Барбара Пим - Несколько зеленых листьев
— С утра? — удивился Адам. — Хотите приостановить стук пишущей машинки?
— Они работают по утрам? Вы, наверное, знаете, раз живете так близко?
Адам посмотрел на часы.
— В двенадцать они пойдут в бар, — сказал он. — А сейчас вы застанете их дома.
В таком освещении идея навестить Бэрраклоу показалась Тому еще менее удачной, чем когда она пришла ему в голову. Скоро уже можно возвращаться домой к ленчу. Даже занятая весенней уборкой Дафна найдет время организовать «завтрак землепашца» или его греческий вариант: кусок черствого хлеба, несколько твердых маслин — большие и сочные в поселке не продавались — и что-то, похожее на козий сыр. Масла, конечно, не будет — подобное упадничество чуждо аттическим трапезам.
Он не спеша прошел мимо дома Бэрраклоу. В гостиной на первом этаже занавесок не существовало, поэтому все происходящее в доме было как на сцене. За большим из неотесанных досок столом сидели супруги Бэрраклоу: Робби и Тэмсин; он — с рыжеватой бородой, настоящее викторианское изображение одного из апостолов, она — с темными, мелко завитыми волосами и в круглых очках в металлической оправе. Она сидела за машинкой, держа руки на клавишах, а он рядом, диктуя что-то из блокнота. «Мужчина и женщина — их создал господь», — подумал Том. Стол был завален бумагами, но в одном углу лежала на дощечке буханка черного хлеба, большой кусок сыра и стояли две бутылки пива. Бэрраклоу, вероятно, и не собирались в бар, им предстояло то, что политические деятели именуют «рабочим завтраком». Совершенно очевидно, сейчас не время им мешать. Том быстро двинулся дальше, надеясь, что они не заметили, как он их рассматривал.
Теперь он очутился возле дома Эммы Ховик, ожидая и здесь услышать стук пишущей машинки. Но кругом царила тишина. Наверное, ушла куда-нибудь, решил Том, и поэтому не постеснялся приглядеться, как ни за что не осмелился бы сделать при иных обстоятельствах. И к своему смущению оказался лицом к лицу с Эммой. Словно на очной ставке, сказал бы он. Она стояла возле окна, держа в руках блюдо с чем-то съестным. Сначала Том подумал, что это бланманже его детства, но он явно ошибся. Люди вроде Эммы в наше время не едят подобных вещей, скорее, это мусс из яиц и сливок.
Том улыбнулся и приветливо помахал рукой, чувствуя, что только это ему и остается, раз его застали заглядывающим в чужое окно. Эмма, у которой руки были заняты, помахать в ответ не могла, но улыбнулась, как показалось ему, ласково, и Том пошел дальше, направляясь к себе домой.
5
Эмма надеялась, что смятение, которое она испытала при виде Тома, посмотревшего в ее окно, не отразилось на ее лице. Она была занята тем, что переносила блюдо со свиным холодцом из холодильника в менее холодное, но все же прохладное место, когда увидела, как он приближается к ее дому с очевидным намерением зайти. И кто, если не местный ректор, имеет на это право?
Не выпуская блюда из рук, она улыбнулась в ответ, и к ее облегчению он зашагал дальше. Она поставила холодец на полку в кладовой рядом с приготовленными уже салатами. Она понятия не имела, когда могут явиться Грэм и Клодия Петтифер, поэтому ленч, начиная с супа и кончая сыром, должен состоять из холодных блюд. Можно было, конечно, пригласить для компании и священника — был бы, между прочим, для ровного счета еще один мужчина, — но беседа явно приняла бы неловкий оборот, поскольку она давно не видела Грэма, ни разу не встречалась с его женой и была еле знакома с ректором. Кроме того, его, наверное, ждет к ленчу сестра.
Письмо, написанное после того, как она увидела Грэма по телевизору, и под влиянием бутылки вина, было отправлено, о чем потом она пожалела, а затем и думать забыла. Она почти не помнила о письме и уж подавно о его содержании, когда вдруг пришел ответ в виде почтовой открытки с изображением картины Коро — серо-зеленые деревья и под ними какая-то расплывчатая фигура. «Помнишь, как тебе нравилась эта картина?» — писал он. Она совершенно не помнила, что говорила что-либо подобное — возможно, он ошибся и спутал ее с кем-то еще. Такого рода ошибки нередки в отношениях между мужчинами и женщинами… «Не исключается пребывание в твоих краях в понедельник, — говорилось дальше, — вероятнее всего, в середине дня, в зависимости от обстоятельств». Интересно, от каких «обстоятельств»? Возможно, назначена с кем-то встреча. О жене он не упоминает, нигде не сказано «мы», но подготовиться необходимо, поэтому она накрыла стол на троих. Еще она вспомнила, что его жена была студенткой в колледже у Беатрис — надо при случае расспросить маму про Клодию.
По улице медленно ехала машина, водитель напряженно смотрел по сторонам, остановился, вылез и направился к дому Эммы.
— Эмма!
— Грэм… — Эмма, прислонившись к калитке, протянула руку, тут же возник вопрос, где припарковать машину, и она сначала была слишком занята, предлагая различные варианты решения этой проблемы, чтобы заметить, что он приехал один.
— А где же твоя жена? — спросила она, когда они вошли в дом.
— Я, как видишь, явился один. По-моему, так лучше.
— Лучше? — В этом слове ей почудилось нечто зловещее. Чем это может быть лучше? Она провела Грэма в гостиную, разлила по стаканам шерри. Они сидели лицом к лицу.
— Ну что ж, за тебя, — сказала она с наигранной веселостью. Она собралась с силами для этой встречи и сейчас испытывала некоторую расслабленность. — Я увидела тебя в воскресенье вечером, ты участвовал в дискуссии, и я сразу решила написать тебе письмо. Я подумала, что если ты окажешься где-то поблизости, будешь проезжать мимо — люди часто бывают в Оксфорде или рядом, и, по правде говоря, это не так уж далеко от Лондона — мимо нас много ездят…
Она чувствовала, что несет чепуху, ибо теперь, когда Грэм на самом деле был здесь — материализовался, так сказать, — стало ясно, что разговор с ним будет не из легких. Даже упоминание о прежних временах в Лондонском экономическом училище не прояснило атмосферы. Ей никогда раньше не доводилось испытывать нелепую неловкость от встречи с человеком, которого когда-то любила, а теперь совсем выкинула из памяти.
— Так, так, — не совсем к месту вставил Грэм, откидываясь на спинку кресла. Его следующий вопрос был немногим лучше. — Что же все-таки заставило тебя написать мне? — спросил он.
— Порыв, — ответила Эмма. — Я включилась в дискуссию уже на середине и очень удивилась, увидев тебя, — понимаешь, когда видишь на экране человека, которого знала когда-то, это вызывает…
— Особое чувство? — не без самодовольства подсказал он.
Эмма наполнила снова его стакан и добавила буквально каплю в свой. Они сидели, разглядывая друг друга. Он все еще красивый, думала Эмма, только чуть растолстел, а темные густые волосы носит длиннее, чем когда она виделась с ним в последний раз. Она, думал Грэм, похудела еще больше, чем ему помнилось, а он не любил костлявых женщин. И одевалась она в те дни куда более привлекательно. Сейчас на ней была темно-коричневая юбка явно не модной длины, хотя он не мог определить, чем именно эта юбка ему не нравилась. А тесно облегающий маленький синий свитер делал особенно очевидным то, что жалкие бутоны ее грудей — он усмехнулся про себя за эту фразу — следовало бы либо раскрыть, либо припрятать подальше. Это была перевалившая за тридцать не слишком привлекательная женщина, с которой у него когда-то был недолгий роман — не более того, — и она написала ему, явно ища встречи. Что заставило его откликнуться, когда он чувствовал, что его здесь и не накормят как следует? В доме не было никаких признаков еды да и не пахло съедобным.
— Я решила устроить холодный ленч. Только пойду подогрею суп. Я накрыла в кухне — надеюсь, ты не возражаешь?
— Возражаешь? Конечно, нет! — Настроение Грэма явно улучшилось при виде стола возле окна в кухне, накрытого скатертью в красно-белую клетку, на котором уже были ваза с тюльпанами, несколько сортов сыра, длинный французский батон и бутылка вина. Затем он заметил, что стол накрыт на троих. Эмма, конечно, и понятия не имела, как обстоят дела.
— Когда ты написала, — начал он, — я решил, что ты, наверное, слышала, хотя, очевидно, ты не могла слышать, если только…
— Слышала, что? — С ложкой в руках Эмма нагнулась над салатницей. Второй раз за этот день она была захвачена врасплох: сначала священником, смотревшим в окно, когда она держала блюдо с холодцом, а теперь вот так.
— Что мы с Клодией разошлись, — ответил Грэм.
— Конечно, нет! Не слышала. — Эмма была в явном замешательстве. — Иначе я никогда бы не написала. — Хорошо бы вспомнить, что она написала, если бы у нее осталась копия! Но письма, сочиненные под влиянием момента, несдержанный поток одолевающих душу чувств, никогда не пишутся под копирку. — Очень жаль, — сказала она, не зная, подходит ли в данном случае слово «жаль».
