Лия Флеминг - Спасенная с «Титаника»
Зловещая тишина прерывалась лишь голосами спасенных, которые ходили с палубы на палубу и собирали сведения о своих родных. «Вам не попадался…», «В какой шлюпке вы были?», «Вы не видели моего мужа?».
Иностранки сбились в кучки и напряженно вслушивались, пытаясь сообразить, насколько серьезно их положение, пока переводчики махали руками, показывали на море и качали головами. Мэй слышала истерические вопли этих женщин, когда до них доходило, что они теперь одни на целом свете, а из имущества осталась лишь одежда – та, что сейчас на них.
Мэй поплотнее завернулась в одеяла и откинулась в кресле. Идти вниз она категорически отказалась. Если потребуется, она и спать будет на палубе. У нее не хватит мужества снова увидеть внутренности корабля. Мэй потягивала какой-то странный кофе, разбавленный виски, и грела ладони о кружку, чувствуя острую боль в оживающих пальцах.
Молодая женщина в дорогом пальто не оставляла ее ни на минуту, ухаживала и заботилась о ней, как служанка, от чего Мэй в конце концов стало неловко. Как ее зовут? Эрнестина?.. Ладно, неважно. Мэй слишком утомлена и не способна о чем-то думать.
Следовало сказать сразу, открыть правду о ребенке, но Мэй не смогла бы с ним расстаться. Ощущение пустоты в руках ошеломило ее, когда санитарка пришла забрать младенца на осмотр к доктору палубой ниже. Мэй пошла было с ними, однако страх сдавил ей грудь, и она, рыдая, рухнула обратно в шезлонг. Теперь дитя вновь лежит у нее на коленях, в чистой и сухой одежде. По словам врача, пребывание в воде никак не отразилось на здоровье малышки. Малышки, отметила Мэй, значит, девочка. Взгляд шоколадных глаз обладал невероятной притягательной силой; Мэй улыбнулась, и настороженное выражение на детском личике сменилось улыбкой во весь рот. Бедное крохотное существо не вспомнит о жутких событиях вчерашней ночи, а вот Мэй не забудет их до самой смерти, просто не сможет вычеркнуть из памяти.
Еще вчера, устроившись в каюте, они с Джо плыли навстречу новой жизни, а потом, после ужасных минут на палубе, разлучились. Где теперь Джо и Элен? Как жестоко отнеслась судьба к Мэй, не дав даже попрощаться с мужем и дочерью! Ни ласковых слов, ни последних поцелуев, только судорожное барахтанье в воде, отчаянная попытка выжить. Мэй осталась совсем одна и теперь вынуждена сама о себе заботиться. Есть ли среди спасенных еще такие, как она? «Титаник» оказался океанским чудовищем, поглотившим все самое дорогое, что у нее было. Джо и Элен замерзли в ледяной воде, и в глубине души Мэй знала, что никогда их больше не увидит. Она лишилась самого верного, самого задушевного друга и их чудесной доченьки, плоти от плоти. Мэй вцепилась в ограждение, горячо надеясь увидеть на горизонте еще одну шлюпку.
За ее спиной женщины в сотый раз пересказывали свои истории экипажу «Карпатии», словно хотели разобраться в ночной трагедии. Внезапно разразился скандал: одна из женщин вырывала из рук другой ребенка.
– Это мой сын, мой Филли! Отдай, отдай его мне!
Вторая женщина, иностранка, прижимала мальчика к себе.
– Non! Non! Mio bambino!
Пришлось вмешаться офицеру с «Карпатии».
– Что происходит? – осведомился он.
– У этой женщины мой сын, Филипп. Его спустили в шлюпку без меня. У нее мой сын!
Вокруг разъяренных женщин собралась толпа, однако матросы быстро увели их с палубы.
– Капитан Рострон разберется с этим лично, – заявил офицер. Он забрал плачущего мальчика и спустился с ним по лестнице в недра корабля. Обе женщины, завывая, двинулись следом.
Эта сцена лишила Мэй последнего мужества. Она поняла, что должна снять с девочки кружевной чепчик и заставить себя походить по палубе, чтобы все могли полюбоваться блестящими черными волосиками. Может, кто-нибудь и признает своего ребенка.
– Какая красавица! – восхитилась чета супругов, гулявших под руку. – И ни царапинки!
– Ее спас капитан Смит, – сообщила Мэй. – Положил в шлюпку, а сам не стал спасаться, так мне сказали матросы. – Она поискала глазами свою новую знакомую в дорогом пальто, но та стояла слишком далеко, чтобы подтвердить историю.
– Слыхали? Малютку спас капитан Смит. Он заслужил медаль, – произнесла другая женщина, ласково потрепав девочку по волосам.
Мэй с ребенком на руках обошла всю палубу, но прав на него не заявил никто. До нее постепенно стало доходить, что дитя можно оставить себе. Девочка была младше Элен, смуглая и темноглазая, здоровенькая и красивая.
В укромном уголке Мэй развернула одеяла и внимательно рассмотрела новые одежки, подаренные пассажирами «Карпатии». Она невольно восхитилась качеством: батистовое белье, кофточка и штанишки из мериносовой шерсти, жакетик, отделанный кружевом, и гофрированный чепчик. Такой наряд подошел бы и принцессе. Добрая знакомая Мэй обещала, что старое платье ребенка выстирают и высушат.
Мэй осторожно развернула подгузник. Действительно, девочка, облегченно вздохнула она. Искушение стало сильнее. Почему бы не оставить ее себе? Ребенку нужна мать, а не приют, переполненный такими же сиротами. Кому, как не Мэй, знать об этом, ведь она сама сирота! После приюта она воспитывалась в Коттедж-Хоумс – интернате, расположенном за городом, а затем ее отдали в служанки, и во всем мире у Мэй не было ни одного родного человека, который бы о ней заботился, – до тех пор, пока она не повстречала Джо. Как бы он поступил с ребенком? Внезапно Мэй осознала, что мужа больше нет рядом и он ей не поможет. О, Джо, что же мне делать? – мысленно простонала она, не чувствуя ничего, кроме опустошенности. Мэй заплакала, уткнувшись в одеяло. Видимо, принимать судьбоносное решение ей придется в одиночку. Ледяное оцепенение, сковавшее Мэй ночью, проходило, сменяясь тупой ломотой во всем теле.
Она понимала, что после того, как ребенка осмотрели и признали здоровым, ей следовало сообщить о своей ошибке судовому врачу, но у Мэй не повернулся язык произнести слова, которые разлучили бы ее с девочкой. Может быть, потом, когда корабль причалит к берегу, она расскажет правду… И все-таки в глубине души Мэй знала, что все уже для себя решила.
– Ты – мой подарок от капитана, значит, так тому и быть. Я – твоя мама, ясно? – прошептала она в ухо девочке.
Малышка проголодалась. Она беспокойно ерзала в одеялах, поднимала личико вверх и тянулась к груди Мэй в поисках молока.
– Элла хочет кушать, – улыбнулась новая приятельница.
«Селестина Паркс», – неожиданно вспомнила ее имя Мэй.
– У меня нет молока, – пробормотала Мэй. Элен отлучили от груди несколько месяцев назад.
– Ничего удивительного, что после такого потрясения у вас пропало молоко, – отозвалась Селеста. – Сейчас попробую найти бутылочку.
Когда она ушла, Мэй склонилась над девочкой и вновь зашептала:
– После всего, что мы вместе пережили, я ни за что не отдам тебя в чужие руки. Отныне заботиться о тебе буду я.
«Карпатия» легла на обратный курс и теперь возвращалась к месту катастрофы. Пассажирам велели покинуть палубы, к тому же шел дождь, но Мэй по-прежнему отказывалась спускаться в каюту. На горизонте показались белые предметы – обломки кораблекрушения и тела погибших. Мэй отвернулась. К чему себя истязать? Джо не вернется, как и маленькая Элен. При мысли о том, что их безжизненные тела качаются где-то на волнах, Мэй стало дурно. Разве сможет она уплыть прочь, когда они здесь? Как мне жить без вас? Что делать? – взывала она к их душам.
Мэй вдруг поняла, что у нее не хватит смелости отправиться в Айдахо без мужа, но и в Болтон возвращаться нельзя, ведь она не сумеет объяснить, почему Элла стала меньше, смуглее и у нее изменился цвет глаз. Элла. Миссис Паркс не расслышала имени, однако это устраивало Мэй. Элла Смит – очень близко по звучанию к имени, указанному в свидетельстве о рождении ее настоящей дочери, и все же «Элла» достаточно отличается от «Элен». Когда Мэй будет звать девочку, ее сердце не станет всякий раз сжиматься. Ну вот, она уже хитрит и продумывает детали этого чудовищного обмана.
Им нужно уехать как можно дальше от океана, от воспоминаний об ужасной трагедии, – лихорадочно размышляла Мэй, – куда-нибудь, где их никто не знает, где она начнет все с чистого листа, и ложь будет ее спутницей на всю оставшуюся жизнь.
Мэй перегнулась через перила и подставила лицо ветру. По щекам текли слезы. Она должна это сделать, должна заполнить пустоту в сердце страшной тайной. Надежды для нее больше нет, осталась лишь вечная мука, но Элла станет ей хоть каким-то утешением. Грудь теснила такая невыносимая боль, что Мэй едва дышала. Волна радости от того, что она осталась жива, выталкивала Мэй вверх, а тяжесть вины, гнева и горечь потери, наоборот, камнем тянули вниз. Надо отрешиться от собственного горя и жить ради этой крохи, что спит у нее на руках. В лиловом сумраке, разделяющем ночь и день, Мэй, широко раскрыв глаза, смотрела на океан так, как испуганный ребенок наблюдает за волнами, что разбиваются о борт корабля. Ее взгляд выискивал нечто, чего уже не было.
