Роман Перин - Руна жизни
Кот потянулся и без сопротивления отдался в руки хозяина «тёплого места».
— Ты, мерзавец! Судя по твоей упитанной морде, ты домашний или прижился в каком-нибудь магазине. Поэтому я не буду лишать тебя хлебного края и с собой не заберу. Брыс-сь!
Кот плавно стёк с рук и, повернув морду в сторону Базунова, подмигнул правым глазом, посмотрев на Чернина, подмигнул левым глазом, затем, поправив свои усы языком, он медленно, с достоинством удалился под арку дома.
— Ну ты посмотри, Нилыч, что эта мистическая тварь умеет!..
«Москвич» Базунова пару раз чихнул и рванул с места, пересекая Литейный в нарушение всех правил.
— Коля, ты нас угробишь!
— Не боись, генерал, я почти сорок лет за рулём. Как там твоя семья? А то вчера за серьёзными беседами и по-человечески не поговорили, — Базунов остановился перед светофором, достал короткую трубку с изящным изгибом и прикурил.
— Ты же сказал, что бросил курить.
— С сегодняшнего утра начал. Пришёл к выводу, что мне суждено умереть не от никотина. Так как семья?
— Моя старуха на даче, в своём огороде копается, внучку к земле приучает. Сын работает инженером на Кировском заводе. Дочь с мужем в Москве живёт. Уже семь лет, как живут, а детей всё нет.
— А кем дочь работает?
— Она и муж в районной прокуратуре. Он заместитель прокурора, она следователь. Испортила её эта работа, с каждым годом в ней всё меньше женского остаётся.
— Так сам же и настаивал на юридическом.
— Я думал её в адвокатуру направить, избавить от грязи и крови. Она же сразу после института вышла замуж. Муж — парень неплохой. Родители — москвичи. Всю жизнь в прокуратуре. Квартиру ему купили в Москве как подарок на свадьбу. А я мог предложить им только комнату у себя или в коммуналке пробить.
— Ничего, дочь генерала Москвы стоит.
— Я тогда ещё полковником был.
— Дочь полковника КГБ тоже неплохо, хотя я бы никогда не женился на дочери офицера КГБ или МВД.
— Что это ты нас невзлюбил?
— Так она будет жаловаться на мужа папе, а папа при своих служебных возможностях ему душу вытряхнет. Нахрен такая жизнь! Я вот женился на сироте и не знаю, что такое тесть и тёща. Детей, правда, тяжело было поднимать. Мать моя так и не дождалась внуков, в пятьдесят пять сгорела от рака. Ты же её знал.
— Да, Акулина Филипповна была удивительным человеком. Так одинёхонькой и прожила. А какие мужчины ей предлагали руку и сердце — ведь красавица была!
— Мать как похоронку в сорок пятом получила, так и поставила крест на своей жизни. Вся её любовь и забота нам с сестрою досталась.
— Как твои дети?
— Старший сын хирург, работает в Военно-медицинской академии. У него — две дочки очаровашки. Как-то старшая, Леночка, гладит мою лысину и заявляет: «Деда, а ведь у тебя ещё родничок не зарос». У меня после её слов в сердце что-то ёкнуло и расстворилось от счастья и дышать стало легче. Так что внуки в прямом смысле продолжение нашей жизни, — Базунов достал из внутреннего кармана пиджака цветную фотографию, на которой он был снят в нежных объятиях внучек, со светящимися счастьем и любовью глазами протянул её Чернину и продолжил дрогнувшим голосом. — Младший сын радиоинженер на «Светлане». Всё никак женить не могу, таскается стервец. Дети растут быстро. Коротка жизнь человека, ох как коротка. Только начнёшь понимать её смысл, а тут уже пора переворачивать последнюю страницу биографии. Это как вкус самогонки на морозе из бутылки, тайком в семнадцать лет на танцах, за клубом. И запах необычный и состояние — счастья. А потом и водка отборная, и коньяк марочный, да всё не то. Больше логики и тоски. И чувствуешь, что всё в прошлом, и торопиться надо медленно: стыдно ошибиться, стыдно показаться смешным.
— Кстати, философ, ты куда сегодня торопился, если говоришь, что ждал моего визита?
— Эх, Нилыч, наступил ты на горло моей песни. Люблю я философствовать. Ладно, вернёмся в гнусную реальность советского чиновника. Торопился я разобраться с одним интимным делом. Ты не поверишь, но один наш научный сотрудник стал домогаться другого научного сотрудника, используя своё служебное положение.
— Ну и в чём проблема?
— Проблема-а, — Базунов широко улыбнулся. — Проблема, ети её мать, в том, что они оба «мужицкого полу», как говаривали в старину.
— Педерасты?!
— Они самые!
— Откуда они у тебя в «Обществе знаний»? Это же не Кировский театр и не Консерватория.
— Ты думаешь, мой генерал, что они только в искусстве? Ген вырождения уже хорошо прижился и в науке, я уж не говорю о политике.
— И что ты будешь делать?
— Уволю! Хотел сегодня. Ради тебя уволю завтра.
— Ну, если ради меня, Коля, так лучше их в психушку.
— Не те времена, генерал. Вот некоторые говорят, что преследование гомосексуалистов это фашизм, так как их преследовал Гитлер.
— Ох уж этот Гитлер: сколько хороших идей он испоганил.
— И ты это сказал с серьёзным лицом? — Базунов на секунду бросил застревающий взгляд в лицо генерала, и, повысив голос до нот восторга, почти прокричал, — Коля, я рад, что ты способен мыслить шире, чем марксист!
Базунов кашлянул и неожиданно для Чернина запел хриплым басом:
Вчера мы хоронили двух марксистов.
Мы их не накрывали кумачом.
Один из них был правым уклонистом
Другой, как оказалось, ни при чём.
— Ну, ты, Юра, даёшь!
— Ты что имеешь в виду, генерал, мой голос или текст?
— И то, и другое.
— Эх, Нилыч, лучше бы я стал певцом, как мне советовала мама, таская меня в музыкальную школу. А насчёт текста… Текст, как текст, даже очень жизненный, ты это не хуже меня знаешь. Запрещая такие песенки, мы систему не укрепим. Ну кому пришло в голову запрещать Есенина, Клюева, потом Цветаеву, Ахматову? Таких талантов власть должна держать возле себя, лелеять их и одаривать. Творческие натуры люди благодарные, слабы на похвалы и внимание, обязательно откликнутся хвалебной одой или симфонией. Нет ничего страшнее для режима, чем талантливый враг. А мы их на ровном месте находим и ковыряем, пока не превратим в проблему. Никакой режим в России не переживёт ни Есенина, ни Цветаеву. Того, кто этого не понимал, вообще нельзя было допускать до власти. Такое отношение к талантливым и гениальным людям было при многих режимах и в разные века. Вот великого Чайковского не уберегли, а сколько он мог бы ещё шедевров написать. Ведь его во всём мире на руках носили. Чего только «Лебединое озеро» стоит! Кстати, гомосеки пытаются в свою голубятню затащить множество великих людей, включая и Чайковского. Мой знакомый историк интересовался этой стороной жизни Петра Ильича. Можно смело сказать, что он провёл независимое расследование. И пришёл к выводу, что Пётр Ильич не был голубым. Дело в том, что как только он поставил вопрос о денежных вознаграждениях за свои произведения перед братьями Рубинштейнами, кстати, из крещёных евреев, которые были своего рода музыкальными продюсерами Чайковского, то узнал, что он «нищий». И Пётр Ильич пригрозил, что предаст гласности непорядочность Рубинштейнов, обобравших его. В силу того, что авторитет Чайковского был мировой, то опасность и сила его слов была бы велика. Антон Рубинштейн решил защищаться, нападая. В обществе поползли слухи о гомосексуальных наклонностях Чайковского, а в газетках появился ряд проплаченных статей на эту же тему. Не приспособленный к жестокостям реальной жизни и подлым интригам Чайковский проиграл в этой схватке и ушёл из жизни с грязным пятном. Вот так, генерал, бывает с великими, когда ловко подобран компромат. И жить этому компромату вечно, потому что есть не мало желающих его озвучивать и выдавать за правду. Дегенераты просто охотятся за слабостями великих, чтобы оправдать свои пороки. И любой слух или подозрение рады превратить в неопровержимый факт, бросают на это все силы своего скрытого легиона.
— Я не знаю, как там обстояли дела с Рубинштейнами, но полностью уверен, что такую музыку мог писать только полноценный человек. Конечно, порок организованная сила, — пытаясь закрыть крышку внезапно отворившегося бардачка, натужно заговорил Чернин, — такова природа дегенератов, как говорит наш общий знакомый Людвиг Иванович. Вот и великого Пржевальского тоже пытались записать в гомосексуалисты. Вообще зло больше сплочено, чем добро. Добро же надо постоянно организовывать и платить ему зарплату, только в этом случае оно способно бороться со злом.
