Леонид Гартунг - Зори не гаснут
— Было дело, — отвечаю я. — Самому стыдно.
Кратко рассказываю.
— Оказывается, не так страшно. А мне звонили и наговорили такого, что волосы дыбом становятся.
— Кто звонил?
— Не знаю. Женский голос.
Кладу трубку и думаю: «Кто бы это мог быть?».
ГОРИЗОНТЫ
У калитки сельского Совета я заметил зеленый ИЖ Новикова. Он сам сидел в кабинете у Егорова и говорил ему что-то о закупе молока.
— Вот, — протянул мне мой план Егоров. — Написано неплохо. Постарайтесь, чтобы осталось не только на бумаге. У вас все?
Несколько обескураженный таким напутствием остановился на крыльце, просмотрел написанное. Замечаний сколько-нибудь существенных Егоров не сделал. Кое-где уточнил сроки, изменил нумерацию, иначе озаглавил разделы. Местами на полях заметки: «Правильно», «Давно пора». Каждое слово похоже на подпись — начинается крупно, затем буквы мельчают и переходят в мышиный хвостик.
Кто-то подходит сзади, легонько берет меня под локоть. Это Новиков. Ладонь у него жесткая, но теплая, осторожная.
— Домой?
— Да, — отвечаю я.
— Тогда садитесь.
Он указывает на ИЖа.
Складываю и прячу в карман бумагу. Усаживаемся на мотоцикл: Новиков за рулем, а я прилепляюсь позади, уцепившись за дужку. ИЖ рычит, кидается вперед. Мелькают избы. Ветер упруго давит в лицо. Но Новиков осторожен — около каждой ямки, выбоины он сдерживает машину, как горячего коня.
У медпункта останавливаемся. Соскакиваю на землю.
— Хорошая штука? — спрашивает Новиков и похлопывает ладонью по бачку таким жестом, словно это грива рысака. Подбегают ребятишки, облепляют нас.
— Дядя Илья, прокати!
— Обождите, ребята. В другой раз.
Как будто бы пора нам расстаться, но чувствую, что ему чего-то надо от меня. Но чего? А он не торопится открываться, рассказывает:
— Сколько он мне времени экономит! Со своей ногой больной без него и не управился бы. Вам бы тоже надо. Чтобы план выполнить. У вас там немало поездок намечено.
— А вы читали?
— Прочел, но наспех. Не все понял.
Достаю план, он берет его, надевает очки.
— Вот тут…
Он касается крупным мозолистым пальцем моих аккуратных строчек.
— «Контролировать санитарное состояние водоснабжения…» Это вы как себе представляете?
— Ну, проверять, откуда берут воду, что за вода. Послать на анализ.
— Вот так бы лучше и написать. Конкретнее. Или еще вот: «выдать полевые аптечки». А кому? Нужно научить кого-то ими пользоваться. Значит, это тоже надо добавить… А кое-что вообще упущено.
— Что именно?
Он задумывается. Снимает очки, засовывает их в футляр.
— Знаете, Виктор Петрович? У вас есть время? Может быть, пройдемся по селу?
Новиков приветлив, но, кажется, план мой ему не нравится. Неужели придется писать все сначала? Мне это занятие кажется бумажной волокитой, но отказаться неудобно.
— Пройдемся, — соглашаюсь я.
Думал, займет это полчаса, ну час, а это «пройдемся» растянулось до самой темноты. Пожалуй, не осталось в селе ни одного уголка, куда бы мы не заглянули. Чего бы, кажется, делать на электростанции, но мы побывали и там. Оказалось, что в помещении электростанции дымно, моторист, молодой парень, поминутно выбегает наружу подышать свежим воздухом.
— Что ж ты до этого довел? — спрашивает его Новиков. — Почему не сменишь поршневые кольца? Завтра же займемся этим!
На молзаводе мы обнаружили термометр с разбитой шкалой. Новиков советует:
— Запишите: «Обязать мастера приобрести новый».
— Такие пустяки? — пробую я возражать.
— От этого зависит пастеризация, — поясняет Новиков. — Микробы не мелочь.
Он прав — от таких мелочей зависит здоровье людей. Я начинаю понимать, что он повел меня по селу, чтобы вежливо сунуть носом во все «мелочи», научить составлять планы не за письменным столом.
В детском саду он обращает мое внимание на питание детей — меню однообразное. Спрашивает:
— Может быть, можно было бы организовать небольшой семинар для работников детсада? Продукты у них есть, а использовать толком не умеют. Знаний маловато.
Конечно, надо. Почему же я сам об этом не подумал? Новиков рассказывает:
— Детсад и ясли мы поместили в правлении временно. Новые надо строить не в этом году, так в следующем обязательно. Вот вы будете в районе, поищите там типовой проект.
Мне приятно, и невольная гордость наполняет меня, когда он говорит:
— Теперь с вашим приездом у нас совсем по-другому дела пойдут. Как следует медицинскую работу поставим. Погрызова не то что инициативу проявить… С места не сдвинуть. А вы сможете наладить все по-настоящему. Вот, к примеру, лекции. Раза два читала она. Слово в слово по брошюрке. Без связи с нашей жизнью. Или хотя бы знахарство. Вы вот побили бутылки у Авдотьи…
«Сейчас начнет распекать», — с досадой думаю я. Но он только кратко замечает:
— Конечно, вы сами понимаете — от этого пользы мало. А если бы собрать народ да выступить с фактами в руках, показать, какой она вред приносит, как калечит людей. Да эти больные выступили бы и сказали: «Бабка не вылечила, а врач вылечил». Это было бы да…
«А побить бутылки мы и без вас сумели бы», — мысленно продолжаю я его слова.
— Осенью и весной много народу болеет гриппом. Много трудодней грипп у нас отнял. Да и осложнения. А летом — энцефалит. Было два случая. Значит, тоже с колхозниками надо побеседовать, как предохранить себя от клеща. Также о вреде алкоголя, А то стыдно сказать: самогон гонят. Не часто, но случается. Гаврюшкина даже продавала. Правда, наши комсомольцы это дело быстро прикрыли. И водка нам сильно мешает. Хотя бы киномеханик наш, частенько бывает не в себе. Неважно у нас с техникой безопасности. Случай с Андреем не единственный. Я, как механик, беседую, но этого недостаточно.
Чем дольше мы ходим по селу, тем яснее мне становится, что план мой никуда не годится. Я останавливаюсь и рву его на мелкие клочки. Ветер катит их по земле. Куры бросаются им вслед, пробуют клевать и разочарованно отходят. Несъедобно.
Новиков словно ничего не замечает. Советует:
— В магазине, на складе побывайте. А главное, с людьми познакомьтесь, пройдите по избам, потолкуйте. Многое яснее станет.
Расстались, когда уже темнело. Жму ему руку, благодарю. Иду домой и думаю: «Еще один урок жизни. И сколько их еще будет? Но разве можно иначе? Так и надо — через ошибки, через срывы идти вперед». Тороплюсь домой, чтобы немедленно сесть за стол и записать новые мысли.
ОПЯТЬ ПРОШЛОЕ
Надя Невьянова каждый день приносит газеты. Приходит она обычно после обеда и, если погода сухая, приближается к столу, складывает газеты на его угол и говорит:
— Это вам.
Если погода дождливая, она осматривает свои ботинки, протягивает газеты с порога и, смешно морща нос, произносит озабоченно:
— Не буду проходить, наслежу вам…
Сегодня она принесла письмо, радостно отдала его мне в руки.
— Вот вам, пожалуйста.
Она выговорила это «пожалуйста» очень забавно, с такой интонацией, как будто это она постаралась, чтобы мне написали.
Нет, письмо не то, которого я жду. Это отпечатанная на машинке разнарядка на медикаменты.
Спрашиваю Надю о здоровье Полины Михайловны. Она несмело присаживается на краешек дивана, уверяет меня, что спешит, порывается уйти. И все-таки остается.
Так получается почти ежедневно. Вначале девушка дичилась, отвечала на мои вопросы односложно, но теперь держится просто.
— Виктор Петрович, — выспрашивает она, — трудно учиться в мединституте?
— Трудно, Надя.
— Вы рассказали бы… — Она волнуется, теребит химический карандаш, привязанный бечевкой к почтовой сумке. — Рассказали бы… ведь там трупы вскрывать надо. Не знаю, осмелилась ли бы я?
Она сидит, широко распахнув ресницы, подавшись вперед, ожидает, что я скажу.
— Да, Надя. Неприятно и тяжело. Первый раз я даже потерял сознание. Потом отвращение как-то притупилось, но окончательно так и не привык. Можно привыкнуть к крови, к гною, но к смерти привыкнуть нельзя.
— Как же вы? Против себя шли?
— Против слабости своей. Этого ведь не обойдешь… Это на пути врача…
Мне хотелось добавить: «как роды на пути женщины», но не добавил — побоялся показаться грубым.
Пока я говорю, лицо Нади вытягивается, она встает с дивана, подходит к книжной полке.
— Можно посмотреть?
Берет «Физиологию человека», открывает, рассматривает иллюстрации.
— Возьми, почитай, — предлагаю я.
Она сует книгу под мышку, уходит.
Почему она спрашивала про мединститут? Ведь прежде она думала поступать в сельскохозяйственный.
Славная девушка. Когда она приходит, я беспричинно радуюсь. В ней есть что-то такое чистое, правдивое, что рядом с ней невольно желаешь быть таким же чистым и правдивым. Мне кажется, я никогда не смог бы солгать ей.
