Денис Куклин - Могилы героев. Книга вторая
Но вернемся к Пульке. Система прижилась, оказалась весьма эффективной в тогдашних условиях. А это были семидесятые-восьмидесятые годы двадцатого века. Отныне молодые кадры для грядущей криминальной революции в России ковались не только за колючей проволокой. Говорливые, жадные, стремительные твари без стыда и совести плодились под боком будущих жертв. Пройдет десяток-другой лет, и они обретут полнокровное право легализовать свой "хозяйственный" навык. А спекуляцию и мошенничество власть предержащие нарекут – предпринимательской деятельностью.
Это были истоки темного потока, чья сакральная субстанция окончательно разъела зараженный социальный организм советской империи. Те, кого я описываю, не оступившиеся люди. Это преступный элемент и его с избытком хватает в любой стране мира. Эти люди не оступились, они сделали преступный промысел своим ремеслом: жить за счет ограбленного, убитого, обманутого; а попавшись с поличным проливать крокодиловы слезы. На беду свою определив явную угрозу для собственного существования, советское государство выставило против внутреннего врага цепных псов – людей умных, решительных и беспощадных. Но по разрушительной силе противоядие оказалось сравнимо с ядом. Взяв на вооружение опыт и тактику противника, эти люди оглянуться не успели, как увязли в трясине по самую маковку. С этого момента пересекаясь и постоянно противоборствуя, в нашей стране присутствует два темных потока.
Хотя и это дополнение имеет к Пульке косвенное отношение. Он всегда стоял по одну сторону баррикады. Странно все-таки что он покарал себя сам…
Когда Пулька приставил ствол обреза к груди и посмотрел в зеркало еще раз, вместо отражения он увидел что-то темное и неопределенное. Этого он объяснить не смог, а вглядеться в темную массу пристальней уже не было сил. Ему хотелось одного – закончить все как можно быстрей и уснуть, закрыть глаза. В его голове гудело и стучало мерно и глухо. Казалось, что в груди вместо сердца кипит старый, неисправный котел. Пулька посмотрел на вороненую сталь ствола и неожиданно понял, что он увидел в зеркале… Он увидел СЕБЯ…"
Федор перевернул десятка два страниц, посмотрел в окно на заснеженные крыши домов и вновь углубился в чтение.
"… и вдруг он позавидовал животному. Прошептал: "Господи, за что мне это? За что?.. Ведь я уже давно не тот, я стал другим. И ТЫ это знаешь". Нет, думал уже отстраненно, от прошлого не уйти. Но, черт возьми, это выше моих сил. И не сбежать мне, как этой кошке, не спрятаться от беды. Поздно, уже поздно что-то менять. И совсем уже неожиданно Пулька вспомнил Вика Лейднера по кличке Алекс, чья рукопись хранилась в ящике его стола. Вспомнил, как он сказал тогда:
- Нас уже нет…
Пулька всегда недолюбливал Алекса, а после этих разговоров просто возненавидел.
Тогда они застряли в Маргилане. Охота за живчиком Керимом Шариповым зашла в тупик. У таджика было сверхъестественное чутье на засады и топтунов. В начале мая он приехал в Свердловск, и вскоре эстафету слежки передали Пульке и Алексу. С этого момента долгих два месяца они "вели" Керима через весь Уральский регион, Казахстан и республики Средней Азии, пока таджик не канул как в омут на высокогорье Памира.
В конце июня они вернулись в Фергану. Встретились со здешним резидентом высокорослым лысоватым блондином по кличке Старик. Он выдал им ключи от большого дома в одной из махаллей Маргилана и три сотни на расходы. В то время, в июне восемьдесят седьмого года, Пулька еще тешил себя надеждами относительно будущего. В отличие от него Алекс уже начал кое-что понимать. Но он спускал курок и уже тогда знал, что прощения не будет.
- Нельзя убивать людей и оставаться человеком,- говорил он.- Запомни, для нас это плохо закончится.
- Смерти боишься?- Пулька каждый вечер напивался яблочного вина и разговаривал с напарником из неизменно горизонтального положения.
- Тебя тоже убьют. Не обольщайся, дружище,- насмешливо говорил Алекс.- Если до тебя не доберутся ОНИ, ты сам себя прикончишь.
- Как-то так,- ухмылялся в ответ Пулька.- Вот так сам себе и стрельну в лоб или в сердце.
- Тогда уж стреляй в сердце. Один выстрел в голову не всегда гарантирует смерть.
Обычно договорившись до такого, они теряли друг к другу интерес. Пулька утыкался в телевизор, а Алекс бродил по ночному саду. С утра Пулька уходил в город, Алекс же две недели безвылазно просидел в доме. Его прозрачная изуродованная жизненными обстоятельствами душа требовала отдушины. В то лето он впервые задумался о будущем и попытался объяснить все, что узнал и успел понять. В то лето Вик Лейднер, потомок поволжских немцев, в глазах своего окружения слегка рехнется и начнет делать первые неуклюжие наметки "Записок". А спустя четыре года его на самом деле застрелят как бешеного пса. Застрелят свои же, когда он возьмет за правило выходить по ночам в городской парк и убивать бродяг. Каждую неделю по два человека. Он совсем уже спятит в свои неполные двадцать два года. И когда ОНИ придут за ним, он встретит палачей улыбкой. Встанет на колени и завяжет глаза витым каратеистским поясом.
Он будет стоять перед ними на коленях, обнаженный по пояс, мускулистый и сухой, похожий на фаворита с воскресных скачек. И мастер слежки Пулька впервые за свою не слишком длинную жизнь не выдержит и отвернется. В этот момент в нем что-то сломается. Как ему казалось в тот момент, он уже не сможет вернуться к своему ремеслу…
После того, как с Алексом было покончено, они проверили квартиру и забрали все, что могло выдать связь убитого и убийц. Тогда же Пулька нашел картонную папку, в которой хранилась стопка отпечатанных на пишущей машинке, засаленных, с пятнами от красного вина и сладкого чая листов с "Записками охотника".
Это была шизофреническая, выходящая за рамки человеческого сознания рукопись свихнувшегося киллера, который в своем страшном откровении давал понять: ничего в этом мире нет и не было и ничего уже не будет. Прочитав рукопись и осознав опыт человека, перешагнувшего грань понимания жизни и смерти, Пулька впервые ощутил безысходность человеческого существования. Но до этого момента должны еще пройти долгие годы. А в восемьдесят седьмом году он вполне понимал и себя и Алекса. И Алекс еще понимал себя и то, чем занимается.
- Нужно стать неприметным,- говорил он.- Мы проехали полстраны, прикрываясь ученическими билетами. Мы можем проехать полмира и найти кого угодно, если это потребуется. Дай только срок.
- С меня хватило половины Советского Союза.- К вечеру Пулька приносил полиэтиленовую канистру сухого яблочного вина, в которых русские мужики носят бочковое пиво, и неизменно приглашал к столу напарника.
- Нет,- также неизменно отказывался тот.- Голова должна быть ясной…"
Страница закончилась. Федор аккуратно сложил листы в стопку, но не удержался, выдернул последний лист, прочитал завершающий абзац и вслух произнес слово: "Конец".
Федор вслух сказал слово: "Конец!", и вдруг почувствовал такое облегчение, словно разрешился от бремени, которое не давало покоя ни душе его, ни воображению.
- Ну,- как бы оправдываясь, сказал он себе.- Может быть, ничего этого не было. Но очень похоже на правду. Очень похоже!
Он откинулся на жесткую спинку рабочего стула и, заломив руки за голову, посмотрел в потолок. Вытянул губы трубочкой, погримасничал и вновь заговорил вслух. Заговорил так, словно в кабинете был кто-то еще:
- Ты уж меня, Пулька, прости. Но я тебя умертвил. Можно было в живых оставить. Но ведь ты у нас всегда хотел быть героем! А герои погибают в страшных мучениях в отличие от нас простых смертных. Это закон человечьего бытия. Герои обязаны принимать танталовы муки, вдохновляя нас на повседневный, будничный подвиг жизни. Друг мой,- оставив пафос, задумчиво пробормотал он.- Вместо того чтобы вытравливать из себя героя и превращаться в полную задницу, ты обязан был принять мученический венец. Но человек слаб, человек слаб…
- С кем это ты?!
Он не заметил, как Лена появилась в кабинете.
- Иди сюда,- Федор притянул ее, посадил на колени и прошептал на ухо:- Закончил я свой рассказ. Все теперь в нем, кого знал и кого придумал. И ты, и я…
- Успокоился, наконец?- Улыбнулась она.
- Нет!- Федор рассмеялся.
Лена прижалась к нему, положила на плечо голову. В кабинете стало тихо. За окном белел ноябрьский вечер. Изредка пролетали в воздухе снежинки.
Так в тишине просидели они несколько минут. В голове у Федора колобродили невесомые мысли, громоздились одна на одну, складывались, как в детском калейдоскопе в сказочные картины. Если бы не Лена, навалившаяся на грудь ласковой тяжестью, он наверняка забылся бы в этой протяжной тишине.
- Нина звонила,- тихо сказала она.
- Да?- Федор посмотрел в окно.
- Ей очень плохо.
- Ей нужно быть сильной сейчас.
