Методотдел - Хилимов Юрий Викторович
— Знаете, Егор Степанович, я очень волнуюсь за Ритку. Я даже плохо спала ночью — никак не могу уснуть, и такое беспокойство — просто места себе не нахожу.
— Понимаю. Это все как-то странно, — согласился я.
— И самое главное, это не похоже на нее. Она, конечно, немного летящая и чуть авантюрная, но не до такой же степени. У меня все не выходит из головы ее голос, когда она звонила мне тогда, поздно вечером в понедельник, — заплаканный и дрожащий. И еще… В последние, может, месяца два она стала закрытой, как будто что-то скрывает. Это от меня закрытой, которая — могила, которая всегда, извините, вытирала ей сопли, когда ее бросал очередной ухажер. Ох, невезучая она какая-то…
Я подумал о том, что эта Ритка, у которой была такая бурная личная жизнь, в свою очередь, наверняка сожалела о такой невезучей и одинокой Таньке.
— Егор Степанович, я тут кое-что хочу предложить сделать. Не знаю, как вы к этому отнесетесь, правда… Я хочу обратиться к нашей Эльвире.
Не видя связь между исчезновением Риты и руководителем музея, я вопросительно посмотрел на свою собеседницу.
— Ну, она ведь гадает и все такое… — пояснила Таня. — К ней многие во Дворце бегают. Я хочу, чтобы она разложила и на Ритку, только я ее немного побаиваюсь, мы с ней мало общаемся. Давайте вместе к ней подойдем.
Пышнотелую, молчаливую, но, когда было нужно, очень громко ругающуюся Эльвиру Толмачеву все немного побаивались. Ее взгляд мертвой хваткой мог впиваться в визави, сверлил и скручивал в трубочку. Такое облучение было неприятным, и неудивительно, что все держались от нее на расстоянии. Даже Капралова старалась с ней не связываться, то есть однажды она, пытаясь нажать на Эльвиру, получила такой мощный отпор, что теперь выбрала тактику дружбы. А Эльвира, смекнув, что из этого можно извлечь немалую выгоду в виде премий и всяческих поблажек, со временем сделалась для Ванды лучшей подругой. Они вместе ездили в рестораны и на пляж, устраивали совместные походы по магазинам, посещали одну и ту же парикмахершу и маникюршу. Эльвира не вылезала из рабочего кабинета Ванды, которая с ней советовалась по многим вопросам, перед тем как принять решение. И, конечно, Эльвира часто раскладывала для нее карты, чем окончательно привязала к себе, парализовав волю и остатки здравого смысла.
— Я не уверен, что стоит обращаться к Эльвире, ведь все это тут же станет известно Ванде. Надо ли ее погружать в эти дела? Не сделаем ли мы только хуже Рите? — сказал я.
Таня с жаром принялась возражать:
— Но ведь тут вопрос может быть очень серьезный!
— А вы так уверены, что Эльвира даст достоверную информацию?
— Нет, но все же…
Я пожал плечами. Не могу сказать про себя, что не верю в эти вещи, даже напротив… Но именно поэтому мое отношение было очень настороженным. Если бы я был каким-то другим, то не оказался бы здесь, не искал бы загадочную тетрадь бывшего начальника методотдела. А ведь тетрадь могла быть вовсе никакой не загадочной, а самой обыкновенной, и я прекрасно понимал, что ее исключительность полностью связана с моими видениями и снами, которые я так тщательно оберегал от постороннего взгляда. Таня… Знала бы она, знали бы все другие, насколько я порой ощущал себя иным по отношению к этому проявленному миру…
— Егор Степанович, пожалуйста! Вы сходите со мной к Толмачевой? Я вас очень прошу! — настаивала на своем Таня.
«Какая все же ты трусиха», — подумал я и сдался:
— Ок. Ну, давайте сходим.
— Когда? Сегодня в конце рабочего дня, да?
— Зачем же ждать? Сейчас после столовой сразу и зайдем.
Музей занимал значительную часть Дворца, распространившись своими залами на два этажа. Внизу размещались два связанных друг с другом зала природного краеведения, заставленные различными минералами, морскими раковинами, чучелами животных и птиц, рельефными картами, рисунками, фотографиями и всякой другой всячиной. Эта часть музея мне не нравилась, возможно, из-за того, что оформление экспозиции явно устарело и подача информации не вдохновляла на собственные натуралистические экзерсисы.
Все самое интересное находилось на втором этаже. В большом квадратном зале с огромными полукруглыми окнами размещалась художественная галерея Дворца. И здесь было очень неплохо. Крымские маки, уютные дворики и море — беспроигрышные темы. Коллекция представляла главную ценность тем, что все картины были из далеких советских шестидесятых и семидесятых. Я удивлялся тому, как она смогла уцелеть и не была признана морально устаревшей. И уж совершенно точно в этом не было никакой заслуги Эльвиры — просто везение.
У меня здесь были особенно любимые работы. Одна из них — портрет молодой Анджелы Дэвис. Поначалу меня, конечно, привлекли только копна черных волос и темного шоколада кожа женщины. Но затем… Не знаю, что именно, может быть, какая-то надежда в этом образе и легкая то ли тоска, то ли грусть по какому-то другому, неведомому миру. Ее широко распахнутые глаза и слегка приоткрытый рот, казалось, не могли не сказать чего-то очень важного. И я каждый раз подходил к ней в надежде услышать это. Еще я очень полюбил серию графических работ одного художника с различными сценами из советской романтики. Здесь были и целующаяся пара на скамейке в весеннюю оттепель; и стоящая у стены дома девушка летней ночью; и мальчишки, с завистью и восхищением провожающие корабли в порту; и репетирующий оркестр. Были здесь и интересные акварели с кипарисовыми аллеями и старенькими троллейбусами, и вечные пляжные истории. Всякий раз я забывался, когда заходил в этот зал. Я пропадал, я терялся в настоящем — точь-в-точь по Шопенгауэру.
И наконец, еще один музейный зал был посвящен истории и археологии края. Я часто тут наблюдал, как увлеченные дети, согнувшись в три погибели над стендами, ползали глазами по античным амфорам и вазам, монетам, фрагментам барельефов, по различным осколкам чего-то там. Во мне и самом в эти минуты просыпался мальчишка, и все античные герои — реально существовавшие и вымышленные гомерами и Софоклами — начинали водить в моей голове свои красивые древнегреческие хороводы. И это немного пьянило. Любой желающий здесь мог на карте обозначить скитания Одиссея и аргонавтов и убедиться, что залив Лестригонов — это не что иное, как Балаклавская бухта, а Сцилла и Харибда — гурзуфские Адалары.
Экскурсоводы сидели в кабинете как раз рядом с археологическим залом. Когда мы заглянули туда, к счастью, там была одна только Толмачева. Толик и Виталий Семенович проводили занятия с детьми. Эльвира что-то листала в своем телефоне. Мы немного застали ее врасплох. Так бывает, когда ты заходишь в рабочий кабинет, а человек сидит в телефоне или смотрит кино на компьютере, и ему сразу становится немного неудобно.
— Добро пожаловать, методотдел! — с немного наигранной улыбкой приветствовала нас Эльвира. — Проходите.
Мы поздоровались и присели на диван.
Честно говоря, я не хотел начинать этот разговор и ждал, когда это сделает Таня, но та тоже молчала. В итоге повисла дико смешная пауза, заставившая нас троих дружно рассмеяться.
— Коллеги, я так понимаю, у вас какое-то дело? — все еще смеясь, спросила Эльвира.
— В общем, да, — ответил я. — Таня, начинайте уже.
Эльвира внимательно слушала Таню, периодически качая головой и постукивая по столу своими разноцветными ногтями.
Рассказав всю историю, Таня не сказала главное — зачем мы, собственно, сюда пришли. Эльвира конечно же все поняла, но любила, когда ее просят, ведь от этого значительно возрастала цена оказываемой ей услуги.
— Мы хотели с Егором Степановичем вас попросить разложить карты… — промямлила Бережная.
Я решил вклиниться:
— Мы действительно очень обеспокоены и хотели использовать, так сказать, эту возможность. Эльвира, я слышал интересные отзывы о ваших способностях.
— Даже так, — она довольно ухмыльнулась.
— Ну, это уже не секрет во Дворце, — подтвердила Таня.
Эльвира встала из своего кресла и подошла к окну, делая вид, будто что-то там разглядывает.
