Йозеф Шкворецкий - Необъяснимая история
2
смогли поднять на борт полный запас дерева, и к тому времени, когда мы отплыли на запад, наступили ноябрьские иды. К нам присоединился мальчик Тесотул.[114] На латыни он говорил довольно бегло. Амелий Регалиан[115] ворчал, что, раз у меня уже есть толмач, он сам мне больше не понадобится, но принял это легко, а кроме того, с жадностью учился у Тесотула его родному языку.
Прошел месяц, прежде
3
увидели столп дыма, который поднимался прямо в небо, так как ветра не было. Вскоре после восхода весь город собрался на берегу, царь Телалок восседал на высоких носилках и в окружении жрецов и военачальников ожидал, что из моря поднимется огнедышащая гора, вулкан[116]
4
в лебедя?[117] — Откинувшись на спинку кресла, царь Телалок расхохотался.
Даже Тесотул захихикал, но тут же сделал серьезное лицо, боясь, как бы царь не счел это неуважением к богам гостей. Однако Телалок продолжал смеяться:
— Тетасилан также любит обращаться в животных, но никогда — в столь приземленных целях. Твоя теология поразительно смешна, Квест. И к тому же эта ревнивая жена! — Он содрогался от хохота.
Мы с Амелием обменялись взглядами. Этот царь вел себя, как римлянин. Во всяком случае, с нами. Когда поблизости появлялись его жрецы, он был серьезен
5
на плоской крыше дворца.
— Так ты говоришь, Земля тоже такая? — спросил Телалок, глядя на полную луну, которая отражалась в море, гладком, как мраморный пол.
— Она действительно такова, — сказал я. — Эратосфен[118] даже измерил ее окружность.
Затем я объяснил царю законы тригонометрии, которые использовал Эратосфен.
Телалок погрузился в раздумья. Долгое время мы сидели молча. Потом он повернулся ко мне:
— А что говорит Эратосфен о вашей презабавной теологии?
— Понятия не имею. Сомневаюсь, что он когда-либо о ней писал.
— А ты? Ты веришь в богов, которые столь похожи на смертных?
Он не переставал меня удивлять. Он действительно напоминал римлянина.
— Нет, — ответил я. — В Риме образованные люди в них не верят.
— Тогда во что вы верите? В нее? — Он указал на луну.
Я покачал головой:
— Нет. Подобно Аристотелю,[119] я верю
6
но это так далеко. Наши корабли не могут доплыть (туда)[120]
Комментарий Э. П. Оливера
Поскольку по профессии я автор детективных рассказов, задача которого придумывать решения всевозможных загадок, у моего издателя появилась безумная мысль поручить мне написать комментарий к этой «римской тайне».
Основное место в фрагментарной хронике Квеста занимают две загадки. Первая — это судьба Овидия после того, как он был приговорен к ссылке (relegatio) (мягкая форма наказания без потери собственности, в то время как изгнание как таковое (exilio) влекло за собой конфискацию всего движимого и недвижимого имущества осужденного) в город Томы на берегу того, что тогда было известно как Понт, а сегодня — как Черное море. Вторая — способ, каким хроникер Квест Фирм Сикул попал на Американский континент. С темой Овидия также связана проблема происхождения Квеста Фирма Сикула, чьим отцом официально был Гай Фирм Сикул, политик и военачальник в эпоху Августа, и наконец, проблема того, каковы истинные причины, почему Август отправил Овидия в ссылку.
Подлинность текста Квеста была многократно подтверждена лабораторными исследованиями (смотри доклад по данному вопросу профессора Кидо Германна Шонберга из Гарвардского университета и профессора Лоррейн Линды Бернсайд из Йелльского университета) и лингвистическим анализом. Учитывая это, я полагаю, что его рассказ об исторических обстоятельствах следует считать заслуживающим доверия, невзирая на то, что его не подтверждают более поздние хроники (например, имена жен Овидия ни в одном другом документальном источнике не упоминаются), и то, что временами его изложение субъективно или не имеет объяснения — например, описание римской системы ведения боя, которой Квест приписывает идею своего изобретения.
Семья Квеста Фирма Сикула не упоминается ни в одной исторической хронике. Крайне маленький Свиток II, Фрагмент 1 (далее ссылки на текст обозначаются сокращениями: Св., Фр.) не сообщает ничего, кроме nomen и cognomen, и только из контекста по ходу повествования мы понимаем, что это имя отца Квеста: его praenomen, Гай, раскрывается в Св. II, Фр. 6.
Мы не знаем в точности, когда родился Гай Сикул, но из текста следует, что он происходил из одной «из старейших и самых богатых (семей) в Риме» (Св. I, Фр. 7) и что во время Гражданской войны всегда был «его [Августа] преданным другом и соратником» (Св. I, Фр. 11). Значит, можно предположить, что, когда в 49 г. до н. э. разразилась Гражданская война, Гаю было по меньшей мере двадцать лет, или, если учесть другие указания в тексте, что его военная карьера уже была на подъеме — возможно, он был значительно старше.
Также нам известна дата его смерти (Св. II, Фр. 6): незадолго до битвы за крепость Андетриум вблизи Салоны в 8 г. н. э., где Квест был ранен. Благодаря вышеупомянутой преданной дружбе с Августом Гай «составил себе еще большее (состояние)» (Св. I, Фр. 7), и его карьера достигла кульминации, когда Август назначил его своим имперским наместником (Св. I, Фр. 11) (legatus Augustus pro praetore), иными словами — управляющим имперской провинцией (впрочем, нигде не говорится, какой именно), в юрисдикцию которого входили все расквартированные в данной области войска. Этот пост был, по всей видимости, главным источником состояния, которое, как нам сообщается, Гай Фирм себе «составил». Судя по всему, его карьера не оборвалась и после окончания войны (например, упомянутое в Св. III, Фр. 11 «тайное поручение императора» в Египте). Очевидно, что он не ладил с сыном, который отказывался вступать на стезю политики: вспомним, как после пира он жалуется на молодого Квеста императору (Св. I, Фр. 11), и их разговор в Колизее, где оба они присутствуют при поединке гладиаторов (Св. I, Фр. 13).
Дата рождения матери Квеста нам также неизвестна, но, по всей вероятности, она родилась вскоре после морского сражения при Акции в 31 г. до н. э., положившего конец Гражданской войне и вознесшего Октавиана на трон империи с величественным титулом «Август». Моя теория относительно года ее рождения базируется на нескольких экстраполяциях из текста, которые будут разъяснены в дальнейшем. Ее praenomen был Прокулея, второе имя — Эмилия и cognomen — Сепула (в Св. II, Фр. 6 cognomen ее брата — Сепул). Она умерла в 27 г. н. э., за два года до того, как Квест отправился за море («в пятнадцатый год его [Тиберия] правления», т. е. 29 г. н. э.), так как в Св. VII, Фр. 1 он упоминает, что вознес молитву ее посмертной маске.
Без сомнения, Квест обожал мать. Об этом свидетельствуют несколько дошедших до нас эпизодов, самый значимый из которых содержится в Св. I, Фр. 6, где рабы несут Прокулею в носилках на Авентин. Прокулея «надевала золотые серьги и всегда была прекрасной и благоухающей», и как будто сидевшему у нее на коленях маленькому Квесту казалось, что «весь (Рим) пахнет, как мама». Это детское восприятие вспоминается также во время пира у Августа, когда, уже будучи молодым человеком (он только что надел свою первую тогу вирилис, тогу мужа), он чувствует, что «весь пиршественный зал полнится ее духами, ароматом Рима, который я помнил по тем давно минувшим дням, когда мы отправлялись на носилках в город», и когда он говорит, что «гордился моей матерью Прокулеей: она была прекрасна, как Афродита» (Св. I, Фр. 11).
Множество сходных восторженных упоминаний о красоте матери свидетельствуют о его горячей сыновней любви, кульминацией становится сцена, в которой он заглядывает в спальню родителей из атриума (Св. III, Фр. 11) в доме своего отца. К тому времени отец уже мертв, а Прокулея вышла замуж за Цецину и перебралась в его пышный дом. Здесь, в старой спальне, Квест чувствует, что «мельком увидел живую переменчивую юность Прокулеи до того, как ее красота достигла совершенства, которому я был свидетелем». Тогда же он догадывается, что Прокулея — это Коринна Овидия, и его отец — не Гай Фирм Сикул, а Публий Овидий Назон. Более того, в предшествующем фрагменте (Св. III, Фр. 10) Цецина, по сути, прямо говорит ему об этом: «Знаешь, дружок, Прокулея очень к нему привязана. Было время, когда она… она его любила». Это также объясняет визиты Прокулеи и Цецины к двум императорам: они пытаются заступиться за опального поэта в надежде получить для него разрешение вернуться в Рим или хотя бы перебраться в какой-нибудь римский городок вблизи границы, где имелось бы некое подобие общественной жизни Рима, с термами, аренами, театрами — короче говоря, на положение, сильно отличающееся от его безрадостного существования в Томах.
