Елена Ляпота - Через тернии к свету (СИ)

— Да как тут не плакать, если Марьюшка лесная в колодец упала. Вот-вот помрет. Кто тогда в лесу петь будет?

Ни слова ни сказал Андрей. Сорвался с места, будто крылатая птица, и полетел к сторожке — Марьюшку выручать. Едва успел. Девичья голова уже водой покрылась, губы синие, тело ватное. Вытащил молодец красавицу на свет божий, к себе прижал. Марьюшка открыла глаза, посмотрела на него с благодарностью и молвила устами сахарными.

— Спас ты меня, ложечник неумытый. Стало быть, замуж за тебя идти придется. Видать, судьба у меня такая.

Опечалился Андрей от слов таких обидных, но виду не подал. Отодвинул от себя Марьюшку, отпустил ее белы рученьки и сказал:

— Хороша ты, Маша, да не наша. Тебе богатыря дождаться надобно. А у меня уже невеста есть.

— Какая невеста! — рассмеялась лесная красавица, — Отрадушка твоя уже давно замуж вышла. Так что придется тебе меня брать. Не упрямься, а то еще передумаю.

— Не серчай, Марьюшка, — ответил Андрей и низко поклонился девице, — Не пара я тебе.

— Так уж и не пара, ложечник.

— Голос у тебя волшебный, Марьюшка, а у меня обычный. Глазищи у тебя, что малахиты зеленые, а у меня васильковые. А самое главное, девица, душа у тебя заколдованная. А моей, русской, волюшка мила пуще чудес всяких.

Сказал это Андрей, да и пошел прочь из лесу. Только не домой отправился, а стал бродить по белому свету, сказки рассказывать, деток малых тешить да ложки деревянные мастерить.

А ложки-то не простые, а волшебные. Один раз ударишь — песня складывается, другой — сказка рассказывается, а третий — дитя расшумевшееся затихает и спать укладывается.

И прозвали Андрея с тех пор не ложечником, а сказочником-кудесником.

Так и ходит он — людям добро несет да радость, счастье свое ищет, а в колдовском лесу больше не показывается. Прослышал он от старцев, что ходит за ним по пятам Лихо Одноглазое по поручению Водяного. Люб как зять стал сказочник-кудесник речному владыке. Да только вовек не сыщет его Лихо Одноглазое: чай не сладко опять на побегушках у болотной знати маяться. Вот и ходит следом, сказки слушает да на ложках потихоньку в кустах играет.

Оглавление

Приключения Снегурочки по вызову

Вышел на бумаге

«Дыши глубже» — приказала я себе, нервно поглаживая ледяной атлас накидки. Положение чуть хуже «фигово», но деваться особо некуда.

«29 лет, не замужем», как мантру повторяла про себя мамин диагноз. Стыдно, унизительно, да куда там — «красивая девка, но мозги с языком в коробочку бы, да под замок», любил повторять отец. Иначе всю жизнь одна, а так не хотелось бы.

— Добрый вечер! — обрадовался хозяин, распахивая дверь настежь.

— С наступающим, — улыбку я старательно тренировала перед зеркалом, чтоб совсем по-голливудски, — Снегурочку вызывали?

Взгляд хозяина, высокого худощавого самца с гравировкой «самовлюбленный придурок» на лбу, плавно спикировал вниз: от ярких блестящих губ, захватывая декольте на грани приличия, к бессовестно мерзнущим в капроновых чулках коленкам. Судя по всему, увиденное ему понравилось. Мне же не очень. Но образ причитающей над моим девичеством мамы толкал в спину незримым копьем.

— Володя, кто там?

О-па! Блондинистая особа слегка за 20 в шикарном кружевном прикиде никак не вписывалась в наши планы. Я закусила губу, чтобы не взорваться от то ли от досады, то ли от радости.

— Подарок! — неожиданно воскликнул Володя и сгреб меня в охапку. Прикосновение его рук, слабых и костлявых, было неприятным. Один-ноль в пользу того, что затея была не очень.

— Ну что, девочки, едем?

— Куда?

Попытка сопротивления: вояж в неизвестном направлении с малознакомыми лицами — это верх идиотизма. Бежать! Полицию! Караул!

«Мозги в коробочку» — сухой листвой прошелестел голос матери. Еще с полночи ее нотаций под Новый год…

— Едем, — премило улыбнулась я.

— Умница! — Володя украдкой хлопнул меня по заднице. Интересно, он в курсе, что шпилька каблука способна раздробить кость? Наверное, он об этом не думал. А я представила. Лицо расцвело неподдельной улыбкой.

Такси, поджидавшее у подъезда, умчало нас далеко от огней многоэтажек. Всю дорогу я считала, хватит ли у меня денег на обратный путь, если придется бежать, и прикидывала, как бы незаметно стрельнуть у таксиста визитку. Однако когда машина остановилась у небольшого двухэтажного коттеджа, утонувшего в бусах гирлянд, челюсть моя отвисла от восхищения, и я забыла обо всем.

— Еще больше, чем в прошлом году, — хихикнул Володя.

Блондинка высокомерно подернула плечами, демонстрируя скуку, а я соображала, сколько моих зарплат горит в этом новогоднем оркестре детского энтузиазма, и становилось грустно.

Спустя полминуты мыслей в голове не осталось: они растворились в потоке разнообразных звуков — голоса людей, лай собак, шум взрывающихся петард. Я перекатывалась из рук в руки, чувствуя себя бутылкой шампанского, из которой каждый норовил отхлебнуть.

Женщины в вечерних платьях смотрели со злостью, мужики — с ехидным огоньком в глазах, и до меня вдруг начало доходить, в каком положении оказалась я — с накладными ресницами, в костюме снегурочки, приехавшей по вызову. Краска прилила к лицу, ноги подкосились…

— Стоять! — рука, обхватившая меня за талию, была сильной и волосатой, как у медведя. Сам «медведь» оказался невысоким крепышом с малопривлекательным широким лицом, усыпанным веснушками, как домашний пирог крошкой. Глаза буравили меня насквозь.

— Степ, тебе подарок, — донеслось откуда-то из толпы.

Вот так. «Медведь», выходит, хозяин дома, обладатель пылающих бус, длиною в мой пятилетний заработок. «Лет 35–40. Характер неуживчивый, противный. Не женат».

Между тем, рука его, горячая и наглая, не желала меня отпускать, и я наступила ему на ногу.

— Извините, — выдавила я из себя, пряча смешок.

Он неожиданно подмигнул, щелкнул меня по носу и куда-то исчез. И слава Богу! Куда бы исчезнуть мне? Такси уехало. Не мерзнуть же, в самом деле, на дворе в новогоднюю ночь! Идейка забраться куда-нибудь в укромный уголок, а утром потихоньку удрать, согревала душу.

Я быстро смешалась с толпой, кочевавшей в дом, напоминавший аквариум, наполненный рыбами-людьми. Звенели бокалы, лопались воздушные шары, бутерброды с красной и черной икрой то исчезали, то появлялись на блюдах. Незнакомые лица-маски смеялись, а я думала о том, что в дремучем лесу мне было бы не так уж и одиноко…

Неожиданно кто-то звякнул бутылкой о мой пустой бокал. Степан. Тут как тут. Больше не пытался меня обнять. Хитрый и расчетливый тип. От таких не то, что на другой конец улицы, а в канализационный люк под мостовой. Хотя и там достанет.

— Что серьезная такая? — спросил герой не моего романа, — Не нравится?

— Нравится, — соврала я, окидывая взглядом комнату, — Очень…

Голова лихорадочно соображала, чему бы отвесить комплимент. Все было вычурно-помпезным, разве что обои не из шелка, как вдруг посреди торжества безвкусицы я увидела ЕЁ.

— Боже, какая! — невольно вырвалось у меня.

Картина, висевшая над импровизированным камином, поражала своей неуместностью, потому как смахивала на настоящий шедевр. Девушка в богатой, но грязной и порванной одежде, со спутанной косой, но благородной осанкой, и с каким-то отчаянием в глазах. Художник был явно влюблен в свою натурщицу, либо переживал солидный творческий всплеск, но чувства, переданные в полотне, прошибали насквозь.

— Знаешь, кто это? — горделиво спросил Степан и, едва не лопаясь от самодовольства, толкнул неожиданно длинную речь.

— Самая настоящая принцесса. Без короны, правда. Но мне крупно повезло: я нашел эту картину позапрошлой зимой во Франции, у одного старьевщика. Он как раз закрывал свою лавку, потому что там было одно барахло. И эта картинка — самое ценное. Старикан даже книжку о ней втулил: пришлось прочитать в самолете.

— И о чем книжка? — зевнула я.

— О, эту принцессу казнили по обвинению в колдовстве. Она прокляла своего отца, отчего тот скончался в муках.

— За что прокляла? — семейные проклятия почему-то всегда вызывают интерес.

— Король велел казнить ее любовника, от которого принцесса ждала ребенка. Он планировал выдать ее замуж за принца из соседнего государства. В итоге, принцесса прокляла отца, Уильяма Славного, а когда тот умер, на трон взошел Вильгельм Кривоокий, его брат-близнец. Он был настолько огорчен смертью брата, что велел казнить свою племянницу, а также всех врачей, которые не смогли спасти Уильяму жизнь А вскоре после этого разразилась война: первым пало соседнее государство, и всю свою оставшуюся жизнь Вильгельм воевал, захватывая земли соседей.