Анни Эрно - Внешняя жизнь

Газета «Ле Монд» частично публикует доклад прокурора Кэннэта Старра об отношениях меду Биллом Клинтоном и Моникой Левински. Возможно, из-за некоторой цензуры текст напоминает неумело написанный порнографический рассказ, в котором много повторов: «Он коснулся ее грудей, он расстегнул ширинку, и т. д.». К концу доклада мы абсолютно забываем, что главное действующее лицо — это президент Соединенных Штатов Америки. Это достаточно банальная история рядового гражданина, осторожного, не трахающегося по-настоящему из-за страха заразиться СПИДом или из-за боязни стать отцом. Описанный оральный контакт опошляет этого человека, но сохраняет некий миф, который развенчивается с последней точкой.

Еще более непристойным было изображение Клинтона на следующий день, произнесшего с экрана телевизора: «Я согрешил, я прошу прощения и т. д.».

Моника Левински была членом организации, выступающей против абортов.

Она знает все о фелляции, но что она знает об аборте, об этом испытании, о его сущности?

Сегодня митингуют учащиеся старших классов. Но только «хорошие». Чтобы помешать «плохим», хулиганам, к ним присоединиться, власти разместили отряды полиции на станциях метро и на вокзалах пригородных поездов. Санитарный кордон в Париже разделяет банды хулиганов и группы серьезных, опрятно одетых молодых людей. На вокзале в Сержи-Префектюр, у каждого выхода поставили по агенту полицейской безопасности. Несколько арабов держались в стороне.

Сегодня ехать в Париж разрешается только людям с белой кожей.

В вагоне пригородного метро сидят трое молодых людей, вероятно студенты. Один из них читает «Историю сексуальности» Фуко, другие — книги по философии. В вагон вошла женщина с ребенком и уселась в том же ряду, что и молодые люди. Ребенок начинается забавляться с игрушечным сотовым телефоном, который воспроизводит кошачьи крики, женские голоса и другие звуки. Студенты начинают подчеркнуто выражать свое недовольство: так, например, они внезапно наклоняются и пристально смотрят на детскую игрушку. Мать, чернокожая женщина, не замечает их поведения. Этого ребенка трех — четырех лет сложно заставить спокойно сидеть на месте. Кажется, что терпению молодых людей пришел конец. То, что они прочли, узнали о культурных различиях, о терпимости не играет никакой роли в этот момент. Возможно, сама философия утверждает их право не быть побеспокоенными в процессе чтения, во имя превосходства мира людей над реальным миром.

Административный суд Парижа. Девять иностранных граждан без документов, удостоверяющих их личность, предстают перед трибуналом: одни, либо с адвокатами. Они хотят попросить об отмене указа, о «выдворении иностранных граждан, незаконно проживающих на территории Франции, за пределы страны».

Это уютное место с креслами из велюра в холле. Приходит молодая женщина адвокат, натягивая на ходу свое адвокатское одеяние. Появляется еще одна. Мы входим в полупустой зал суда, большой и темный. Председатель еще не пришел.

Мы ждем сорок пять минут. Приходит и усаживается на свое место представительница от префектуры Парижа. Это — пятидесятилетняя женщина с безразличным выражением лица, с папками досье перед собой. Африканская семья — отец, мать и пятеро детей предстали перед слушателями.

Приходит председатель. Он садится в отдалении. Его лицо кажется нечетким, в зале не хватает освещения. Его плохо слышно. Женщина — адвокат выступает в течение трех минут в защиту мужчины, содержащего семью, в которой пять детей. Женщина, с которой он живет, имеет вид на жительство во Франции; он воспитывает четырех ее детей от предыдущего мужчины и одного своего собственного. Представительница префекта тяжело поднимается и говорит вкратце, что этот человек не имеет права оставаться во Франции.

Теперь очередь адвоката Фатиматы Н. Она быстро перечисляет доводы в защиту своей клиентки, потом спрашивает у председателя, могу ли я сказать несколько слов в защиту Фатиматы Н. Председатель говорит: «Да, если это недолго». Я подхожу к барьеру, отделяющему публику от заседателей. Я пытаюсь быстро сформулировать причины, по которым Фатимата Н. могла бы на законных основаниях остаться во Франции. Издали председатель смотрит на меня с безучастным видом. Ощущение, что ставишь неудачную пьесу, не оказывающую положительного эффекта на окружающих. Представительница префекта поднимается, высказывает свои аргументы в пользу данного указа. Все кончено, на все ушло около десяти минут.

Этим вечером я узнаю, что все прошения были отклонены.

Сегодняшним морозным утром по радио сообщили, что от холода умерли четыре человека: одна женщина в Тулузе и трое бездомных в Париже. Под словом «бездомный» подразумевают бесполое существо без прошлого и будущего, одетого в бесцветные одежды и которому некуда пойти. Это значит, что они больше не являются нормальными людьми.

Во Франции тридцать миллионов кошек и собак, которых ни за что бы не выпустили на улицу в такое время. Но мы оставляем умирать на улице мужчин и женщин может быть потому, что они подобны нам, у них такие же желания и потребности, что и у нас. Очень сложно вынести эту часть нас самих грязную, лишенную всего. Немцы, живущие рядом с концентрационными лагерями не верили, что евреи в ветхих лохмотьях — это такие же люди, как и они сами.

Сегодняшней, пожалуй, самой холодной ночью, семейная пара, пятидесяти лет, простые рабочие, укрылись от холода вместе со своим щенком в туалете местного кладбища.

По радио передают песню Пьера Башле «В шахтерском поселке», которую можно было часто слышать в 81 году, когда к власти пришли левые силы. В ней упоминается уголь, силикоз, беспросветная бедность и Жорес; это своего рода жуткий раскат грома над целой толпой угнетенных рабочих. Это была песня, связанная с ожиданиями этой эпохи, с воображаемым Народным Фронтом, с красной розой. И в процессе всего этого, неумолимо обнажалась реальность: безработица и увольнения, биржевые спекуляции и бедность.

Сесть на бетонный пол станции метро, опустить голову и протянуть руку.

Видеть ноги людей; от тех, которые замедляют шаги — испытать надежду. Чтобы я предпочла: просить милостыню или торговать своим телом, испытывая общественное или личное презрение? Необходимость измерить себя высшими формами одиночества, как если бы существовала правда, которую можно познать только лишь этой ценой.

1999 год

Управляемые «молодежью из пригорода», пятьдесят машин столкнулись в Страсбурге, шесть в Руане, восемь в Гавре и еще несколько в Бордо и Тулузе.

Этот термин делает различие между этой молодежью и другими молодыми людьми.

«Они» встретили Новый год в окружении фейерверков, от которых погибли пятьдесят человек. Этот факт абсолютно никого не взволновал.

Градоначальники Страсбурга предусмотрели для «них» новогодние торжества, надеясь таким образом удержать их в спокойствии. Их приняли за умственно отсталых, неспособных понять действия властей или же за диких животных, которых стараются улещивать. «Они» же показали себя дикарями, которые были свободны в выборе «их» праздника.

Распродажа прошлогодних товаров. Все въезды на парковку торгового комплекса «Труа — Фонтэн» забиты автомобилями. Все хотят первыми наброситься на одежду, посуду, действуя, словно грабители в захваченном городе. Все аллеи заполнены потоком людей, целыми семьями с детьми. В магазине одежды какое-то неистовство. Непомерная алчность заполняет пространство.

Торговые центры стали самым посещаемым местом конца двадцатого века, как раньше церковь. У Кароль, Фроджи, Лакост люди ищут что-то, что им поможет выжить, эффективное средство против уходящего времени и смерти.

Отделение зубной хирургии в больнице Понтуаза. Три человека стоят у окошка регистратуры со своими медицинскими картами в руках. Женщина секретарь звонит кому-то по телефону, громко с ним разговаривает, сообщает какие-то новости, подзывает медсестру, чтобы передать ей трубку, снова ее берет, говорит: «У меня нет времени разговаривать, здесь много народу!»

Все двери открыты. В том числе и двустворчатая дверь, соединяющая зал ожидания с большим коридором отделения зубной хирургии. В том числе и врачебных кабинетов, расположенных по обе стороны этого коридора. Там царит суматоха; медсестры ходят из одного кабинета в другой, что-то друг у друга спрашивают, шутят: «Я свободна» (имеется ввиду, что пока никакой врач не дал ей задания) — «Да? А я думала, что ты замужем!» Смех.

Меня усадили в кресло. Одна из двух женщин, распаковывающая материал, предназначенный для моего лечения, спрашивает у другой, хорошо ли на ней сидят сапоги. «О, да! Но знаешь, у меня проблемы с коленом» — «Потянула связку?» — «Нет, это я на лыжах упала, еще давно». — «Я хочу купить себе такие же. Где ты их взяла?» Существуют же женщины, говорящие об обуви в тот момент, когда с минуты на минуту придет хирург, чтобы разрезать мне кусочек десны.