И с тех пор не расставались. Истории страшные, трогательные и страшно трогательные (сборник) - Любомирская Лея Давидовна
Так и идет. Что нам делать с нашей девочкой, если она не хочет убирать свою комнату? Что нам делать, если она не хочет мыться? Если кричит, капризничает, топает ногами, если покидала все игрушки в угол и ушла обижаться в шкаф? В тесто ее, в новое одеяло с коровами, укутать, завязать капроновой лентой, докатить по коридору до ванной, сейчас, сейчас мы ее в печь, будет у нас на ужин пирожок с повидлом! Хохочущее повидло лезет из одеяла, пустите, пустите, я сама, я больше не обижаюсь, я отличное покладистое повидло, лучшее по эту сторону океана.
Конечно, бывает по-всякому, и уходи, глаза бы мои на тебя не глядели, и я не просила меня рожать, варить, поправляют тебя, остужать и раскладывать по банкам, и ты – против воли – смеешься, но тут же сердито замолкаешь и убегаешь, хлопнув дверью, потом, конечно, приходишь мириться и живешь себе дальше, все больше девочкой, все меньше повидлом. В одеяло с коровами тебя уже, пожалуй, не завернешь, да никто и не пытается, и самой тебе тоже не до того, тебе сейчас нравятся другие игры, но однажды ты сидишь, скорчившись, на полу у кровати, не в силах ни встать, ни разогнуться, внутри все как будто свело, ты рыдаешь, пытаясь не то разжалобить, не то выплакать эту судорогу, и вдруг слышишь отчетливо, что же нам делать? как нам утешить нашу девочку, когда она так плачет? и, не думая, тянешь с кровати одеяло, и заворачиваешься в него старательно, тебе еще не смешно, но уже не так больно, ты повидло, у повидла никогда ничего не болит.
И неминуемо приходит момент, когда ты смирно лежишь с закрытыми глазами, не жмуришься, не подглядываешь, не шевелишь пальцами ног, только повторяешь навязчиво, что же нам делать? что нам делать с нашей девочкой, если она не хочет дышать? и тут тебя чем-то накрывают и во что-то старательно оборачивают, и ты понимаешь, что ты опять повидло, лучшее повидло по эту сторону океана, и смеешься, смеешься…
Чужой дедушка
…вообще-то, это не наш дедушка, а когда я говорю не наш, я имею в виду не мой, не маргаридин и не доныанын, потому что мой дедушка живет в австралии, у него кенгуриная ферма со страусами, маргаридин – в месте, которое называется пекло, он там играет с чертями в покер, я столько раз говорил маргариде, что пусть дедушка приедет сюда, я сам мог бы с ним играть, может, не в покер, в покер я еще не умею, но умею в дурака и немного в канасту, маргарида меня научила, давно еще, а раз маргарида умеет, а она девчонка, то ее дедушка умеет в сто раз лучше, но маргарида говорит, что дедушка приехать не может, он очень занят с чертями, мне, конечно, странно, все-таки, мы ему семья, и, уж наверное, лучше, чем какие-то посторонние черти, но маргарида говорит, что с чертями не все так просто, если они с кем играют и не хотят отпускать, все, никуда не денешь, и захочешь, а не уйдешь, не знаю, откуда она это взяла, ее дедушка даже писем ей не пишет, мой тоже не пишет, но шлет открытки с видами австралии, а дедушки доны аны мы не знаем, но подозреваем, что он был пойнтер, потому что у доны аны вздернутый нос, спина в конопушках и гладкие висячие коричневые уши, потому я и говорю, что этот дедушка был не наш, не родня нам, он нам достался от предыдущих жильцов, а им от предпредыдущих, и так почти до самых первых жильцов, которых никто уже не помнит, они уехали примерно сто лет назад, а дедушку забыли, потому что он читал в гостиной газету, и вначале они не хотели его отвлекать, а просто носили вещи в машину, а потом пришла полиция и сказала, чья это машина с вещами и подушками перекрывает подъезд к дому, и почему на водительском месте сидит фикус в горшке, сейчас мы вас отшрафтуем, своих не узнаете, в скобочках, маргарида говорит, что не отшрафтуем, а оштрафуем, от слова штраф, то есть, деньги заплатить, я не уверен, что она права, кто бы из-за просто денег забыл в гостиной целого дедушку, наверняка, полиция сказала, как я сказал, а жильцы испугались и ушли, а дедушку оставили, потом в эту квартиру вселились другие люди, потом еще другие, и еще, а потом уже мы, а дедушка все сидел в гостиной и читал газету, я вначале пытался с ним разговаривать, маргарида делала ему чай с молоком, кашу и бутерброды, а дона ана ставила на него лапы, но дедушка нам не отвечал, чай не пил, и даже дону ану не гладил, а у нее самая приятная для глажения голова из всех, кого я видел, в скобочках, маргарида говорит, что тут я мог бы с доной аной поспорить, но маргарида обязана так говорить, я ей сын, а дона ана просто внучка пойнтера, так что, я маргариде не очень-то верю, и потом я обиделся на дедушку за дону ану и стал реже с ним разговаривать, к тому же, какой интерес разговаривать с тем, кто тебе не отвечает, а сидит, уткнувшись в газету, и дона ана почти перестала ставить на него лапы, но маргарида все равно делала ему чай и бутерброды, каждый вечер, она ужасно упрямая, маргарида, если вобьет себе в голову, что дедушку надо кормить и поить чаем, не переубедишь, а потом она сказала, что вот, скоро ее день рождения, и она хотела бы испечь пирог с синими длинными сливами, а я сказал, что тоже хотел бы, но лучше бы с круглыми красными, а дона ана ничего не сказала, потому что ей все равно, был бы пирог, и дедушка ничего не сказал, а мы с маргаридой спорили, как сумасшедшие, хотя я знал, что сейчас нету вообще никаких слив, потому что зима, и маргарида знала, мы каждый год так спорим, а потом маргарида делает бисквит с изюмом и цукатами, тоже вкусно, хотя и не пирог со сливами, а потом утром мы пришли в гостиную, а там дедушка весь зеленый, но не плохо зеленый, как будто съел несвежую колбасу, а красиво, весенне зеленый, и на нем как будто даже трава выросла и листья, я очень удивился, и дона ана удивилась, а маргарида сказала, подумаешь, будет у нас теперь зеленый дедушка и немного полила его из лейки, и к вечеру дедушка уже цвел такими небольшими беленькими цветочками, мы с доной аной даже испугались, дона ана лаяла ужасно, одна маргарида не боялась, но она вообще ничего не боится, в скобочках, это неправда, маргарида боится мышей, тараканов, и таких красивых волосатых гусениц, потому что она девчонка, а сильней всего боится, когда я лезу на дерево или хочу прыгнуть с вышки в бассейн, хотя это очень глупо, я же ее не заставляю прыгать, а она говорит, что я ничего не понимаю, но со временем пойму, но вот цветущего дедушки она совсем не испугалась и даже смеялась над нами с доной аной, что мы боимся, а наутро цветов на дедушке уже не было, а была завязь, это маргарида сказала, завязь, я не знал, как оно называется, такое маленькое, круглое и на ножке, интересно, сказала маргарида, успеют созреть к моему дню рождения, я спросил, кто, маргарида сказала, сливы, я засмеялся, а дона ана залаяла вначале на меня, потом на дедушку в завязи, а дедушка читал газету, и я сказал, не успеют просто нарочно сказал, за то, что маргарида совсем не испугалась и еще смеялась надо мной, а маргарида сказала, что посмотрим, и я сказал, посмотрим, но сливы созрели прямо к маргаридиному дню рождения, синие длинные, и круглые красные, и еще прозрачные желтые, и другие, маленькие зеленые, маргарида сказала, что их зовут сорт королева клаудия, и сделала пирог и варенье, и еще другой пирог, и огромный кусок дала дедушке, но он и тут не отложил газету, но мы все равно сделали вид, что как будто отложил, и я с ним разговаривал, а дона ана ставила на него лапы и украдкой лизала его кусок пирога, а маргарида подливала ему молока в чай, и мы пели поздравляю тебя и зажгли свечи, а маргарида их задула и загадала желание, и все мы были семья и родня, даже дедушка, хоть он нам и достался от предыдущих жильцов.
Пансион
мебели не было, никакой, предыдущие жильцы забрали все, даже люстру, даже стенной шкаф из ниши, даже линолеум скатали и унесли, даже обои аккуратно срезали со стен, только в самом углу, у входа, остался маленький, неровно оборванный кусочек серо-сизой бумаги с плохо пропечатанным букетиком белых и розоватых цветов, даже оконные рамы были вынуты, и в квадратный пролом виднелись темные крыши, ущербная кособокая луна над ними и россыпь некрупных городских звезд. господи, твоя воля, бормотала консьержка дона санча и дрожала крупной дрожью, кутаясь в шерстяную шаль, накинутую поверх несвежей фланелевой ночной сорочки, господи милостивый, как же это, а хозяйки-то нету, нету хозяйки, хозяйка только в среду вернется, как же я вас поселю-то теперь, и без хозяйки, но мы молчали, не помогали ей, только недовольно гудел максимилиан, натягивая поводок, да бабушка тихонько похрапывала в своей коляске, постелю, вдруг сказала дона санча, переставая бормотать, я принесу вам от себя постелю и еще кой-чего, а завтра мы как-нибудь, максимилиан фыркнул, ему не нужна была постель, ему нужно было срочно войти и все обнюхать, позвольте, я помогу, почтительно сказала дона санча и потянула руки к бабушкиной коляске, но я не позволила и сама вкатила бабушку в комнату, бабушка всхрапнула погромче и подняла голову, о, сказала она несонным голосом, какой прекрасный отсюда вид, тереза, дети, вы обратили внимание, какой отсюда вид, да, сказали мы вразнобой, еще раз, скомандовала бабушка, да, бабушка, повторили мы хором, прекрасный вид, то-то, причмокнув губами, сказала бабушка и довольно покачала головой, максимилиан, лапушка моя, ты обратил внимание, какой здесь вид, с таким видом никаких удобств не надо, но максимилиан не ответил, он копал в нише из-под стенного шкафа и сосредоточенно сопел, постеля, сказал задыхающийся голос доны санчи, она уже вернулась от себя и теперь, пятясь, входила в комнату, с натугой волоча три гигантских ящика красного дерева с резными бронзовыми ручками, из верхнего торчал тюфяк в полосатом напернике, постелю принесла, сказала она, выпрямляясь, и комоду, комода у меня давно стоит хозяйкина, может, вам пригодится, спасибо, дона санча, сказала я, вы идите спать, мы дальше как-нибудь сами, а в среду уже хозяйка вернется, обрадованно зачастила дона санча, вы до среды как-нибудь, а в среду, значит, хозяйка, доброй ночи, дона санча, перебила я, спасибо вам, доброй ночи, барышня, ответила дона санча, уж вы не взыщите, ничего-ничего, сказала я, тесня ее к двери, доброй ночи, чур, я сплю в верхнем ящике, крикнула ана, когда стихли шаркающие шаги доны санчи, нет я, буркнула тина, пихая ану, а ты спишь в чемодане, сама ты спишь в чемодане, дура, сама дура, дети, дети, сказала бабушка не ссорьтесь, ящиков всем хватит, нет, не хватит, крикнула ана, не хватит, поддержала ее тина, в рюкзаке у меня трубно завопил молчавший до сих пор младенец рубен и принялся больно пинать меня по ребрам, и только максимилиан был совершенно спокоен, он вдумчиво обнюхал нижний ящик, задрал ногу и молча его пометил.
