Валерий Сегаль - Освобождение беллетриста Р.
Бездарно провожу время. А что еще делать? В городе дождь; по телевидению выступает Президент; Квачевского — удивительное рядом! — нет дома.
Вечером звонил Милене. О чем говорили, толком не помню. Кажется, это единственная женщина, которая искренне мною восхищается. А может это просто похоть. Или у нее такая манера. Как бы я не умничал в своих книгах, ни хрена я толком не понимаю.
Вторник, 2 июня.Проснулся поздно. Выпивки дома не оказалось. Пришлось сходить в магазин. Подумывал купить пива, но взял водки. Как говорил покойный Гамбринус: «Пивом голову не обманешь». Выпил пару рюмок, потом посмотрел свою новеллу, внес пару поправок и выпил еще рюмку.
Собирался обедать, но тут позвонила Милена. Оказывается, я ей вчера пообещал с утра перезвонить. Может и так. Пригласила зайти. Я охотно согласился.
Полчаса стоял под душем; потом брился и всячески прихорашивался. Ехал к ней на такси. По пути купил бутылку коньяку.
Она встретила меня в легком платье и — как я сразу заметил — без лифчика. Я возбудился, но вместе с тем потерял покой. Мне не хотелось заходить слишком далеко. Я опасался продемонстрировать неловкость, а возможно и бессилие. Благо, она любила выпить. Выпили мы изрядно. Что было после, я помню смутно, но уверен, что ничего серьезного не было.
Домой поехал на такси.
Среда, 3 июня.Спал плохо — перевозбуждение нервной системы на почве алкоголя и сексуальной озабоченности. Проснулся рано. Поутру ощущал головную боль и похоть.
Похоть — извечный похмельный синдром. Что-то лишнее в результате пьянки скапливается в организме и перерабатывается в сперму, которую необходимо вывести из организма, чтобы она в голову не ударила. Думаю, что именно несоблюдение этого правила приводит к смертным случаям с похмелья. Во всяком случае, не удивлюсь, если когда-нибудь медицина придет к такому выводу. Некоторое время потратил на раздумья — позвонить Милене или помастурбировать. Выбрал последнее — так проще. Потом встал, похмелился и опять лег.
С небольшими перерывами провалялся весь день. Вечером звонила Лиса.
Четверг, 4 июня.Встал поздно. Весь день играл в покер у Квачевского. Пил мало, но чрезвычайно много курил. Проиграл изрядно, но особого азарта не ощутил; игра меня больше не увлекает.
Пятница, 5 июня.Наконец-то пишу! Новелла продвинулась и как-то оформилась. Почему это меня так вдохновляет!? Вопрос почти риторический, однако не такой уж простой.
Что все-таки значит для меня писательство?
Где-то я читал, будто бы Кнут Гамсун однажды сказал, что пишет он исключительно с целью убить время. Даже если он был вполне искренен, я ему все равно не верю. Не может такого быть! Просто в день, когда он это сказал, Гамсун был соответствующим образом настроен. Даже не впадая в громкие сентенции, все же констатирую, что писательство приносит мне большее удовлетворение, нежели пьяное валяние на диване с Миленой или метание карт в прокуренной гостиной Квачевского. Правда, может я сегодня сам соответствующим образом настроен!? Возможно, у меня сегодня такая внутренняя установка, поскольку завтра мне выступать перед читателями.
Вечером был у дяди Ро. Пили чай с вишневым вареньем — явно домашним; интересно, откуда оно у дяди; а впрочем, жизнь есть жизнь — любой человек, даже самый нелюдимый куда-то ходит, кого-то знает. Потом слушали музыку: Шуберта, — по негласно установившейся традиции, и первый концерт Чайковского; к последнему я стал теперь сильно неравнодушен.
Дядя Ро, по обыкновению, почти все время молчал, хотя именно сегодня я ожидал что-нибудь от него услышать. Дело в том, что едва войдя в гостиную, я заметил на журнальном столике свою последнюю книгу. Я нередко задавался вопросом, интересуется ли дядя Ро моим творчеством, и вот впервые увидел вещественное тому доказательство. Однако от каких-либо комментариев старик воздержался. Очень странно, что столь близкий мне человек никогда ничего не говорит мне о моих книгах. Дядя несомненно много читает; у него отличная библиотека. Вместе с тем, мое творчество похоже оставляет его абсолютно равнодушным.
Сегодня под неземную музыку Шуберта, мне впервые пришла в голову вполне земная — даже низменная — мысль: дядя Ро уже глубокий старик, и после его смерти все сокровища этой квартиры, вроятнее всего перейдут в мое владение; ведь ближе меня у него никого нет, а я к тому же еще и видный деятель культуры, хоть дядей и не почитаемый. Мне не вспомнить теперь, путем каких именно умозаключений я пришел к этой почти крамольной мысли, но подумал я об этом случайно, не корысти ради.
Суббота, 6 июня.Днем в метро — я ехал на выступление — меня опознала красивая толстая баба и попросила автограф. Такое со мной случилось впервые. От неожиданности я так растерялся, что даже не додумался пригласить ее куда-нибудь. Жаль, было бы очень пикантно: вечер с почитательницей в интимной обстановке — «стакан и в рот» и прочее…
Выступал в Доме Литератора. Аудитория собралась большая. Люблю я эти встречи с читателями: чувствуешь свою значительность, никто не перебивает. Вынужден, правда, констатировать, что за все годы известности я даже приблизительно не понял, сколько процентов от общего числа собирающихся в зале действительно являются моими читателями. Вопросы нередко задают толковые, но ведь это еще ни о чем не говорит; это всего лишь доказывает, что по меньшей мере несколько человек, оказавшись на моем выступлении не ошиблись дверью. В основном же… Всегда спрашивают о самом знаменательном событии в моей жизни. И каждый раз я с «дежурной» светлой улыбкой, блистая заранее отработанным остроумием, рассказываю о своей первой публикации, о Малом Ланкоме, о встрече с Президентом. А что делать? Ведь правду скажешь — блеванут…
И все же я люблю эти встречи.
Воскресенье, 7 июня.Отчетливо помню, как с утра, стоя перед окном и глядя в туманную даль, я пил жидкий фруктовый йогурт и пребывал в вполне сносном расположении духа, когда позвонил Толуш (вероятно, имеется ввиду армангфорский управляющий табачных королей, старинный приятель господина Р. Примечание Публициста). Обыкновенный «звонок вежливости», каковые он совершает раз в два-три месяца — достаточно часто, чтобы поддерживать мою к нему неприязнь. Как всегда, первым делом он покровительственно осведомился о моих новых литературных достижениях. Толуш всегда осведомляется именно о «моих новых литературных достижениях». Узнав, что я погряз в писательской суете, он отечески каждый раз вздыхает: «Ну, раз не захотел работать…» Далее следуют справки об «очаровательной Лисе», еще парочка кретинских вопросов и «тысячи приветов очаровательной Лисе». Ну что за сволочь, в самом деле! У меня, например, хватает такта не говорить ему комплиментов в адрес его жены, поскольку я понимаю, что она ему давно уже всю плешь проела и вообще является едиственным темным пятном в его растительном существовании.
После звонка Толуша пришлось как следует нажраться, что, пожалуй, и кстати, потому что завтра приезжает Лиса, и начинается совсем другая жизнь.
Глава пятая. РОББИ РОЗЕНТАЛЬ
О, горе нам — мы человеки!
Явленья низменных страстей, Следы постыдных слабостей Храним мы в памяти навеки.
Кохановер, из сборника «Атмосферное давление»Из выступления Президента по случаю юбилея Великой Победы
… Я неизменно переполняюсь гордостью и спокойствием, верой в светлое будущее нашего отечества, когда думаю о нынешнем молодом поколении… Среди новой творческой интеллигенции мне хочется особо выделить беллетриста Р., одного из лучших литераторов Севера…
* * *Должно быть, у каждого из нас в закутках сознания, как мелкие и не остро беспокоящие занозы, сидят воспоминания, которые очень хочется навсегда вычеркнуть из памяти. Иногда это стыд за какой-либо недостойно проведенный отрезок жизни, порой даже не отрезок, а лишь эпизод, но чаще всего — воспоминания о людях, которые когда-то стали свидетелями нашего малодушия.
Порой вы замечаете, как ваш собеседник вдруг замолчал ненадолго, потерял нить разговора, задумался, а потом без видимых причин поморщился и сделал какой-либо жест, совершенно не соответствующий обстановке. В другой раз вы ловите сами себя на чем-нибудь подобном. Это значит, что его или ваши худшие воспоминания не к месту ожили, и стремление их отогнать, в который раз оправдаться перед самими собой, оказывается сильнее нежели традиционная манера поведения. Вы быстро справляетесь с трудностями. Бокал вина, сигарета и живое общение помогают вам в этом. Труднее приходится, если сии тяжкие мысли одолели вас ночью, в темноте, под мерное тиканье часов, когда поздняя чашка кофе или похмельная нервозность надолго лишили вас сна. Вы и здесь оказываетесь сильнее, и воспоминания постепенно отступают. Но уходят они не навсегда. Они будут периодически возвращаться к вам до самой смерти. Собственно говоря, это и есть наш Высший Суд; опираясь на аналогию со своей извечной внутренней борьбой, Человек и сочинил легенду об Аде.
