Кирилл Воробьев - Монастырь (Книга 2)
— Ну, бугры-шныри, все понятно? Завтра на промку никто не идет. А если кто чего не допетрил, грамотные найдутся — попишут.
Сказав это, Колесо бросил взгляд на индифферентного к происходящему завхоза, и вышел, немного сильнее, чем надо, прикрыв за собой дверь.
— Котел, ты чего молчишь-то? — Встревоженный Глыба всплеснул руками. — Скажи чего…
— А чего без толку языком молоть? — Устало вздохнул Исаков. — Сам слыхал — попишут.
— Ну, молотки, язви их душу в карусель! — Иван горестно покачал головой. — И так беспредел выйдет, и по другому тоже… Ну, Котел, не отбрехивайся! Говори, что делать?!
— Да чего он сказать может? — Покосился на Игоря Хват. — Не ему же в трюм идти, нам!
— Ладно, мужики. — Встрял Шмасть. — Чего сейчас базарить? Давайте, каждый для себя все прикинет, а после завтрака соберемся и покумекаем.
— И то дело. — Хмыкнул Перепелов. — На пустое брюхо базар вести несподручно.
— А на полное — тем паче. — Недовольно пробурчал Хват.
— Да кто ж тебе его даст дополна набить? — Хихикнул Молоток.
Котел безучастно слушал эту перепалку, понимая, что и буграм, и шнырям не по себе, после такой новости, и они лишь пытаются как-то отгородиться от нее, сделать вид, будто это их касается совсем не в той мере, как должно бы было, словно от этого решения Крапчатого не зависит их дальнейшая судьба, а, может, и жизнь.
Закурив, Игорь налил себе еще чая. Тот уже немного остыл, на поверхности жидкости образовалась коричневая пленка, да и сам напиток из рубинового превратился в бурый. Прихлебывая терпкую жидкость, завхоз пытался размышлять.
Но, как назло, в голову лез единственный вариант событий: Через ворота в зону врывается отряд ОМОНа и, расстреливая все, что шевелится, убивает его, Котла, просто за то, что есть он на свете.
Лишь потом, после проверки и завтрака, когда Шмасть объединился с Молотком и Глыбой против Хвата и Пепла, первые не хотели поддерживать блатных и уйти в сторону, вторые тоже, но при этом понимали, что так просто отсидеться не удастся, ибо среди мужиков уже пошел базар за отказ от работы, Исаков вдруг вспомнил, что обо всем этом надо бы известить Лакшина. Может кум сумеет что-нибудь придумать?
Повинуясь этому порыву, завхоз порывисто встал, и, не обращая внимания на недоуменные провожающие взгляды, покинул каптерку. Отряд встретил его неестественной тишиной. Обычно в выходные, когда все зеки вынуждены были торчать в секции, отдыхая от трудов на благо Родины, в помещении стоял несмолкаемый гул.
Осужденные переговаривались, обсуждали новости, сплетни. Сейчас же Котлу показалось, что он попал в читальный зал библиотеки. Разговоры, конечно, шли, но слова были настолько негромки, что их заглушал даже шелест тапочек по полу.
С минуту завхоз оцепенело стоял у двери в каптерку. Увиденное вызвало в нем приступ неясной тревоги. Потом, встрепенувшись, Игорь, внезапно вспомнил, что сегодня воскресенье, а это значило, что кума на месте может и не быть. Ломиться же на вахту, чтобы сообщить новость любому офицеру из администрации являлось просто глупостью. Если походы завхозов в нарядную, где ежедневно вывешивались переводы зеков из отряда в отряд, были оправданы необходимостью, то вахта была местом, куда арестант мог ломануться лишь в самом крайнем случае, когда его жизни угрожала бы немедленная опасность. Сейчас же такой нужды у Исакова не было и он, посмотрев по сторонам, почувствовал, что ему не мешало бы облегчиться.
В дальняке над "очками" сидели несколько зеков, двое, включив в розетку над умывальниками самодельную "машину" кипятили воду; около же писсуара, длинного наклонного желоба, по которому едва струилась вода, никого не было. Котел достал член и, склонив голову, чтобы наблюдать за истечением струи, принялся мочиться.
Вдруг сверху послышался негромкий скрежет, на который Игорь не обратил внимания.
Но за скрежетом раздался сильный шлепок и многоголосый вопль, так резанувший завхоза по ушам, что тот, невольно отвлекшись от своего занятия, обернулся.
Опорожнявшиеся зеки разом повскакивали со своих мест и стояли у стены, забыв о штанах, болтавшихся на виду у всех гениталиях и подтирочных бумажках, которые каждый из них сжимал в кулаке. Те же, что кипятили воду, тоже враз позабыли обо всем. Арестант, следивший за машиной, теперь стоял с открытым ртом, а державший закутанную в полотенце банку с кипятком, внезапно разжал пальцы и та, ударившись о край раковины, лопнула, обдав осужденных горячими брызгами и волной густого пара. Но даже это не привело их в чувство.
Когда же Игорь сам посмотрел туда, куда были устремлены взгляды всех, находящихся в сортире, он только и смог, что ошеломленно открыть рот.
На полу лежали два тела. То, что это трупы было понятно с первого взгляда.
Неестественный синюшный цвет лица был у обоих мертвецов. Но, и это было самым страшным, в одном из убитых Котел узнал прапорщика Синичкина. Синяка.
Завхоз побелел. С этого момента пути назад уже не было и ему, волей-неволей, придется поддержать блатных. Иначе администрация так закрутит гайки, что ни один зек не осмелится перднуть без соизволения властей колонии.
6. Ярость Кулина
Николаю так и не удалось поглазеть на вываливающиеся из глубоких разрезов и декольте сиськи разных див.
— Убили! Опять убили! — Разнеслось по помещению.
— Кого? Где? — Ответило сразу несколько голосов.
— В восьмом! Трупаки прямо из воздуха появились! — Сообщал известные ему детали зек, прибежавший с этой новостью. — Мужики на очках сидели, так они прямо на них и свалились!
Отбросив журнал, Кулин, повинуясь странному неприятному предчувствию, помчался в восьмой отряд. Зековская связь сработала быстро, и пока никого из администрации на месте не было. Николаю пришлось проталкиваться, преодолевая сопротивление и недовольство арестантов, тоже желающих своими глазами взглянуть на трупы.
Наконец, бесконвойник протиснулся в дальняк.
— Пройти дайте! — Истошно заорал Кулин.
Зеки, от неожиданности, слегка расступились и бесконвойник смог подойти к мертвым телам.
Он узнал их сразу, несмотря на перекошенные синие лица, несмотря на кровоподтеки, искажавшие привычные черты. Одним из убитых был Синяк. Другим — Петр Семихвалов.
Едва бросив взгляд на мертвецов, Куль принялся выбираться из толпы. Обратное движение давалось куда легче, но Николай этого не замечал. Память его словно застопорилась, и бесконвойник не видел перед собой ничего, кроме бледного красно-фиолетового лица своего семейника, его рассеченной брови, опухших кровавых губ, из которых вытекал покрытый коричневатым налетом язык.
Механически переставляя ноги, Николай спускался по лестнице, когда его едва не сшиб бежавший снизу Жбан. Вслед за прапорщиком спешили кум и Поскребышев.
Бесконвойник даже не заметил странного взгляда, которым его проводил начальник оперчасти.
Действуя на автопилоте, с трудом подавляя в себе желание наброситься на первого попавшегося ему на пути и растерзать его по одной единственной причине: тот жив, а Петька-то уже нет! В полной прострации Кулин добрался до секции. Он не понимал, что делает, что происходит вокруг и очнулся лишь когда обнаружил себя стоящим на плацу в ряду других бесконвойников. Где-то вдалеке продолжалась проверка, а Николай, испытывая одновременно ярость и нежность, вдруг вспомнил, как он познакомился со своим будущим семейником.
В те далекие месяцы, когда Куля уже поставили работать на замках, но он не до конца еще приноровился к ритму зековской жизни, недавний этапник вдруг поймал себя на мысли, что с завистью смотрит на распивающих чифирь соотрядников. По началу Николая несколько раз приглашали хапнуть, он же, вынужденный ответить такой же любезностью, купил пакет второсортного чая и тоже замутил несколько раз для таких же, как он, сверловщиков. Но, прикинув количество денег, Кулин понял, что их запаса не хватит и на полтора месяца. А ведь их надо было использовать и на одежду…
С первых дней в отряде, Николай заметил, что несколько мужиков все свободное время заняты непонятным делом. Они, зажав в пальцах металлические пластинки, крутили какие-то миниатюрные рукоятки. Присмотревшись, арестант понял, в чем смысл этих монотонных движений: мужики плели цепочки. Тончайшая серебристая проволока закреплялась на двух крючочках, и один из них поворачивался несколько раз так, что получалось перекрученное звено. Всего эти "паутинки" состояли минимум из 35-ти звеньев. Потом каждое из них расплющивалось под прессом, прилаживался замок из проволоки потолще и вся эта конструкция покрывалась в гальванике никелем.
Через день Николай уже раздобыл такую "машинку" и запас проволоки. Первые несколько опытов оказались неудачными. То ушко у звена оказывалось слишком большим, то не удавалось отломить проволоку в нужном месте и она торчала острым заусенцем, то само звено, перекрученное, внезапно рвалось. Убив на тренировку несколько дней, Куль, наконец, научился делать цепочки быстро и качественно. Но начинать крутить промышленные партии он не торопился. Прежде следовало выяснить, куда, кому и за сколько можно сбывать продукт.
