Маруся Климова - Морские рассказы
ДИКАРИ
Питер — город северный, но так уж получилось, что вообще-то, я в северных морях редко плавал — все больше в южных. Хотя несколько раз пришлось мне побывать и в северных морях, и воспоминания об этих рейсах у меня сохранились, мягко говоря, не самые приятные. Правда, еще до развала нашего Парахетства, когда хоть какой-то порядок сохранялся, все это можно было выносить, потому что нам старались создать условия для нормальной работы. А вот в последний раз, когда мы из Питера выходили, был еще сентябрь, довольно тепло, и одет я был достаточно легко. Ну я, конечно, прихватил с собой пару свитеров и шерстяные носки, точнее, мне их маманя всучила, и шапочку вязаную, менингитку. Вышли мы в море. Пока в Балтике шли, еще ничего — ветерок, конечно, и температура где-то около нуля, а так вполне терпимо, я в одном бушлате, даже свитер не надеваю, и так нормально. А на следующее утро просыпаюсь, выхожу на палубу и вижу — все снасти обледенели, ветер в них свищет, и метет такую снежную крупу, что я и минуты там не выдержал и сразу же пошел свитер и носки на себя надевать. Но это мне не сильно помогло, потому что, как оказалось, на судне отопление не работало — вышло из строя, а старпом перед выходом забыл его починить по причине что ни на есть самой тривиальной: нажрался и лежал в бессознательном состоянии у себя в каюте на койке. Вся команда ходит и матерится, ну и пьют, естественно, как же иначе тут согреешься, ведь даже с горячей водой, оказалось, проблемы, и чайку не вскипятить, и не помыться. Откроешь кран — а оттуда ледяная вода течет. Я попытался со старпомом на эту тему поговорить, а он меня заплетающимся языком на три советских буквы послал и ушел в свою каюту дальше квасить. Я честно говоря, такого не ожидал, хотя и знал, что сейчас законов никаких нет, полная анархия, и жаловаться некому, так что говори сколько хочешь — никого ничем не прошибешь. Короче говоря, я весь рейс спал, не раздеваясь — в тулупе и в валенках, которые мне боцманман выдал — у меня в каюте, кстати, было минус пять градусов, и утром у меня изо рта шел пар. Некоторые наши бойцы спали по двое — кто с кем, кто со старыми друзьями, корешами, так сказать, ну а кто — уже безо всякого выбора, лишь бы от холода не околеть, просто во имя жизни на земле. Но я не хотел до такого опускаться, я предпочитал терпеть и спал в одиночестве.
Так что, сами понимаете, как я был рад, когда через некоторое время мне из нашей конторы позвонили и предложили рейс — в Африку, да еще в качестве старпома. Я обрадовался, потому что мне уже было просто достаточно одного сознания того, что в Африке всегда тепло.
Пришел я на судно, познакомился с капитаном, с командой — все в порядке, все трезвые, в отглаженной форме, и на судне чисто, во всяком случае, чище, чем обычно. Ну, думаю, хоть на этот раз мне повезло. И в рейсе никто особо не пил, не то чтобы все были трезвые как стекло, но вежливые и друг с другом приветливо разговаривали. Просто такой коллектив подобрался, ведь, в сущности, очень многое от капитана зависит. И кормили сносно, кок был просто на высоте, и убирали в каютах регулярно, и даже кино крутили раз в неделю. Судно шло под либерийским «флагом», а везли мы контейнеры с автомобилями «Жигули». Погода тоже поначалу стояла просто замечательная — на небе ни облачка, в общем, не рейс, а заграничный круиз.
Но в море никогда ни в чем нельзя быть уверенным — к концу третьего дня небо потемнело, море заволновалось, налетел жуткий ураган, пришлось нам побегать по палубе под оглушительный вой ветра: Но шторм на море — дело привычное, да и продолжался он недолго, часов пять, и море вскоре утихло. Дальше до самого Бьюкенена все шло без приключений. Пришли мы в пункт конечного назначения. Таможня. Разгрузка. Все, как обычно. Мастер пошел бумаги в контору оформлять, и чего-то его дольше обычного там держали, уже темнеть начало, а его все нет, мы уже волноваться стали. Наконец он вернулся на борт, немного расстроенный, оказывается, по накладным одного контейнера при разгрузке не досчитались. Видно, его во время шторма волной смыло, плохо закреплен, наверное, был. А мы как-то сразу этого и не заметили, уж больно все гладко шло, а это тоже расслабляет. Ну ничего, все вроде утряслось, ведь груз на случай такой оказии страхуется, так что потребители в накладе не остаются. Хотя неприятно конечно, волнения лишние, но если все правильно оформить и засвидетельствовать, то проблем быть не должно. В общем, собрались мы вскоре отчаливать к своим родным северным берегам, встали пораньше, пока еще не так жарко, потому что жара в этих краях может достать не хуже, чем холод на севере, если, конечно, там подольше находиться. И вдруг я вижу: подплывает к нашему судну лодка, типа каноэ, ее как-то сразу никто и не заметил, лодка вся разукрашенная, на веслах сидят настоящие дикари в перьях и с кольцами в носах и в ушах, на носу стоит, гордо сложив руки на груди, человек в меховом переднике, на груди у него нарисованы красной, белой и желтой краской какие-то загадочные знаки, и он смотрит прямо перед собой ничего не выражающими глазами. В общем, все как в доисторические времена или фильмах про дикарей. Зато вдоль бортов, в полном соответствии с духом нашего сурового времени, стоят четыре здоровенных негра в камуфляже и с автоматами наперевес. Я на капитана посмотрел, тот тоже ничего понять не может и оглядывается по сторонам в полном недоумении и растерянности. Тем временем эти дикари поднимаются к нам на борт, их вождь прямиком направляется к мастеру и заталкивает его в каюту, оставляя у ее дверей своих автоматчиков. Я внимательно посмотрел в глаза этому чуваку, когда он мимо меня проходил, и отметил, что он, наверное, чего-то такого накурился или наелся, потому что взгляд у него был совершенно бессмысленный. А пока они там с капитаном, запершись в каюте что-то энергично обсуждали, меня вдруг осенило, то есть я вдруг ясно понял, зачем это чудо в перьях к нам на наш белоснежный лайнер пожаловало. Я вспомнил, что подобную историю я уже видел пару лет назад по ящику, тогда контейнер с одного нашего судна «под флагом» тоже вроде как волной смыло, только в прибрежных водах Индийского океана. Не помню, был тогда груз застрахован или нет, только местный азиатский царек, которому этот груз предназначался, продержал в плену команду полгода, а капитана и второго помощника, вроде, не отпустил и до сих пор, требуя компенсацию в сто пятьдесят тысяч баксов. У нас, естественно, таких денег тоже не было, даже если бы этот чудик потребовал в три раза меньше. Когда я все это вспомнил, мне сразу сильно погрустнело. Но тут дверь каюты распахнулась, и на палубе появился вождь, капитан и наш докторишка, который обычно в подобных случаях выполняет роль переводчика с английского, а ниггер, несмотря на свой дикий вид, вполне сносно изъяснялся на этом языке. Негр что-то громко прокричал своим людям на сей раз уже на своем, непонятном окружающим наречии, те сразу же все спустились по трапу на свою лодку, вождь последовал за ними, кивнув на прощание капитану и, как мне показалось, вполне дружелюбно. Каноэ сразу же тронулось в направлении к берегу, а мы все остались стоять на палубе в полном недоумении.
Оказалось, что эти жутики заявились к нам на судно не совсем по тому поводу, что я думал, судьба контейнера с тачкой, сошедшей с конвейера нашего славного волжского автозавода, их волновала мало. Просто один наш чудачок, зайдя во время стоянки в местный кабак, отказался уединиться с чернокожей бабой, которую он принял за проститутку. Ведь он же не обязан сразу прыгать на каждую бабу, которая к нему пристает, он вполне свободен сделать выбор самостоятельно, не говоря уже о СПИДе, который на африканском континенте давно уже принял размах эпидемии, но потом выяснилось, что это одна из жен негритянского вождя, того самого, что приехал к нам на разборки, и что он таким экзотическим образом хотел выразить свою благосклонность к нашему судну и, соответственно, экипажу. У них, оказывается, принято предлагать своих жен в качестве подношения, и никто еще в такой грубой форме от этого не отказывался. Вождь, естественно, почувствовал себя оскорбленным и униженным и приехал выразить нам свое негодование. Мастеру, правда, удалось с ним все по-хорошему уладить — у него как раз был запас старых рублей, которые у нас в стране уже никакой ценности собой не представляли, и он в качестве компенсации за моральный ущерб дал ему несколько увесистых пачек этих деревянных, а жене его, чтобы утешить, передал шоколадку. Вождь остался очень доволен и расстались они, можно сказать, друзьями. К тому же, этого бойца капитан обещал ниггеру примерно наказать, чего, естественно, не сделал. Но лично я думаю, что если бы он его даже и наказал, это все равно было бы для него лучше, чем подцепить СПИД или даже сифак.
НА ПАЛУБЕ
Мы вышли тогда из Ленинграда в Вентспилс, погода стояла хорошая, штиль почти полный, а я был свободен, сдал вахту и мог делать, что хочу. Я хотел было пойти спать, но когда вышел на палубу — смотрю, небо такое синее, солнышко светит и чайки летают. Хотя нельзя сказать, чтобы я этих хищных тварей особенно любил, раньше я к ним неплохо относился, но однажды мне наш боцманман рассказал, что во время войны, когда наши моряки плавали, оглушенные взрывом на волнах, пытаясь спастись с тонущего судна в спасательных поясах, эти чайки у них глаза выклевывали, и если даже моряка потом спасали, он оставался слепым на всю жизнь. Когда я об этом узнал, то этих чаек просто возненавидел, с тех пор я их видеть спокойно не могу, мне противно. Но в тот день я даже забыл про свое к ним отвращение, и никаких отрицательных эмоций они у меня не вызывали. Я думал только о том, что скоро мы придем в Вентспилс, а там я пересяду на большой сухогруз, и мы пойдем в Кейптаун, рейс довольно выгодный, поэтому у меня было хорошее настроение. Я даже забыл про нашего капитана, который меня жутко раздражал своим внешним видом и своей рожей, он все время был пьяный и грязный, и на лице его были две такие симметрично расположенные бородавки, которые двигались, когда он начинал говорить. Ну а когда он жрал, то вообще, лучше было подальше от него садиться, потому что, стоило взглянуть на его рожу, как весь аппетит сразу пропадал, не считая того, что он чавкал, как свинья. Он как раз был в рубке, и мне даже показалось, что я увидел в иллюминаторе его жирную харю, он, наверное, за мной наблюдал, не знаю, зачем ему это было нужно, наверное так, на всякий случай. Он же должен был о каждом члене команды составить определенное представление и занести его в досье, поэтому ему всякое наблюдение могло пригодиться. Но я об этом даже и не думал, а может он и не на меня вовсе смотрел, а просто высунулся полюбоваться, помечтать, так сказать, кто его знает, может человеку просто взгрустнулось без семьи и детей, вдали от дома. Я же неторопливо прогуливался по надстройке и посматривал по сторонам. И тут вдруг я почувствовал, как моя левая нога скользит куда-то вперед и вбок, и я теряю равновесие, наверное, со стороны это выглядело смешно, как будто я внезапно потерял ориентацию в пространстве и хватаюсь руками за воздух. Почти так оно буквально и произошло. Я чуть не упал, но все же не упал, в последний момент мне удалось зацепиться за ограждение. И палуба была чистая, ее только что вымыл вахтенный матрос, там не было никаких предметов, на которых я мог бы поскользнуться. Я посмотрел вниз и увидел там, как раз под моим левым ботинком какой-то желтый плевок. Кто-то харкнул на палубу прямо посредине своей заразной слюной и не подумал о возможных последствиях этого поступка. Естественно, все наши духи харкаются, так сказать, рефлексивно, у них нет при этом никаких мыслей ни на какую тему, просто харкнул и пошел себе дальше. Может, даже тот же вахтенный матрос, который только что палубу мыл, харкнул. Создается такое впечатление, что ему в буквальном смысле совершенно плевать на свою собственную работу. Потому что я не знаю, кто еще мог это сделать, никто в такой ранний час по палубе больше не гулял. А мог бы сделать два шага вбок и харкнуть за борт, ведь это же совершенно не сложно. Но ему даже и эти два шага сделать лень, хотя, скорее всего, он на эту тему просто не задумывается. Я хотел подойти к этому матросу и сделать ему выговор, а потом передумал. Что толку с этими людьми говорить? В матросы ведь нормальный человек в наши дни не пойдет, а идут по большей части те, у которых две извилины, да и те в заднице.
