Гийом Мюссо - Сентрал-парк
— (…) Метеослужба рекомендует не пользоваться автомобилями в Париже и его окрестностях, а так же в департаментах, которые прилегают к столице с запада. Хотя трудно предположить, что кто-то будет осторожничать в этот предпраздничный день. Городские власти выражают также озабоченность, опасаясь не только снега, но и гололеда вечером на дорогах, так как температура обещает быть ниже нуля.
Улица Реомюр, затем улица Бобур. Я пересекаю Марэ с запада и выезжаю на площадь Ратуши, которая сверкает огнями иллюминации. Вдалеке на темном еще небе вырисовываются массивные башни собора Нотр-Дам.
И в этот год, как во все предыдущие, я буду зрителем и участницей все того же спектакля, который с небольшими вариациями обязательно разыгрывается в эти два дня. Обожаемая мамочка будет возносить хвалы успехам Береники и Фабриса, их жизненному выбору, их карьере. Будет млеть, глядя на их детишек, расхваливать чудесное воспитание и школьные достижения. Все разговоры будут вертеться вокруг одних и тех же тем: иммиграция, налогообложение, French bashing.
Меня для моей семьи не существует. Я человек другого круга. Девочка, которая должна была родиться мальчишкой. Не изысканная, не умеющая быть элегантной. Не сделавшая карьеры неудачница. Дочь своего отца.
— Затруднения могут коснуться некоторых линий метро и РЭРа. То же касается и авиалиний. Аэропортам Парижа грозит черный день, тысячи пассажиров не смогут вылететь и будут вынуждены дожидаться летной погоды.
Зато от холода и снега будет избавлена долина Роны и Средиземноморское побережье. В Бордо, Тулузе и Марселе температура будет колебаться от пятнадцати до восемнадцати градусов тепла. А в Ницце и Антибе вы сможете завтракать на террасе. Столбик термометра поднимется до двадцати градусов.
Ей надоело, что ее судят эти жлобы. Она устала от их одинаковых вопросов: «Ты по-прежнему одна?» «Неужели ты не хочешь иметь детей?» «Почему ты всегда так безвкусно одета?» «Неужели не надоело жить как подросток?»
Ее тошнит от их вегетарианских обедов. Все во имя здоровья и красивой фигуры! Птичьи зернышки, тошнотворная киноа, соевые галеты, пюре из цветной капусты…
Я поехала по улице Кутельри, собираясь пересечь набережные и проехать по мосту Нотр-Дам. Чудесное место: слева старинные здания Отель-дьё,[2] справа фасад Консьержери и крыша Часовой башни.
Каждое возвращение в родительский дом отбрасывает меня на тридцать лет назад, воскрешает все обиды детства, все раны подросткового возраста, оживляет противостояние с братом и сестрой, возвращает ощущение абсолютного одиночества.
Каждый год я говорю себе, что приезжаю сюда в последний раз, а на следующий год приезжаю снова. Сама не знаю почему. Одна моя половинка жаждет сжечь все мосты окончательно и навсегда, а другая готова потерпеть, чтобы увидеть, как у них вытянутся лица, когда я явлюсь одетая как принцесса под руку с мужем, безупречным во всех отношениях.
Левый берег. Я рулю вдоль набережной, потом поворачиваю налево на улицу Сен-Пер. Торможу, зажигаю аварийку и останавливаюсь на углу улицы Лиль. Хлопаю дверцей машины, надеваю на плечо оранжевую повязку и звоню в домофон красивого, недавно отремонтированного жилого дома.
Я держу палец на звонке секунд тридцать, не меньше. В начале недели мне в голову пришла одна мыслишка, которая, однако, потребовала кое-каких дополнительных сведений. Я понимаю, что совершаю безумство, но этого понимания маловато, чтобы я на него не пошла.
— Кто там? — спрашивает сонный голос.
— Поль Малори? Полиция. Извольте, пожалуйста, открыть.
— Конечно, но…
— Полиция, месье Малори, открывайте!
Домофон крякнул, и я открыла одну из тяжелых дверных створок. Я не стала садиться в лифт, помчалась через четыре ступеньки на третий этаж и забарабанила в дверь.
— Иду же! Иду!
Дверь открыл мой красавец гинеколог, но ранним утром он выглядел куда менее импозантно: спортивные штаны, старая футболка, взъерошенные светлые кудри, на лице удивление, усталость, беспокойство.
— Да я же вас знаю! Вы…
— Капитан Шафер, опербригада уголовного розыска. Месье Малори, сообщаю вам, что вы взяты под стражу с сегодняшнего числа, четверга двадцать четвертого декабря с семи часов шестнадцати минут. Вы имеете право…
— Простите, но это какая-то ошибка. Скажите, по крайней мере, причину!
— Подлог. Использование фальшивых документов. Прошу следовать за мной!
— Вы шутите?
— Не вынуждайте меня просить подняться сюда моих коллег, месье Малори!
— Можно мне по крайней мере надеть брюки и рубашку?
— Одевайтесь быстрее. И возьмите теплую куртку, у нас в камерах проблемы с отоплением.
Пока он одевался, я оглядела комнату. Квартира времен Османа переделана в студию. Все излишества убраны. Сохранились только два мраморных камина с лепниной, перегородки сняты, на полу светлый паркет в елочку.
За дверью я заметила молодую женщину, рыженькую, лет двадцати. Завернувшись в простыню, она смотрела на меня круглыми от изумления глазами. Ожидание затягивалось:
— Шевелитесь, Малори! — крикнула я, стукнув кулаком в дверь ванной. — Сколько времени можно одеваться?!
Доктор вышел из ванной одетым с безупречной элегантностью. Он снова был в строгом пиджаке, клетчатых брюках, сияющих ботинках. Накинул габардиновое пальто, несколькими словами успокоил рыжую и вышел со мной на лестницу.
— И где же ваши коллеги? — осведомился он, когда мы вышли на улицу.
— Со мной никого нет. Не буду же я привозить весь уголовный розыск, чтобы поднять вас с постели.
— И машина вовсе не полицейская!
— Машина приближена к городской. Не поднимайте шума, садитесь на переднее сиденье.
Поколебавшись, он в конце концов сел рядом со мной.
Я включила зажигание, и мы молча двинулись в путь под светлеющим небом. Пересекли шестой округ, потом Монпарнас, наконец Поль попросил:
— Вы можете мне объяснить, к чему весь этот цирк? Вы прекрасно знаете, что я мог в прошлом месяце подать на вас в суд за кражу рецепта. Можете поблагодарить мою коллегу, она отговорила меня, найдя для вас кучу смягчающих обстоятельств. Если уж говорить начистоту, она употребила даже эпитет «чокнутая».
— Я тоже собрала о вас сведения, Малори, — сообщила я, доставая из кармана фотокопии документов.
Он взял в руки пачку бумаг и принялся читать, хмуря брови.
— И что это, собственно, доказывает?
— Доказывает, что вы выдали фальшивое свидетельство двум малийкам без документов о том, что они живут у вас, с тем чтобы им разрешили дальнейшее пребывание во Франции.
Он не собирался ничего отрицать.
— И что в этом такого? Неужели дружба, обычные человеческие отношения теперь считаются преступлением?
— Гражданский кодекс подобные действия квалифицирует по-другому. Подлог и использование подложных документов наказуются тремя годами тюремного заключения и штрафом в сорок пять тысяч евро.
— А мне-то казалось, что у нас в тюрьмах и так не хватает места! Скажите, а с каких пор уголовная полиция занимается гражданскими делами?
Мы уже были неподалеку от Монружа. Я срезала по Марешо, немного проехала по периферийке и выехала на Аб, чтобы попасть на «Аквитанию», автостраду, которая ведет из Парижа в Бордо.
Когда Поль разглядел теплообменник в Виссу, он в самом деле забеспокоился:
— Скажите честно, куда вы меня везете?
— В Бордо. Я уверена, что вы любите вино и…
— Нет, я серьезно!
— Отпразднуем Рождество у моей матери. Вас очень хорошо примут, вот увидите.
Он обернулся, посмотрел, не сопровождает ли нас другая машина, потом пошутил, чтобы как-то успокоиться:
— Я все понял, ваша машина есть тюремная камера, так? Ведь в полиции тоже есть камеры для подследственных?
Мы продолжали ехать, и я не пожалела нескольких минут и объяснила ему комбинацию, которую задумала. Я закрываю глаза на историю с фальшивой пропиской, а он за это исполняет роль моего жениха на Рождество.
Несколько минут он молчал и внимательно смотрел на меня. Поначалу он просто не поверил во всю эту историю, но постепенно до него дошло.
— Господи! Самое ужасное, что вы не шутите! Неужели вы затеяли всю эту катавасию только потому, что вам не хватает мужества отстоять ваш жизненный выбор перед вашей семьей? Черт побери! Да вам нужен не гинеколог, а психоаналитик!
Я вытерпела его атаку и спустя несколько минут даже согласилась с ним. Так и есть, он прав, конечно. Я просто трусиха. И на что я, собственно, рассчитывала? Что его позабавит участие в моей маленькой постановке? Я почувствовала себя дурой из дур. Моя сила и моя слабость в том, что всегда, в первую очередь я слушаюсь интуиции, а не рассудка. Благодаря интуиции мне удалось распутать несколько очень сложных дел, что и позволило мне в тридцать четыре года оказаться в уголовной полиции. Но иногда интуиция подводит, увлекает неведомо куда. Идея представить красивого доктора моему семейству показалась мне теперь полным идиотизмом и нелепостью.
