Игорь Сапожков - Шарф
— Шампанское, конфеты… А можно торт?
— Договорились, — Ольга Андреевна улыбнулась, — когда ты будешь дома?
— К семи… — Вика задумалась, — ну не позже пол восьмого…
— Хорошо, тогда я заскочу в типографию и наверное ещё успею в универмаг.
— Ты работаешь сегодня, — удивилась Вика.
— Редактор просил проверить выпуск…
— А в универмаг зачем?
— Скоро узнаешь…
Перед тем как уехать, Ольга Андреевна выкурила подряд две сигареты, прикуривая одну от другой. Глядя, как Вика скрылась в подъезде она вдруг подумала, что за последние несколько дней, дочь сильно изменилась.
Этот звонок Миша услышал сердцем. Он открыл дверь ещё до того, как Вика сняла палец с кнопки звонка. Она вошла, обняла Мишу одной рукой за шею, второй погладила его по щеке. Затем она привстала на цыпочки, медленно приблизилась так близко к его лицу, что ощутила на своих холодных губах, его прерывистое горячее дыхание, чуть прикрыла глаза и поцеловала его. Миша не дышал, воздух ему был больше не нужен… Он наверное на миг потерял сознание, всё что его окружало исчезло, были только чуть прикрытые глаза девушки, лёгкая ладонь на его щеке и нежные, слегка прохладные губы. Счёт времени, казалось был потерян на всегда. В реальность их вернул телефонный звонок.
Потом они вытащили из холодильника новогодние яства и аккуратно упаковали их в сумку, ту самую, в которой Миша носил саксофон.
Они ждали автобус, его не было и не было. Снег прекратился так же внезапно, как начался. В узких разрывах туч неожиданно появилось яркое, коралловое солнце. Вика и Миша одновременно замолчали, прислушиваясь к звукам возвращающегося к жизни города: шуршащим по снегу автомобильным шинам, сердитым крикам грузчиков у ликёро-водочного, обрывкам музыки, доносившейся из «Метелицы». Кашляя выхлопными газами к остановке подполз автобус, но двери не открылись, они были плотно зажаты телами «строителей Коммунизма». С трудом удалось поместиться в следующий за ним, хотя и он тоже был заполнен почти до отказа. Неохотно сдвинувшись с места, автобус пугливо заскользил между обледенелыми сопками. Их пытались растащить, но они крепко держались друг за друга. Вика улыбалась, легко касалась губами его подбородка. Миша опускал лицо за воротник её пальто, вдыхал её аромат, целовал шею. Постепенно салон опустел, вскоре они остались вдвоём в центре гармошки.
— Мы проехали нашу остановку…
— Думаешь… — на щеках девушки расцвели розы.
Они с трудом оторвали глаза друг от друга, чтобы посмотреть в окно. У памятника Розы Люксембург собиралась толпа митингующих с любопытным транспарантом: «Руки прочь от вьетнамок!»
На барже они оказались, когда последние солнечные лучи уходящего года, уютно улеглись вдоль бетонного парапета. На обледенелых проводах звонко ссорились румяные снегири. Бомжи были на месте, в бочке громко трещали дрова, над палубой вился сизый дымок. У огня сидели Шахтёр и Сыч.
— Я бы сейчас съел яишню трёхглазую с докторской колбасой или ещё лучше с любительской… — Шахтёр вдруг оборвал речь, — Доктор, смотри кто идёт! Ты был прав, — он показывал рукой в сторону берега, — с меня казённый чекушник!
Из кормовой рубки показался Доктор, его борода скрывала улыбку, но по глазам было видно, что он им рад!
Стол накрывали в кают-компании, Сыч затопил буржуйку, стало тепло и даже уютно. Стены помещения были оббиты фанерой и обклеены шершавыми обоями, на полу лежали плотно подогнанные одна к одной и выкрашенные серой грунтовкой доски. В центре стоял привинченный к полу прямоугольный стол накрытый розовой клеёнкой, вокруг него три проволочных ящика из под молочных бутылок и грубо сколоченная деревянная скамейка. Над столом висела керосиновая лампа, блики от горящего фитиля играли в покрытых инеем иллюминаторах. В углу была прибита полка, на ней лежала аккуратно обёрнутая газетой книга, карманный фонарик и транзисторный радиоприёмник «Спутник».
— Если батарейки не сдохли, будет музыка, — Доктор покрутил ручку настройки, шкала тускло засветилась и в динамике зазвучал голос Дина Рида. Марксист из Колорадо пел жизнерадостную песню про Сибирь.
Вика стала доставать из сумки еду, Шахтёр вызвался ей помогать, тем временем Доктор и Сыч показали Мише всю баржу. Спали они втроём в большой капитанской каюте, чтобы не отапливать несколько помещений, а летом, похвастался Сыч, у каждого свои апартаменты, причём с окном и дивным видом на пляж. Когда они вернулись в кают-компанию, Шахтёр уже во всю закусывал:
— Братаны, — пробурчал он с набитым ртом, — не смог удержаться, здесь такие котлеты, как говорил Матвей Ефымыч, завхоз нашего детдома: «Тают в рот!»
Доктор тщательно вымыл руки из алюминиевого бачка со стержнем. Бачок назывался «Водолей», Миша видел такой же в колхозе, когда прошлой осенью их класс посылали на уборку урожая картошки. Если стержень чуть приподнять, из бачка начинала течь вода. Доктор сел во главе стола, рядом с ним устроился Сыч, напротив Миша и Вика. Стол был уставлен закусками, здесь были традиционные винегрет и селёдка под шубой, жаркое со сливами, куриные котлеты и пирожки с капустой. В центре стола лежал кулёк конфет.
— Я вот котлеты очень люблю, — не мог остановиться Шахтёр, — если бы я мог, то ел бы котлеты четыре раза в день, на завтрак, обед и ужин.
— Погоди, — уточнил Сыч, — а четвёртый?
— В обед две, — Шахтёр улыбался.
Из бокового кармана Доктор достал полулитровую бутылку самогона и аккуратно разделил её содержимое на три стакана.
— Спасибо, что пришли ребята, — он поднял стакан, — и за угощения благодарим!
— Спасибо, что спасли меня, — проговорила Вика, — и с Новым Годом!
— С Новым Годом!
Бомжи чокнулись и выпили, залпом и до дна. Потом они жадно ели, затем как-то слишком быстро захмелели и перебивая друг друга стали вспоминать разные истории.
— А помните, как на Ворошиловке от овчарок ломились?
— А как нас менты на Майские закрыли, а мы сорвались через дыру в заборе…
— Мужики, помните табор на берегу стоял? Ах как душевно пели ромалэ… Я тогда их цыганятам, свистки из клёна вырезал, а они у меня потом нож спёрли…
Дин Рид больше не пел, теперь поставленный эфирный голос, рассказывал о том, как мирный и созидательный труд, увеличивает рост народного благосостояния. Вскоре радио само по себе затихло, хотя шкала всё ещё светилась. Тем временем за иллюминаторами стало сереть, хозяева постепенно забыли о гостях, Вика под столом взяла Мишу за руку.
Когда они уходили, Сыч держал в руках обёртку от конфеты «Белочка» и что-то настойчиво шептал на ухо Доктору. На берегу их догнал Шахтёр, он перевёл дыхание и протянул Вике ладонь, на ней лежал фонарик.
Скорая Помощь остановилась едва Миша поднял руку. В машине пахло спиртом. Когда усатый водитель в огромной меховой кепке притормаживал на светофорах, медики по очереди пили из стеклянной банки для микстур. Закусывали карамелью «Раковые Шейки». Водитель включил радио, Магомаев пел про свадьбу, весёлые медики дружно ему подпевали. На Площади Мира, они попали в пробку. Теперь медикам помогал петь водитель, его кепка двигалась вверх-вниз, казалось он ещё пританцовывает. Посреди площади в небо взмывал гигантский, ледяной сталагмит, видимо неожиданная зима, застала смотрителя фонтана врасплох. Этот фонтан построили, сразу после войны, когда ещё был жив Сталин. Назывался он тогда «Струя Вождя», когда «лучший друг советских физкультурников» безвременно перебрался в мир иной, фонтан переименовали в «Струю Дружбы Народов».
Вика и Миша сидели на прикрученной к к полу кушетке, Миша обнимал девушку за плечи.
— Акоп Ашотович, — обратился к водителю тучный человек в мятом белом халате, похожий скорее на повара, чем на доктора, — включай цветомузыку, молодёжь торопится…
За окном, рассыпав по проезжей части красно-голубые искры, засверкала мигалка, вслед за ней по-волчьи взвыла сирена. Разбуженная стая устроившихся на ночь голубей, в панике сорвалась с тёплого чердака.
В скверике возле дома, соседские дети возилась вокруг снеговика. Его принарядили, на голову водрузили синее пластмассовое ведёрко, к веткам-рукам пристроили метлу.
— Когда я была маленькой, — Вика поднесла к глазам крупную снежинку, зацепившуюся за ворсинки на варежке, — на Новогодний Утренник, мама наряжала меня снежинкой. Мы тогда жили в военном городке, костюм мама сшила сама, ёлка стояла в Доме Офицеров, замполит играл на баяне: «Маленькой, ёлочке, холодно зимой…», я танцевала, кружилась вокруг неё, все хлопали… Потом детям дарили подарки, разноцветные пакетики с конфетами… Тогда мне казалось, что в мире нет ничего лучше, этих конфет…
— А сейчас?
— Сейчас, — девушка на мгновение задумалась, — сейчас у меня есть ты…
Они никак не могли расстаться, стояли в подъезде прижавшись друг к другу, в конце концов они договорились, что Миша вернётся в девять. В это время в подъезд ввалилась весёлая, шумная компания, не дожидаясь лифта они бодро двинули ввех по лестнице. Миша решил проводить Вику до двери. Проехав два этажа, лифт предательски дёрнулся и тихо остановился, в это же мгновение погас свет.
