Богомил Райнов - Инспектор и ночь
Обмениваясь подобными любезными репликами, мы, не сговариваясь, машинально, двигаемся вниз по улице.
— Что вас связывает с этим типом? Вместе, что ли, занимаетесь?
— И это имеет отношение к делу?
— Это имеет отношение к вам. А возможно, и к делу.
— По-моему, каждый хозяин своих вкусов.
— Можно сделаться и их рабом. Когда вы в последний раз были у Маринова?
— Никогда я не была у Маринова. То есть, никогда одна.
— А вообще?
— Раза два заходила с тётей. Послушать, как было бы разумно зажить своим домом, наконец.
— А что это тёте так приспичило выдать вас замуж?
— Очень просто — хотела устроить мою судьбу. А это был человек с деньгами. Не то, что прежде, конечно, но всё-таки… От брата из-за границы получал, дачу недавно продал…
— Кроме суммы, полученной за дачу, — он положил её на книжку, — других денег у него не нашли.
— Не знаю. Деньги у него всегда водились. Может, успели обобрать.
— Кто, по-вашему, мог это сделать?
— Не задумывалась. Да и вряд ли бы надумала. Я не инспектор из милиции.
Девушка останавливается и поворачивается ко мне.
— А куда мы, в сущности, идём?
— Вот вопрос, который нам следовало бы почаще задавать себе.
— Я спрашиваю в самом прямом смысле.
— Откуда мне знать? По-моему, к вам… Но, может, вы хотите вернуться в «Варшаву»?
— Да нет. Поздно. Пора домой.
Мы двигаемся дальше.
— Вы всегда так рано возвращаетесь?
— Как ни странно, да.
— Нет, почему же невероятно? Вчера вы тоже вернулись рано?
— Вчера я вообще не возвращалась.
— А где вы были?
— Вашим вопросам нет конца. И к чему вам такие подробности?
— Эта подробность мне нужна. А ещё она нужнее вам. Вы не слыхали слова алиби?
Жанна вскидывает на меня глаза и тут же опускает их: на тротуаре лужи.
— Алиби, насколько мне известно, бывает необходимо человеку, которого в чём-то подозревают, — медленно говорит она.
— Ну, что ж, пусть будет так. Где ж вы были вчера вечером? Вы, конечно, уже придумали ответ?
— Ночевала у подруги.
— Когда вы говорите, по возможности называйте фамилии и адреса, — терпеливо объясняю я. — Формализм, но ничего не поделаешь. И не забывайте, что всё немедленно будет проверено. До мельчайшей подробности. Включая и упомянутую подругу.
— Вы ужасны, — вздыхает девушка. — Я была вчера у Тома.
Меня передёргивает. Не от признания, а от ливня, который вдруг обрушивается на нас. Налетающий порывами ветер колеблет плотную пелену дождя, светящуюся вокруг уличных фонарей и мутную в тени высоких зданий, но одинаково мокрую и тут, и там. Жанна быстро раскрывает зонтик.
— Идите сюда, — приглашает она.
— Спасибо. Терпеть не могу зонтов. Особенно дамских.
— Что за ерунда. Идите, а то промокнете до нитки.
Она по-свойски хватает меня под руку и тянет к себе, под зонт, а я размышляю о том, до какой степени ослабился страх перед властью в наши дни. За такие фривольные жесты прежде, бывало, арестовывали.
Так мы и шагаем некоторое время, и, надо признаться, несмотря на тесноту, я стоически переношу испытание. И всё же, проходя мимо дома с эркером, я собираюсь с духом и выдёргиваю руку.
— Давайте переждём здесь. Этот зонтик, право, унижает моё мужское достоинство.
Мы останавливаемся под эркером. Уличный фонарь бросает блик на красивое лицо девушки. Вокруг низвергаются потоки воды, похожие на блестящие занавески из бусинок, что вешали прежде в парикмахерских.
— А сейчас, — продолжаю, — когда мы спаслись, позвольте вам заметить, что показания такого свидетеля, как ваш Том, гроша ломаного не стоят.
— Том, — возражает Жанна, — полноправный гражданин.
— Это его качество навряд ли особенно потрясёт следователя. Зато поступки этого гражданина наверняка будут учтены.
Я скашиваю глаза на девушку. Сейчас, в голубоватом свете фонаря, лицо её кажется ещё более бледным, а губы — ещё темней. Как будто они накрашены чёрной краской, а не розовой помадой.
— Вы мне не ответили, что вас связывает с подобным типом, а, может, и с коллекцией таких типов, потому что особи этого вида обычно держатся стадами.
— Ничто меня не связывает ни с кем.
Тон усталый. Почти безразличный.
— Довольно печальное признание. И капельку лицемерное.
— Я не собираюсь никого убеждать, — роняет она тем же бесцветным тоном.
— Впрочем, из того, что вы сказали до сих пор, это единственное, что хоть немного смахивает на правду. И всё-таки вы предпочитаете эту среду, а не какую-либо другую.
— Какой смысл пускаться в объяснения? Вы, видно, специалист по мертвецам, а я пока ещё не мертвец.
— Бросьте это слово. В ваших устах оно звучит ужасно некрасиво.
Девушка смотрит на меня внимательней, словно постепенно пробуждается от сна.
— Если б у вас было хоть какое-то понятие о красивом и некрасивом, вы давно бы уже покончили со всеми этими ехидными вопросами, за которыми кроется бог весть что. Неужели вы не можете понять, что и мне хочется, как всем, сесть за чистый полированный столик, выпить не спеша кофе, посмотреть на людей и почувствовать, что и на тебя тоже поглядывают и что ты нравишься. И вокруг чтоб было чуточку светлей, чем в том старом отвратительном доме, который сам похож на мертвеца, и чтоб пахло не плесенью, а чем-то чистым, и…
По лицу девушки пробегает дрожь. Я спешу предотвратить кризис.
— Ну, ладно, ладно, не ищите оправданий. Ещё немного — и вы расплачетесь над своей несчастной судьбой. Час-полтора тому назад я был в одной из комнат в том же доме, который похож на мертвеца. Там нет пластмассы и неонового освещения, но в общем обстановка довольно приятная. Я не говорю уже о хозяине.
Жанна иронически смотрит на меня. Кризис, как видно, миновал.
— И сколько вы пробыли в этом раю?
— К сожалению, очень недолго. Мной уже овладело влечение к вам.
— Потому-то вам и понравилось, что вы пробыли там недолго. А посидели бы там побольше… — Девушка покашливает и меняет голос. — «Убери сумку — перепутаешь чертежи». «Будь любезна; не играй карандашами — это тебе не карты, чтоб раскладывать пасьянс». «Здесь не трогай». «Там не садись». «Целый месяц не была в кино? Ну и что же, я два месяца не был и, как видишь, не умираю». «Погулять? Некогда мне гулять». А вообще-то вы правы — чисто. Даже слишком, по-моему. Чисто, но мухи дохнут со скуки.
— Может, и скучно, — соглашаюсь я. — Не то, что делить кусок, пардон, коньяк с настоящим героем. «Давай сматывай, пока цел!» «Где ты откопала этого старика?» «Не прикидывайся чурбаном!» Лев. Да только из трусливых.
Девушка чуть заметно улыбается.
— Том не трус. Во всяком случае, до сих пор я за ним этого не замечала. И не судите о человеке по каким-нибудь двум-трём фразам. Ваши выражения, между прочим, тоже не всегда изысканны.
— Да, но в спину я никогда не бью.
Жанна делает вид, что не слышит.
— Дождь перестал. Пошли.
Мы выходим из-под прикрытия. Дождь, действительно, едва накрапывает, и зонтик убран, и вообще нет никаких видимых причин идти, так тесно прижавшись друг к другу. Но мы тем не менее идём. И не только по моей вине.
Дует холодный, пронизывающий ветер. Лампы и деревья бросают свет и тень. Но всё это довольно сложно описывать…
— Декабрь… Какой тоскливый месяц, — произносит негромко девушка, словно разговаривая с самой собой.
— Тоскливая погода или весёлая — это зависит от человека — многозначительно замечаю я. — И жизнь, по-моему, тоже.
— Вы думаете, можно наладить жизнь, как ты хочешь? Что-то не верится.
— Мы углубились в философию… Во всяком случае, если человек не может сам наладить свою жизнь, разумней прибегнуть к помощи того, кто может её оказать.
— Вы рождены, чтобы быть проповедником.
— Не замечал за собой такой способности. Во мне говорит самый банальный практицизм.
— Да, — вздыхает Жанна. — Найти бы человека, на которого можно опереться…
Она опирается на меня. Я собираюсь ей сказать об этом но потом решаю промолчать.
— Умного и прямого… Настоящего мужчину… И по возможности не очень скучного…
Что ж, я не возражаю. Мы продолжаем медленно шагать. Сейчас за нас говорят наши плечи.
— Скажите, после стольких ваших вопросов можно и мне задать один? — неожиданно спрашивает девушка.
— Разумеется. Почему же нет?
— Вы всегда так обращаетесь с женщинами?
— Как это «так»?
— Как с объектами допросов?
Ого, с глубоко философских тем мы съезжаем теперь на скользкие. Хорошо, что дом уже рядом. Останавливаемся в темноте.
— Для меня и объект допросов — это прежде всего человек, — парирую я удар.
— Вывернулись всё-таки, — смеётся Жанна. — Но так или иначе я начинаю думать, что вы вовсе не такой ужасный, как кажется на первый взгляд.
