Ивлин Во - Пригоршня праха
— Ладно, я за тебя еще возьмусь. А пока постарайся заранее не хандрить.
— Я и думать об этом забуду.
— Пап, а что такое квартира?
Бренда обедала в пижаме, а потом, примостившись около Тони на диване, ела сахар из его чашки.
— Все это, как я понимаю, означает, что ты снова заведешь разговор о квартире.
— Угу…
— Ты не подписывала никаких бумаг, скажи?
— Что ты, — Бренда решительно затрясла головой.
— Тогда еще ничего страшного, — Тони принялся набивать трубку.
Бренда присела на диване на корточки.
— Слушай, а ты не хандрил?
— Нет.
— Потому что ты квартиру представляешь себе совсем иначе, чем я. Для тебя квартира — это и лифт, и швейцар в галунах, и огромный парадный вход, и роскошный холл, из которого ведут во все стороны двери, и кухни, и буфетные, и столовые, и гостиные, и спальни для прислуги… верно. Тони?
— Более или менее.
— То-то и оно. А для меня это спальня с ванной и телефоном. Уловил разницу? Так вот, одна моя знакомая…
— Какая знакомая?
— Ты ее не знаешь… Так вот она разгородила целый дом неподалеку от Белгрейв-сквер на такие квартирки — платишь три фунта в неделю, и никаких тебе налогов и обложений, горячая вода, центральное отопление, когда нужно, можно вызвать уборщицу, что ты на это скажешь?
— Понятно.
— Теперь послушай, что я думаю. Что такое три фунта в неделю? Меньше девяти шиллингов в день. А где ты можешь остановиться с такими удобствами меньше чем за девять шиллингов? Тебе приходится ехать в клуб, а это обходится дороже, а я не могу вечно останавливаться у Марджори, ее это ужасно стесняет, ведь у нее еще пес, и ты сам всегда говоришь, когда я приезжаю вечером из Лондона, прошатавшись весь день по магазинам: «Почему ты не осталась там ночевать? — говоришь ты мне. — Зачем так выматываться». Не счесть, сколько раз ты мне это говорил. Я уверена, что мы тратим куда больше трех фунтов в неделю из-за того, что у нас нет квартиры. Знаешь что — я пожертвую мистером Кратуэллом. Идет?
— Тебе в самом деле так этого хочется?
— Угу.
— Видишь ли, мне надо подумать. Может, и удастся что-нибудь выкроить, но из-за этого придется отложить кое-какие усовершенствования в доме.
— Я этого совсем не заслужила, — сказала она, закрепляя сделку, — я всю неделю предавалась разврату.
Бренда пробыла в Хеттоне всего трое суток. Потом вернулась в Лондон, заявив, что ей надо заняться квартирой. Квартира, однако, не требовала пристального внимания. Предстояло решить, в какой цвет окрасить стены, и купить кое-какую меблировку. У миссис Бивер все было наготове: она предоставила Бренде на выбор кровать, ковер, туалетный столик и стул больше в комнате ничего не помещалось. Миссис Бивер пыталась продать ей набор вышивок на стены, но Бренда их отвергла, а с ними и электрогрелку, миниатюрные весы для ванной, холодильник, стоячие часы, триктрак из зеркального стекла и синтетической слоновой кости, серию французских поэтов восемнадцатого века в изящных переплетах, массажный аппарат и радиоприемник, вделанный в лакированный ящичек в стиле Регентства — все это было выставлено специально для нее в лавке в качестве «недурных идеек».
Миссис Бивер была не в претензии на Бренду за скромность ее приобретений, она неплохо подзаработала на квартире выше этажом, где одна канадская дама обшивала стены хромированными панелями, не считаясь с расходами.
Тем временем Бренда останавливалась у Марджори на условиях, которые постепенно становились унизительными.
— Мне не хотелось бы читать тебе мораль, — сказала Марджори как-то утром, — но я не желаю, чтоб твой мистер Бивер ошивался целыми днями в моем доме и еще называл меня Марджори.
— Потерпи, квартира скоро будет готова.
— И я повторяю и буду повторять, что ты совершаешь нелепую ошибку.
— Просто тебе не нравится мистер Бивер.
— Нет не только в этом дело. Видишь ли, я думаю, что Тони придется несладко.
— За Тони не беспокойся.
— А что, если будет скандал?..
— Скандала не будет.
— Ну не скажи. Так вот, если будет скандал, я не хочу, чтобы Аллан думал, будто я вам потакала.
— Я тебе не говорила таких гадостей, когда ты шилась с Робином Бизили.
— Между нами ничего такого и не было, — сказала Марджори.
Но если не считать Марджори, общественное мнение было целиком на стороне Бренды. По утрам трещали телефоны, разнося новости о ее похождениях, и даже те, кто едва был с нею знаком, взахлеб рассказывали, как видели ее накануне с Бивером в ресторане или в кино.
В эту осень худосочных и скудных романов сходились и расходились лишь парочки, которым это было на роду написано, и Бренда кинула кусок тем, чьим основным удовольствием в жизни было, раскинувшись поутру в постели, обсасывать такого рода новости по телефону. Обстоятельства романа Бренды имели особое очарование: целых пять лет — она была легендой, чем-то почти мистическим, плененной принцессой из волшебной сказки, и теперь, когда она явила миру подлинное лицо, это было куда увлекательней, чем смена предмета увлечения у любой осторожной жены. Самый выбор партнера сообщал этой связи нечто фантасмагорическое; Бивер — это всеобщее посмешище, был внезапно вознесен ею в сверкающую обитель небожителей. Если бы после семи лет неукоснительной супружеской верности Бренда наконец закрутила роман с Джоком Грант-Мензисом, или Робином Бизили, или любым другим хлыщом, с которым почти у всех рано или поздно был один-другой заход, это тоже было бы захватывающе интересно, но в конце концов не выходило бы за рамки привычной салонной комедии. Избрание Бивера переносило эту эскападу в глазах Полли, Дэйзи, Анджелы и всей шайки сплетниц в сферу поэзии.
Миссис Бивер не скрывала своего восторга: «Конечно, Джон ничего мне не говорит, но если то, что я слышу, правда, мальчику это пойдет на пользу. Конечно, он всегда нарасхват, и у него много друзей, но тут совсем другое дело. Я давно почувствовала, что ему ЧЕГО-ТО недостает, и я думаю, что именно такая очаровательная и опытная женщина, как Бренда Ласт, может ему помочь. Он оч-чень привязчив, но он такой сдержанный, что по нему никогда не догадаешься… Сказать по правде, я почувствовала что-то такое в воздухе на прошлой неделе и под благовидным предлогом уехала на несколько дней. Если б я этого не сделала, может, у них так все и кончилось бы ничем. Он такой застенчивый и скрытный, даже со мной. Я распоряжусь, чтоб шахматы тут же переделали и послали вам. Благодарю вас».
И первый раз в жизни Бивер почувствовал себя человеком интересным и значительным. Женщины заново приглядывались к нему, размышляя, что же они в нем проглядели, мужчины обращались с ним как с равным и даже удачливым соперником. Возможно, они и задавались вопросом: «Как это ему так повезло, но зато теперь, когда он входил в Брэтт-клуб, ему освобождали место у стойки и говорили: «Привет, старик, опрокинем по одной?»
Бренда звонила Тони утром и вечером. Иногда с ней разговаривали Джон Эндрю голосом пронзительным, как у Полли Кокперс; ответов ее он не слушал. На субботу и воскресенье она уехала в Хеттон, потом снова вернулась в Лондон, на этот раз в квартиру, где краска уже высохла, хотя горячую воду еще подавали с перебоями; тут все пахло новым: стены, простыни, занавески, а от новых радиаторов куда менее приятно разило раскаленным железом.
Вечером она, как всегда, позвонила в Хеттон.
— Я говорю из квартиры…
— Вот как…
— Милый, ну изобрази немножко больше энтузиазма в голосе. Здесь все так интересно.
— И на что это похоже?
— Ну, сейчас тут самые разные запахи, и ванна издает такие странные звуки, и когда поворачиваешь кран с горячей водой, раздается пыхтенье — и только, и из холодного крана капает вода, и она совсем коричневая, и дверки шкафа заклинились, и занавески не задергиваются, так что уличный фонарь всю ночь бьет в глаза… но это божественно.
— Да что ты.
— Тони, не надо. Здесь все так интересно — и входная дверь, и ключ от квартиры, и все-все… И еще мне сегодня прислали целую охапку цветов, а их тут некуда ставить, и они у меня в тазу, здесь нет ваз. Это ведь не ты прислал, нет?
— Да… собственно говоря, я.
— Милый, а я так надеялась, что… как это похоже на тебя.
— Ваше время истекло.
— Пора кончать.
— Когда ты вернешься?
— Очень скоро. Спокойной ночи, родной.
— Сколько можно разговаривать, — сказал Бивер. Все время, пока она разговаривала, ей приходилось заслонять телефон, который Бивер игриво угрожал разъединить.
— Как мило, что Тони прислал мне цветы, правда?
— Ну, я не в таком уж восторге от Тони.
— Пусть это тебя не мучит, красавец мой, потому что ты ему нисколечко не нравишься.
— Правда? А почему?
— Потому что ты никому, кроме меня, не нравишься. Заруби это себе на носу… да и я понять не могу, чем ты мне понравился.
