Дмитрий Каралис - Дела семейные
Он достал из рюкзака фляжку с капитанским можжевеловым джином и протянул брату, чтобы тот согрел внутренности и избежал хотя бы воспалений. Снял с его головы мокрую шапочку и потуже нахлобучил ему свою фетровую шляпу.
— Джин в воде — это классно! — воскликнул дядя Жора, показываясь над кормой в шляпе и с фляжкой в руке. Он жадно приложился к фляжке и вернул ее отцу. — У меня в рюкзаке бутерброды! Нет, бутерброды не надо… Гребите, гребите!
Мы торопливо заработали веслами.
«Жора, ты как?», — периодически интересовался отец, глядя на пальцы, вцепившиеся в спинку кормы. Дядя Жора показывал большой палец и просил еще выпить. Потом он сказал, что поплывет вместе с фляжкой — так удобнее: не придется останавливаться. Я тревожно вертел головой, надеясь быстрее увидеть берег, а когда дядя Жора, хорошенько согревшись, стал протяжно командовать: «И-и-и раз! И-и-и два!», мне показалось, что чуть правее нашего курса кто-то крикнул. Отцу тоже показалось, и мы перестали грести, прислушиваясь.
— Э-ге-ге! — закричал отец, и с берега отозвались: «Эй, на лодке! Греби сюда!»
— А ты кто? — крикнул из воды дядя Жора.
— Сейчас узнаешь… — где-то совсем неподалеку пообещал мужской голос и запоздало представился: «Ефим я…»
Мы с отцом усердно продолжили грести. Только бы дядя Жора не околел в этой студеной водице. Какой такой Ефим?
На берегу в сухом сизом ватнике стоял вчерашний лодочник. Ему было нехорошо.
Дядя Жора, тяжело ступая, вышел из воды. С него текло. Мы с отцом принялись стягивать с него разбухшую куртку, сапоги, брюки… Ефим кружил вокруг нас и покачивал головой, словно постиг в своей жизни нечто новое.
— Лодку-то брали… на троих, — повеселевшим голосом напомнил Ефим, заглядывая дядьке в лицо, — а стакан налили один. — Смекаешь?
— Где ты видишь троих? — стучал зубами дядя Жора, натягивая на голое тело мой свитер и штаны.
— А как же! — удивленно сказал Ефим и потыкал в нас пальцем: — Вот ты, вот он, и вот парень. А? — в голосе появилась неуверенность. — Он в куртке, а ты без куртки… На нем брюки, а ты без…
— Да вот моя куртка лежит, — дядя Жора прыгал на одной ноге, пытаясь другой попасть в штанину. — Протри глаза.
Отец неподалеку размашисто ухал топором, заваливая сухую сосенку.
— Не, ребята, я не понимаю, — заволновался Ефим. — Вы что, хотите меня надинамить? Вас же трое?
— Помог бы лучше костер развести, — увиливал от ответа дядя Жора. — Сейчас разберемся…
— Ну, разберись, — обиженно говорил лодочник; он вставал на колени, раздувал подернутые пеплом уголья и тревожно скашивал на меня глаза: — А они что, двойняшки?
— Кто? — я ломал через голое колено хворост и зябко поводил плечами.
— Ну, эти…Я же вижу! — настаивал Ефим.
Я пожимал плечами.
— А у вас осталось?
— Должно остаться…
— Гэкалэмэнэ! Трясет шибче этого, — он кивал в сторону дяди Жоры.
Потом мы растирали дядю Жору джином и давали выпить Ефиму.
— Я вас сразу вычислил, — радостно говорил Ефим, не выпуская из рук открытой бутылки. — Проснулся в сарайке, колотун бьет… К мосткам вышел, лодки счел — одной не хватает. И стакан мой на пеньке стоит. Я его понюхал, тут меня и озарило! Пошел тропкой по бережку и на палатку вышел! Не, в натуре, приезжайте в любое время. У нас все путем!
…Ефим ушел опохмеленный и удовлетворенный. Мы натянули над костром веревку, повесили сушиться одежду дяди Жоры и завалились в палатку спать.
На этот раз я проснулся от ядовитого запаха, резавшего ноздри. Он безусловно шел от костра, который отец устроил по таежному способу — несколько бревнышек складывались друг над другом, как карандаши в пачке, поставленной на ребро — вбитые в землю колышки не давали им рассыпаться. Когда середина бревен прогорала, их следовало сдвигать навстречу друг другу — таежная непрерывка, как объяснил батя. Вновь паниковать я не стал и тихо выбрался из палатки.
Солнце уже поднялось над низким противоположным берегом и добивало остатки тумана, жавшегося к камышам. Огонь образовал в бревнах промоину, их острые концы горели свечным пламенем, и между ними дымилась и вспыхивала зелеными и синими огоньками спекшаяся куча дядижориной одежды — капроновая куртка, брюки, свитер… Чуть поодаль стояли его сапоги с парящими голенищами. Я ковырнул палкой кучу — она стала гореть веселее. Едкий химический запах усилился. Обойдя костер с другой стороны, я попытался отобрать у него остатки одежды — дымящийся рукав куртки и слипшийся кусок штанов, в которых угадывались карманы. Оборванная веревка, привязанная к двум соснам, тоже дымились… «Пусть хоть выспится перед таким испытанием», — подумал я, тихо забираясь в палатку и укладываясь рядом с посапывающим в спальном мешке дядей Жорой.
…Под брюками на отце оказались бледно-зеленые армейские подштанники, которые он предложил брату, как временную меру, пока что-нибудь не придумается. Натянув их, дядя Жора принялся гневно разоблачать порочный вкус брата в выборе цвета нижнего белья и косился на мои брюки — не предложу ли я поменять их на его подштанники. Я делал вид, что не понимаю его взглядов — заявиться в Зеленогорск в зеленых кальсонах не совпадало с моими представлениями о прекрасном. Тем более, когда у тебя в городке есть знакомые девушки. Мне было жалко родного дядьку, но, глядя на него, я отворачивался и фыркал смехом.
Отец возился у костра и делал вид, что кашляет от дыма: «Нормальный вид, кхе-кхе… Интеллигентные такие подштанники. Может, еще у Ефима чем разживешься… — Он вытирал слезы и обещал сдавленным голосом: — Куртку я тебе дам…»
— Куртку! — расхаживал в сапогах и подштанниках дядя Жора. — А это чем закроешь? — Он показывал на гульфик кальсон без единой пуговицы. — Сядешь в автобусе, и все вывалится! Куртку до пупа он мне даст!..
— Не бойся, — подбадривал отец, — твой коршун не выпадет из гнезда…
— Хорошо бы такси или частника поймать, чтоб до самого дома, — задавив смех, рассуждал я. — Тут километров сорок, не больше…..
Мы провели сквозную ревизию имеющихся тряпок, но ничего путного не вырисовывалось. Дядя Жора умудрился спалить даже трусы и вязанную шапочку, забравшись в спальный мешок после растирания голышом. «А если сделать из одного одеяла юбочку, а из второго, прорезав дырку для головы, пончо? — предлагал отец. — Я дам тебе свою шляпу. Неплохой, по-моему, ансамбль…» Дядя Жора, катая желваки, принимался заворачиваться в одеяло, но тут же с гневом отшвыривал полотнища: «Я что — Васисуалий Лоханкин?». — «Не нервничай, — говорил отец. — Давай попробуем сделать тебе тунику. Скрепим на плечах веревками. Будешь, как римский патриций!» — «Хрениций!.. — ворчал дядя Жора, усаживаясь на пенек и проверяя взглядом гульфик. — Тебе хорошо говорить!» — «А помнишь, как мать после войны сшила нам брюки из ленд-лизовского одеяла! — загорался новой идеей отец. — Сносу им не было! Может, попробуем раскроить?»
Дядя Жора молчал, давая понять, что с дураками разговаривать не намерен.
Я осторожно подал идею:
— Может, прорезать в рюкзаке дырки для ног, и надеть его на манер шортов-бананов?
Дяде Жора задумался, звонко хлопнул себя по лбу, назвал меня гением и сказал, что можно попробовать сделать одежду из ватного спального мешка — прорезать дырки для ног и рук, перетянуть лишнее в талии ремнем, а капюшон надеть на голову, чтобы вся конструкция не сползала вниз. Мы с батей, прыснув смехом, одобрили в общих чертах экстремальный тип одежды, и дядя Жора, схватив охотничий нож, принялся за раскрой и примерку.
Сначала он прорезал для ног слишком маленькие дырочки, стесняясь показывать при ходьбе кальсоны, и мы забраковали модель, как непрактичную для передвижения компанией: мешок висел ниже колен, и дядя Жора едва передвигал ноги.
— Да просунь ты их подальше! — сказал отец. — Подними мешок выше колен, пусть торчат сапоги и немного подштанники. Будет типа простеганного ватного комбинезона с шортами. Зато пойдешь, как человек, а не какая-нибудь гусеница!
— Конечно, — одобрил я, — будете, как средневековый франт с картинки — шорты-бананы, сапоги, зеленые чулки обтягивают ноги, крепкая палка в руках…
Дядя Жора посмотрел на меня уничтожающе, но совет принял.
Рюкзак, который мы помогли ему надеть за спину, придавал ему вид фантастический, но бывалый: человек вышел из леса, он и спит и ходит в универсальном спальном мешке. Капюшон надежно защищает его голову от клещей и комаров… Кряхтя и сожалея, что нет зеркала, дядя Жора взял в руки спиннинг, повесил на грудь бинокль и повел плечами: «Ну как?»
— Главное, что тебе удобно, — подбодрил отец. — Садись в лодку, капитан!
Ефима мы не нашли. В открытом сарае валялись только стоптанные сандалеты и стоял ящик пустых бутылок с запиской: «Кто возьмет — убью! Ефим». Мы привязали к мосткам лодку и поставили в сарай весла.
