сам видел, как они по хлебам идут. Будто по волнам. И штурвалы…
— Видел, — согласился Кирилл.
Но комбайны были всё-таки сухопутными кораблями. А Кирилл думал о парусниках. Он предложил:
— Давай построим яхту. Хотя бы маленькую, на двоих.
— А что! Это идея. Вот только время выбрать…
Но яхта — не модель, время не выбиралось. Хорошо, что судьба улыбнулась Кириллу и привела его на улицу Осипенко…
На следующий вечер после разговора Деда с племянницей, который невольно подслушал Кирилл, отец попросил:
— Помоги мне бегучий такелаж на фок-мачте провести. Я понимаю, у тебя сейчас не те масштабы, но уважь престарелого отца.
Кирилл уважил. Они протягивали через крошечные блоки суровые нити и сосредоточенно сопели. Потом Кирилл спросил:
— Папа, а почему у нас нет машины?
Отец так удивился, что запутался в нитках и встал.
— А собственно… Что за бред? Ты почему это спросил?
— Ну… просто.
— Странно… — отец сунул пальцы за подтяжки и попытался приподнять себя. — Раньше ты об этом не спрашивал. Позавидовал кому-то?
— Да просто так подумал. Можно было бы всем поехать путешествовать…
Отец заходил из угла в угол.
— В принципе это мысль. Я и сам как-то думал… Но видишь ли, машина — это деньги, а у нас всё как-то… на более важные вещи. И потом, с машиной столько хлопот: гараж, запчасти, техосмотры…
Он встал за спиной у Кирилла и смущённо произнёс:
— Тогда у нас вот таких вечеров, пожалуй, не будет.
