Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы
— Спасибо. Ну ладно, это уже проблема второго плана.
— На здоровье, но мне кажется, она и правда тебе помогать не будет, очень уж не по-доброму разговаривала.
— Ладно, поживем — увидим! — с тоской в голосе произнес я и напомнил. — А вот мне завтра на работе надо быть, и билет у меня пропал.
— Ничего страшного, мы вам купим билет, а в посольстве вам выдадут оправдательный документ. Они уже позвонили вашему работодателю, — еще больше зевая, сказал господин Салах и, откинувшись на спинку стула, стал с интересом рассматривать свои ногти на левой кисти. Всем видом давая понять, что разговор подошел к концу.
Секретарша, маленькая, похожая на колобка арабка, с ног до головы закутанная в голубую ткань, вышла из-за своего стола и подала отпечатанный материал следователю. Тот пробежал документ глазами и предложил мне его подписать.
— А что там написано? — через переводчика поинтересовался я.
— Ну, что ведется следствие, что… — начал Рияд. — В общем, все, о чем говорили, то и написали, — не стал себя утруждать переводом толмач. — Подписывай!
— Ага, дудки! Я уже подписал один раз не читая! А потом неделю в КПЗ вашем гребаном провел! Пока не будет перевода на русский язык и представителя консульства, ничего не подпишу! — твердо заявил я.
Рияд с господином Салахом о чем-то пошептались, и переводчик примирительно произнес:
— Можете не подписывать! По закону это допускается, сейчас вас отвезут назад.
Я силился вспомнить, что мне надо им еще сказать, что упустил? Но мысли путались и никак не хотели выстраиваться в стройную линию. Когда озвучили новую версию смерти Наташи, эта линия сломалась.
— А почему ж мне вначале сказали, что смерть наступила от сердечного приступа? — обратился я к следователю напоследок.
— Ну, — замялся тот, — нам так сказали вначале. На первый взгляд, все выглядело как сердечный приступ.
— Что за чушь? — с недоверием я покосился на господина Салаха. — Как это? Что, не могут разрыв печени сразу отличить от инфаркта миокарда? Что у вас за эксперты такие?
— Я протокол вскрытия еще не читал, — прошипел следователь. — Говорю то, что слышал по телефону.
— Вот так, на основании одного телефонного разговора вы засадили невиновного человека в тюрьму! — почти выкрикнул я. — Я хочу прочитать копию протокола вскрытия на русском языке! Слышите? Дайте мне протокол!
— Никто вас не засадил, вам негде жить в Тунисе, а мы можем предоставить только такой вариант до окончания следствия, — устало произнес господин Салах. — Таков закон, и я ничего не могу с этим поделать! А протокол мы передадим в ваше консульство.
Лишь только спустя год я узнал, что вскрытие тела Натальи было выполнено на пятые сутки со дня ее смерти, и поэтому у так называемых правоохранительных органов Республики Тунис не то, что в КПЗ сажать, они даже задерживать меня не имели права.
У них просто не было никаких официальных оснований для помещения меня в КПЗ! Они все мне врали с первого дня! Но оказывается, бывают и неофициальные основания.
Так почему ж они так поступили, о мой терпеливый читатель? Если хочешь узнать, то «пройди» вместе со мной путь тунисского арестанта на страницах этой повести и все поймешь сам.
Зашедший полицай взял меня за плечо и грубо вывел из кабинета следователя. Видимо, этот зажравшийся толстый мерзавец уже нажал потайную кнопку. Я ушел не прощаясь.
Глава 8
Вернулся в тот же пробздетый подвал, в каморке людей убавилось, а дыма стало больше. Сквозь сизую мглу табачной пелены едва угадывались человеческие фигуры. Возле стены нашел свободное место и присел на корточки. На пол, как остальные, садиться побрезговал, уж очень он был заплеван и к тому же обильно покрыт толстым слоем «бычков» и грязи.
Хотел сосредоточиться и собраться с мыслями, но не получалось, от спертого воздуха заболела голова. На меня никто не обращал внимания, да и в таком кумаре вообще сложно было кого-то разглядеть. Ждать пришлось около часа, многие не выдерживали, ложились прямо на пол и засыпали. Я держался, когда ноги затекли, встал и продолжал ждать стоя. Происходила постоянная миграция, приводили-уводили. Наконец пришел и мой черед:
— Руси, йохурудж (русский, выходи)!
На этот раз мы залезли в автозак одними из первых, так что стоять не пришлось. По иронии судьбы сковали с тем парнем, с которым везли сюда. Он, как верный оруженосец, снова тащил мой чемодан. На этот раз никто не курил — опростали все, пока сидели в подвале.
Везли долго, не меньше часа, но, удрученный своими безрадостными мыслями, не придал этому факту особого значения. Наконец, машина остановилась, и нас вывели на залитый солнцем двор, покрытый плиткой из мраморной крошки. Пока строили в колонну по двое — огляделся. По периметру высокая, метров десять, белая стена, по верху клубки колючей проволоки, по бокам — две вышки с автоматчиками. Сзади огромные закрытые ворота — спереди длинное белое двухэтажное здание с решетками на окнах и входной зарешеченной дверью. «Что за дела? Куда нас привезли?» — пронеслось у меня в голове. Я толкнул напарника, мол, где это мы? Тот обреченно выдохнул:
— Гади хабс!
Много позже узнал значение этих слов — «Это тюрьма!».
Да, да, нас доставили в самую настоящую арабскую тюрьму! Известную в определенных кругах как «Месадин вахед». «Месадин» — это название местечка, где расположена тюрьма, а «вахед» — «один» по-арабски, и означает старую ее часть. Существует еще «Месадин-2». Это новое здание, построенное метрах в трехстах от старого.
«Месадин-1» представляет собой двухэтажное здание Г-образной формы. Построена целиком из бетона, по традиционно арабскому методу — путем заливания опалубки.
Наш этап в 20 человек завели вовнутрь. Я, когда первый раз зашел в здание тюрьмы, по неопытности подумал, что нахожусь в каком-то закрытом санатории. Правда, думал так недолго, пока не зашел в камеру.
Напротив входа на стене красовалась средней паршивости мозаика из жизни древних финикийцев — основателей будущего Карфагена, на территории которого сейчас расположен Тунис. Изображала она плывущих на корабле воинов со щитами и была стилизована под старину. Размеры впечатляли — метров десять на десять. Стены снизу на метр выкрашены синие, выше до потолка — голубой краской.
Мы стояли в коридоре метров 40 длиной и 10 шириной. По бокам бетонные лестницы, ведущие на второй этаж. Пол, как и во дворе, покрыт серой плиткой из мраморной крошки, только более гладкой и без щелей и зазоров.
Двое тощих зэков с остервенением драили пол, на лестнице сидел толстый рыжий кот и внимательно следил за вновь прибывшими. Справа на лестнице прилепился кабинет дежурного офицера со стеклянной стенкой, похожий на наш пост ГАИ. Но оттуда весь вход и коридор были как на ладони.
Нас расковали, только тут заметил, что наручники сделаны в Англии. «Во, уроды! Даже наручников своих не имеют, а сажать — сажают», — со злостью подумал я.
Признав во мне иностранца, отвели в сторону и обыскали. Затем завели в отдельную комнату, набитую разными сумками и чемоданами, — камеру хранения.
Сурового вида могучий араб с большими седыми усами, в потешном синем мундире с маленькими погончиками и гнутой фуражке ловко подхватил мой чемодан и вытряхнул его содержимое на стоящий стол.
Глядя на него, мне вспомнился фильм-сказка «Три Толстяка», его отрицательные герои — полицаи, ловили мужественных революционеров Проспера и Тибула в форме, списанной, похоже, с тунисской. Тут я не выдержал и, несмотря на весь трагизм ситуации, позволил себе улыбнуться. Усатый дядька сурово взглянул на меня, поправил свой шутовской головной убор и что-то грозно произнес. Я не понял, но на всякий случай подошел к столу.
Страж порядка брал вещь, делал пометку в журнале, после бросал в чемодан. «Описывает!» — догадался я. Зашел дубак, сопровождавший нас в дороге, принес холщовый мешок с моими вещами. Амбал вынул из телефона батарею и переписал номер. Знаками попросил позволить позвонить, но он сделал такое лицо, что я тут же передумал. Переписав вещи, «сказочный персонаж» закрыл чемодан, на специальном бланке написал расписку на своем родном языке и отдал мне.
Из камеры хранения отвели на второй этаж, на «пост ГАИ». Как и в КПЗ, вокруг сидели офицеры, что-то говорили, хлопали по плечу, с неподдельным интересом откровенно пялились на меня. Я не понимал слов и не знал, как вести себя в данной ситуации, к тому же был сильно растерян. Вскоре поняв, что толку от меня мало, отвели в кабинет. На столе увидел свой паспорт. Последний пошел по рукам, чувствовалось, что эти обезьяны первый раз держали документ гражданина России.
— Ну что, во всей вашей гребаной тюрьме никто не говорит по-русски? — спросил я на родном языке.
Но мой вопрос повис в воздухе и остался без внимания.
