Ринат Валиуллин - Кулинарная книга

— Нет, Макс, нет! Я же тебе сказала, между нами все кончено! — выплеснула она на меня в сердцах.

— Но чем я не вышел?

— Самое странное то, что если я скажу: «Я тебя не люблю», ты будешь любить меня еще сильнее. Однако с тех пор, как мы развелись, я научилась говорить правду. Я люблю тебя по-прежнему. Только вот по-прежнему жить уже не хочу. Что ты так смотришь? Не надо меня оценивать, меня надо ценить, — сделала она два глотка красного.

— Если вам кажется, что надо что-то менять в этой жизни, то вам не кажется, — процитировал я задумчиво собственную мысль.

— Просто необходимо, — допила свое вино Фортуна. — Ты помнишь, что такое параллельная связь в электричестве?

— Это когда одна лампочка перегорает, а второй хоть бы хны?

— Вот-вот, наша связь напоминает такую же: горю я или гасну, тебе параллельно.

Я молчал, Фортуна отрезала сочный кусок жаркого и заправила в губы, но одна капля бесцеремонно упала на ее белую юбку.

— Черт! — начала она усиленно оттирать. — Купила ее только в пятницу.

В моей голове крутилось «между нами все кончено». Сначала я чувствовал себя той отрезанной плотью, которую она проглотила, теперь же — пятном, от которого пыталась избавиться.

— Ты спишь что ли? — заглянула Фортуна в спальню, все еще соскабливая со своих ног туфли.

— Да, что-то прибило. Прилег после работы и отлетел, — открыл я глаза и посмотрел в потолок.

— Я тоже люблю спать одна, — подошла она к моей постели.

— Больше места? — заметил я пятно на ее белой юбке.

— Больше снов.

— А мне какая-то чертовщина снилась. Будто в твоих руках нож, а я, одинокий и брошенный, сижу в кафе.

— Нигде человек так не одинок, как во сне, — присела она на постель рядом со мной и погладила по голове.

— А сколько сейчас? — обрадовался я внезапной ласке.

— Шесть.

— Пора вставать, а то опять только под утро усну. Кстати, у нас сегодня утром был кто-то, или мне показалось?

— Любовь приходила. Сказала, что мы мало ею занимаемся.

— Будь она воспитанна, звонила бы, прежде чем приходить. Так что это было?

— Не хотела тебя рано будить, письмо из Франции принесли.

— Люблю письма из далека. Где оно?

— В прихожей на полке лежит. Принести? — отпустила мою голову жена. — Там еще какой-то огромный сверток.

— Это тебе. Подарок. Картина.

— Ты что, рисовать начал?

— Да, взял несколько уроков по случаю.

— Пойду, посмотрю, — вышла она, и слышно стало, как зашуршала бумага.

— Что это?

— Это ты.

— Неужели? Не устаю удивляться, как ты талантлив, — рассуждала жена из коридора.

— Каждый талантлив настолько, насколько его недооценивают.

— Ты про университет? — вошла с полотном Фортуна. На нем было три полосы разной ширины: зеленая, красная и коричневая в цветочек. Жена прислонила его к стене.

— Да при чем здесь университет, я вообще, — скинул с себя покрывало. — Как тебе портрет?

— Что я могу сказать? Три линии жизни: первая — глаза, третья — белье… той самой первой ночи. Удивительно, что ты его запомнил.

— Я и ее запомнил тоже, — уточнил я про ночь.

— Вторая, красная, видимо, страсть либо душа, — продолжала Фортуна.

— Гениально! Как ты так быстро меня раскусила?

— Голодная потому что.

— Я тоже. У нас ничего сладенького нет?

— Есть… Я.

Часть II

Чем больше упиваешься кем-то, тем легче тобою закусывать

Я

Каким-то ветром меня занесло на филфак. Я начал преподавать испанский в этом институте благородных девиц. Мужчин не хватало. Единицы из них, видимо, как и я, попадали сюда случайно.

Филфак издревле считался рассадником женственности и безнравственности, так как нравиться девушкам здесь было некому и они увлекались чем попало. Первый раз, когда я вошел в аудиторию, — будто лишился девственности. Так было еще несколько раз, пока не привык и не освоился. Я чувствовал, как на меня смотрят, но еще не мог получать от этого удовольствия. Это можно было сравнить с молодой женщиной, едва начавшей половую жизнь. Когда любопытство уже удовлетворено, а наслаждение еще не пришло. И вот в ожидании оргазма она останавливается то ли перевести дыхание, то ли покурить, то ли позвонить маме и спросить, что делать дальше, когда же наконец будет приятно. Я держался до последнего, точнее сказать, мораль меня держала и не давала расслабиться, почувствовать себя султаном в гареме. Полгода ушло на акклиматизацию. Разница в возрасте практически стерлась. Робость уходила, но медленно, как бы я ее не подгонял.

У меня не было большого опыта общения с женщинами, скорее в этом общении мне приходилось ощущать себя подопытным. Так, пара недолгих бездетных романов. Я смотрел на мир, на девушек чистыми сухими глазами. А они на меня.

Вероника

Сегодня семь прекрасных баб глядели на меня в упор. Подсознательно я еще на первом занятии с этой группой выделил самую симпатичную. Если препод говорит, что у него нет любимчиков, то он, безусловно, лукавит. Не верьте, даже преподу нужна муза, на которой он и сосредоточит свое внимание, словно она не что иное, как глаза данной аудитории. В этом, несомненно, есть эстетическое удовольствие. Даже говорить легче, когда в атмосфере витает симпатия. Она словно кислород, которого иногда так не хватает для легкости общения.

На этот раз это была брюнетка, звали ее Вероника. Чистое загорелое лицо, ни песчинки, ни соринки, ни лишних эмоций, ни вызывающего макияжа. Ровные белые зубы, казалось, освещали помещение, когда она улыбалась, и покусывали воздух, когда она отвечала. Трудно было не восхищаться, а так как трудиться я не очень любил, все произошло как-то само собой. Всякий раз, когда наши взгляды сталкивались, возникали волны. Не могу сказать, что все из них были порядочными, потому что там, где есть теплая вода, всегда хочется скинуть одежду и окунуться. Я видел, как жадно вздымается ее грудь, как она то и дело поправляет волосы и старается не смотреть на меня, чтобы не смущать аудиторию. После одной из пар она подошла ко мне с раскрытым конспектом и попросила объяснить тему прошлого урока, где мы разбирали будущее время. Нет ничего проще, чем предвещать будущее, гораздо сложнее объяснять прошедшее. Со студентами я старался общаться на «ты».

Она подошла ко мне, как подходит мать к любимому сыну, гибкая и ласковая. Я и раньше замечал ее ладно сложенную фигуру, стройный ноги, несущие дивные бедра, длинную шею, красивую головку с локонами вьющихся волос, аккуратно заправленными. Лишь некоторым, особо отличившимся прядям, разрешалось спадать ниц, на плечи. От Вероники пахло свежестью и весной. Парфюм настолько гармонировал с ее внешностью, что я готов был поверить в то, что именно так пахла ее кожа. Мне потребовалось пятнадцать минут, чтобы все объяснить, а ей записать, затем я предложил прогуляться, хотя бы до метро. Она согласилась.

Думает ли человек о сексе, когда гуляет? Если я об этом думал, значит, человек действительно меня заинтересовал. Подумал и испугался, смогу ли я свою студентку, если вдруг до этого дойдет, аморально ли это. По дороге почти не разговаривал и не пытался ее развлекать. Так, в раздумьях о высоком и низком мы топтали осеннюю листву, пока не добрались до метро. На эскалаторе я стоял на одну ступень ниже Вероники, взгляды наши слились в один, мысли — в одну. Скоро стало понятно, что и желания тоже устремились к одному, едва она невинно спросила:

— Вы верите в любовь?

— Только когда занимаюсь, — так же невинно ответил я и привлек ее к себе. Метро становится чудным аттракционом, если вам там есть с кем целоваться. Мне — было.

Клим

— Hola amigos! Que tal? — начал я по обыкновению пару на следующее утро. Зрители вяло улыбнулись и молчаливо поздоровались в ответ. Рабочий день запомнился свежими булочками с корицей и хорошо сваренным кофе. Удивительное сочетание, настоящий секс для тех, у кого его не было этой ночью. У меня не было. После пар я позвонил своему другу-художнику, который творил в мастерской неподалеку от университета.

— Привет, Клим. Как ты?

— Работаю.

— На чай можно зайти?

— Заходи, если не будешь отвлекать меня от работы.

— Не буду. Купить что-нибудь к чаю?

— Возьми водки, все остальное есть.

Хорошо, когда у человека все есть. Я любил самодостаточных людей, да и сам старался быть таким. Но быть и стараться — понятия очень далекие друг от друга. Я еще не был.

— С натуры рисуешь?

— Я в натуре… рисую. Один я, сам себе натура. Хорошо, что позвонил, мне как раз нужно твое участие или сочувствие, даже не знаю, как назвать.