Михаил Балбачан - Шахта
– Зачем?
– В каком смысле? Чтобы до своих добраться.
– Я теперь не думаю, чтобы нашим семьям что-то такое грозило. Они вроде никого не трогают. Нормальные парни.
– Да вы что?! Они же жгут, грабят и… насилуют! Во всех газетах…
– Мало чего там пишут в ваших газетах! Сами-то мы ничего подобного не видели, хотя, если бы это было правдой…
Слепко обомлел.
– Роза, что вы такое… несете? Это же враги! Идет война. Не понимаю, что здесь за ерунда творится, но все равно я уверен… Вы, может, хотите сказать…
– Я хочу сказать, что, по всей видимости, война уже не идет. Ни единого выстрела я, по крайней мере, не слышала.
– Правда, – засмеялась Галя, – а говорили, наша авиация самая лучшая в мире. И вообще…
– Галя, вы-то что? Вы же комсомолка!
– Молчу, молчу, не обращайте на меня, пожалуйста, никакого внимания, Евгений Семеныч. Ой, белый! И еще два. Какие хорошенькие!
– Черт знает! Нет, Роза, не может все так закончиться. Не верю! Иначе вся моя жизнь, я сам… Что же, по-вашему, это туман какой-то был, бред никому не нужный? Вы это хотите сказать? И вся наша работа?..
– Вы сами это сказали.
– Ясно, – Слепко сжал зубы и кулаки, – теперь мне с вами все ясно.
– Ой, вот только этого не надо, Евгений Семеныч, хватит уже.
– И что же вы думаете теперь делать?
– Пойду в деревню, пережду там денек-другой, осмотрюсь. Потом в город вернусь. Может быть, транспорт уже появится.
– Понятненько. Вот что я вам скажу…
Роза улыбнулась и прямо посмотрела ему в глаза.
– Я вот, что вам скажу, – Слепко постарался не отвести взгляд, – немцы преследуют евреев, а вы…
– Вы это в тех же газетах вычитали? Бедный вы бедный. Да, я знаю, что многие вынуждены были оттуда эмигрировать. Ну что же, возможно, и моя семья тоже, вынуждена будет… Поймите наконец, это – Европа, культура, цивилизованный народ! – Розин голос окреп, щеки порозовели.
– Ну что же… Галя, вы как, со мной?
– Нет, Евгений Семеныч, извините, я лучше с Розочкой, как-нибудь, счастливо вам.
Слепко ринулся прочь. Мир обрушился.
Долго еще занозами отдавались у него в груди отголоски той постыдной растерянности, ощущения, что земля ушла из-под ног. Особенно когда он понял, что все остальные: и Голавлев, и Вера Сергеевна, и мерзавец Грушевский, и Роза с Галей, и вообще все, с кем он столкнулся в те дни, вели себя так, словно ничему не удивились и давно ожидали чего-то подобного. Не разбирая дороги, почти ослепнув от слез, он петлял, проваливался в мокрые ямы, порвал ватник. Вдруг впереди открылась чистая прогалина. За ней, под высокой черемухой чернел небольшой сруб, вроде баньки. Из-за угла его высовывался зад легковой военной машины с открытым верхом. Рядом, спиной к лесу, широко расставив ноги в начищенных хромовых сапогах, стоял немецкий офицер. Из-за бани, злобно лая, выскочила черная кудлатая шавка и налетела на Евгения Семеновича. Офицер обернулся и посмотрел на него безо всякого, впрочем, интереса. «Ишь ты, голубоглазый блондин, сволочь фашистская! Теперь – конец. Ну и ладно». Собака, завизжав, ухватила его за штанину. Он пнул ее другой ногой в живот. Она заковыляла, скуля, в бурьян. Офицер жестами подзывал его к себе. Губы его были испачканы в молоке, в руках – крынка. «Сейчас он достанет пистолет». Слепко гордо вскинул голову.
– Товарищ старший лейтенант! – раздалось вдруг за его спиной. – Не врет она, нету там никакой дороги!
– Что значит нету? Ты хорошо смотрел? Обязана быть! – ответил по-русски офицер. – Гражданин, скажите, как отсюда в Федуловку проехать?
Пелена упала с глаз Евгения Семеновича. Это был наш, советский офицер, молодой такой лейтенантик, к тому же из органов.
– Я не знаю, – Слепко подошел к машине вместе с вышедшим из лесу жирным, средних лет солдатом с азиатским, испорченным оспой лицом. – А вам зачем туда?
– Дела. Чего ж теперь, возвращаться? Иванов, в машину!
– Вы разве не знаете, что в Федуловке немцы?
– Какие еще, на хрен, немцы?
– Солдаты с мотоциклами! А танки и грузовики еще утром прошли в сторону города, думаю, они уже там!
– Понятно, – старший лейтенант ловко выхватил револьвер и наставил его на Евгения Семеновича, – агитируешь, сука? А ну, руки к затылку! Документы! Медленно и без фокусов!
Слепко извлек из внутреннего кармана пиджака все, что там было: паспорт, партбилет и институтский пропуск.
– Так, Слепко Евгений Семенович, – парень только что на зуб корочки не попробовал, – и кто ж это тебе наплел, Слепко… Стой! Вы-то мне и нужны! Я за вами из Москвы прибыл. Ну, дела! Что это вообще за место?
– Может, лесничество какое. Я сюда как раз из Федуловки. Мы там недалеко окопы рыли.
– Ну! Я туда за вами и ехал.
– Вчера над нами летал их самолет, а сегодня целая армия прошла мимо нас по шоссе.
– Армия? Может, десант? Да нет… В городе все спокойно, я два часа как оттуда. Ладно, нечего лясы точить, тем более если действительно… что-то такое было. Поехали! Вечером нам нужно быть в Москве, там про фрицев своих кому надо и доложите! – старлей по-кавалерийски перескочил через дверцу машины и плюхнулся на переднее сиденье. Слепко уселся позади, шофер аккуратно защелкнул свою дверцу и завел мотор простым поворотом ключа. Из подернутого паутиной окошка на них смотрело суровое старушечье лицо. Надсадно взревывая, машина запрыгала по ухабам.
«Так вы, значит, ошиблись дорогой?» – хотел спросить Евгений Семенович, но прикусил язык.
– Машина – зверь. Английская. Вот, союзнички прислали, – похвастался офицер. Вывернули на шоссе, остановились, но, сколько ни вглядывались в обе стороны, ничего подозрительного не заметили.
– Ну чего? Трогаемся, помолясь? – спросил шофер.
– Давай, Иванов, поосторожней, только.
Машина понеслась на север. «Дура эта Роза, поперлась в деревню. От них там мокрого места не останется. Нашла, тоже, культурных», – размышлял Евгений Семенович.
– Кажись, навстречу нам кто-то, – сообщил шофер.
– Стой! – отчаянно заорал старлей.
– Да нет, свои вроде. Полна коробочка.
– Это ж наши! Вторая партия, тоже окопы рыть едут. Стойте, стойте! – Слепко вскочил и замахал руками. Грузовик резко затормозил. Из кабины спрыгнул Абрамсон.
– Извините, что немного задержались, Евгений Семенович. Машин не было, в городе – слухи какие-то дурацкие. Насилу собрал народ. Ну как вы там?
– Все отменяется, Михал Исаич, поворачивайте назад.
– А в чем все-таки, дело?
– Нет времени, я вам потом объясню.
– Но…
– Поверьте, положение очень серьезное, – шепнул Слепко и быстро глянул на юг. Там, впрочем, ничего особенного по-прежнему не наблюдалось. Абрамсон больше не спорил и полез назад в кабину. Грузовик сразу же начал разворачиваться.
– В чем дело? – закричали из кузова.
Слепко только рукой помахал в ответ.
– Давай, Иванов, жми! – приказал старлей. Они обогнули препятствие и рванули по пустой дороге. Грузовик прибавил газу и не отставал.
– Все-таки сообщить нужно в городе. Я имею в виду насчет немцев.
– Нам все равно в военкомат заезжать, там и сообщите, – парень, видимо, не сомневался, что вся история про немцев – полнейшая брехня. Упругий холодный ветер трепал его волосы. Над ними один за другим пролетели четыре самолета. С такими же, как накануне, крестами, только одномоторные. И тоже очень низко.
– О, ё-о-о, – схватился за фуражку офицер.
– Гляди, гляди, поворачивает! – закричал Иванов. – Сюда вертается! Чего делать-то?
Старлей пополз под сиденье. Один самолет летел прямо на них. Евгений Семенович не мог пошевелиться, отвести глаз. Когда голубое брюхо оказалось над его головой, от крыла отделилась небольшая голубая бомба.
– А-а-а, – заорал шофер и резко вывернул руль. Раздался страшный грохот. Слепко ударился грудью о спинку переднего сиденья и потерял сознание.
Когда он очнулся, старлей висел на дверце, головой наружу. Машина сидела в глубоком кювете. Неподалеку что-то горело. От дыма першило в горле, и был еще гадкий металлический привкус во рту. Евгений Семенович выбрался на дорогу. Оказалось, что горела перевернутая кабина грузовика, пустая, как использованная консервная банка. Ничего больше на асфальте не было, за исключением тощей женской ноги в коричневом резиновом боте. Офицер и шофер выползли наверх, оба они, выпучив глаза, озирались.
– Ехать надо, – сказал Иванов, – ничего мы тут не сделаем. Так уж им… Он ведь, гад, в нас целил.
– Да, – подтвердил Евгений Семенович, – я видел. Это из-за нас – их.
– Поехали! – всхлипнул старлей. – Ну поехали же. Они вернуться могут!
– Как там еще машина, неизвестно, да на дорогу ее вытягивать… – забубнил Иванов.
Но все обошлось, и до города они доехали без новых приключений.
На улицах была паника, но какая-то странная. Редкие прохожие тащили с вороватым видом мешки и чемоданы. В одном месте из распахнутого настежь окна раздавались отчаянные женские крики, перешедшие в истошный визг. Транспорта не было никакого, лишь на углу улицы Карла Маркса стояла одинокая полуторка. Кузов ее ломился от разнообразных предметов мещанского быта, включая непременный фикус. У кабины сутулился знакомый Евгению Семеновичу шофер. Рядом с ним плакала маленькая девочка, прижав ладошки к лицу. На заднем плане могучая краснорожая тетка волокла аляповатый трельяж. Женщина помоложе и мужчина с развевающимися вокруг лысины редкими длинными волосами пытались ей помешать. Слепко узнал Лебедкина, управляющего трестом.
